Исповедь прихожанина

Хроники двадцатилетнего противостояния в стенах храма, построенного на Крови, в котором автор принял крещение

    Пролог: Два Отечества

               Уважаемый Суд Вечности!
   К Вам обращается Илья, прихожанин храма на крови, построенном на месте трагедии -  падении самолёта на жилой дом.
 Не истец и не обвинитель, а человек, чья жизнь уже два десятилетия измеряется не годами, а трещинами в стене.
   Стене, воздвигнутой там, где ее быть не должно никогда, — между алтарем и молитвой, между верой и делом, между пастырем и его паствой.
   Моя концепция жизни проста: служить близким и защищать Отечество.
   Господь даровал мне для этого талант инженера, опыт руководителя, зрение, чтобы видеть, и совесть, чтобы не молчать.
   Крещен в Православную Веру в этом же храме.
   Я — чадо Церкви. Но мое земное Отечество, Святая Русь, сегодня, как мне видится, под перекрестным огнем.
   И самый страшный удар пришелся изнутри — из тишины храмовой обители.
Однажды церковный староста, отнимая у меня листовку с предупреждением о беде, сказал: «Наше отечество на небесах».
   В этой фразе для меня сконцентрировалась вся трагедия.
   Ибо Устав нашей Церкви гласит иное: «Во все эпохи Церковь призывала своих чад любить земное отечество и не щадить жизни для его защиты, если ему угрожала опасность».
   Между этими двумя пониманиями — «Отечества на небесах» и «земного отечества» — и выросла та стена, о которую я бьюсь двадцать лет.

         Часть 1: Диагноз инженера
     Всю свою жизнь считал, что правда должна быть основана на цифрах.
   Работая руководителем,  увидел эти цифры: налоговое бремя для предприятий, работающих на Россию, достигало 80% от дохода.
   Это смертный приговор. Это — экономическая диверсия. Сердцем ее является НДС, введенный в 1992 году с губительной ставкой 28%.
   Как инженер, видел систему: государство через непосильный налог душит собственного производителя.
   Писал депутатам, обращался к президенту, учреждал общественное движение «Отечеству – справедливые налоги».
  Чиновники отвечали, не признавая диверсии.

   И тогда, по зову совести, я пошел туда, где должна была жить высшая правда.
   В Церковь. Я нес своим священникам, включая настоятеля храма отца Сергия (Геращенко С.Н.), статьи, расчеты, уведомления о диверсии.
   Я надеялся найти союзника в защите Отечества.
   Ответом было вежливое, твердое безразличие. «Не могу помочь», — сказал отец Сергий, даже не взглянув на бумаги.
   Другие священники спрашивали: «Зачем вы это мне даете?»
   ...Я чувствовал себя человеком, который кричит о начавшемся пожаре, а в ответ слышит: «Тише, ты мешаешь нам разглядывать фрески».
 
        Первые трещины в стене

   Первую трещину в монолите церковного молчания попытался пробить епископ Анадырский и Чукотский Диомид.
  Он, законный архиерей, с кротостью обличал недостатки руководства Церкви и призывал к исправлению.
   Его обращения ко всем чадам РПЦ были для меня лучом надежды.

   Я попытался донести этот луч до прихожан нашего храма.
   Отец Сергий запретил мне распространять обращения владыки.
   Он не благословлял и прихожан их читать.
   Впервые я столкнулся не с безразличием, а с активным противодействием Правде. Факт запрета может подтвердить гражданка Бочило Н.В., проводившая тогда курсы катехизации.
   Цензура, запрещенная Конституцией, молчаливо вошла в церковные стены.

   Вскоре владыку Диомида противозаконно извергли из сана.
   После этого ко мне подошел помощник настоятеля и передал две фразы: «Ты не должен ходить в церковь» и «Наше правительство не проводит антинародной политики, так как мы за него голосуем».
   Первой фразой мне ограничили право, гарантированное 28-й статьей Конституции — свободу вероисповедания. Второй — принудили ко лжи.
   Я подал жалобу в церковный суд. Ответа не было. Секретарь сказала: «Церковный суд – это сам митрополит».
   Стена становилась выше.

             Часть 3: Отверженный

  Запреты стали системой. Когда Россия вступала в ВТО, я подготовил обращение, доказывая, что это — акт диверсии. Местные СМИ от меня отмахнулись.
  Я пришел с копиями письма к православным христианам на территорию храма, чтобы раздать его людям для молитвы о спасении Отечества.
   Староста прихода остановил меня вопросом: «О чем этот документ?»
   «О спасении Отечества», — ответил я.
   «Наше отечество на небесах», — прозвучал приговор. Распространение было запрещено.
   Позже, передав настоятелю визитку нашего движения за справедливые налоги, я попросил назначить священника для нашего окормления.
   Он вернул визитку со словами: «Нет – это политика».
    Устав РПЦ, призывающий Церковь «вступать во взаимодействие с государством... и различными общественными ассоциациями», был проигнорирован.
   Мне и всему приходу дали понять: судьба России церковному начальству безразлична.

   Однажды, после литургии, я попытался передать своему духовнику, священнику Марку, письмо с вопросом, почему Церковь не обличает антинародную политику.
   Он остановил меня на полуслове: «В храме может говорить только священник» — и ушел.
  Апофеозом моего отлучения стала вечерняя служба того же дня.
  Настоятель отец Сергий подошел ко мне и при всех сказал: «Если вы будете так поступать, я приглашу полицию». Спросил его, получил ли он мое письмо.
   Он взял его, посмотрел несколько секунд, демонстративно разорвал пополам и вернул обрывки мне.
   В этом жесте — разорванная бумага в руках священника — для меня сконцентрировалась вся трагедия. Он разрывал не бумагу.
   Он разрывал правду, долг перед земным Отечеством, попытку диалога.
Были и другие, более личные удары. Священник Виктор отказался брать свидетельство о явлении Пресвятой Богородицы ко мне, заявив, что «снам верить нельзя».
  Иерей Игорь, у которого я просил благословения на деяния Правды, ответил: «Есть заповеди, их исполняйте» — и ударил меня крестом по голове. Было не больно, но слышно хорошо. Это был удар не по лицу, а по душе.

       Часть 4: Богословие и джинсы. Система отчуждения

   Со временем я понял, что конфликт — не только в экономике или политике. Он — в самой сути веры, которую исказили руководители церкви.
• О чудесах: На вопрос прихожанки, нужно ли свидетельствовать о чудесах, отец Сергий ответил: «Нет, они даются каждому лично». Но Христос говорил: «Идите и проповедуйте». Нам предлагают веру для личного пользования, веру-секрет.
• О молитве: Символ Веры, объединяющую молитву, у нас часто поют со сложной мелодией, растягивая слова. Это не сплачивает, а разобщает. Простую человеческую радость общего моления заменяют на сложный ритуал.
• О форме: Отец Сергий служит литургию в джинсах — символе западной культуры. Пожилые прихожане делали замечания — тщетно. Это мелочь, но в ней — вызов традиции, презрение к чувствам паствы.
• О плодах: Мой бывший наставник, много лет дружащий с настоятелем и активно служащий в храме, как-то признался мне, что не познал благодати Божией. Разве это не главное свидетельство результатов духовного руководства?

       Часть 5: Кульминация. Торжество Православия без правды

  Кульминацией стала история с церковной присягой.
  Готовя свое обращение, я наткнулся на текст присяги ставленника перед рукоположением. В ней есть слово «клянусь». А в Нагорной проповеди Христос говорит прямо: «Не клянись вовсе».
  В праздник Торжества Православия в 2020 году я пришел в храм с листом, где с одной стороны был текст присяги, а с другой — слова Евангелия. После службы я подошел к отцу Сергию, поздравил его и предложил обличить на собрании прихода тех, кто ввел эту клятву, исказив учение Христа.
«Не суйтесь не в свое дело», — отрезал он.
«Как же не в свое? Я же член Церкви?» — возразил я.
  Он не взял лист и отослал меня.

  Позже, на воскресной школе, я попытался обсудить это с другими прихожанами. Вместо диалога была вызвана охрана — два полицейских, один с автоматом.
  Священник Игорь, дабы избежать скандала, взял у меня злополучный лист, пообещав ответить потом. Ответа я не получил.
...Меня, прихожанина, вывели из храма под конвоем, с автоматом наготове, в день Торжества Православия. За попытку поговорить о соответствии церковных документов — Евангелию.

   Эпилог: Суд совести

  Прошли годы. Я по-прежнему прихожанин, но я — отверженный.
   Большинство в общине считает меня раскольником. Настоятель благословил утилизировать мои брошюры, где я пытался донести свою правду.
  Я прошу не человеческого суда. Юридические статьи — лишь внешнее описание ран, нанесенных душе и Отечеству. Я прошу Суда Вечности.
  Я верю, что наша Церковь — это не только иерархия и уставы.
  Это — мистическое Тело Христово. И пока в ней есть хотя бы один голос, вопиющий о Правде, вопреки запретам и угрозам, — она жива.
  Я продолжаю верить, что никакая стена, возведенная человеческим страхом, карьеризмом и равнодушием, не устоит перед силой искреннего покаяния и живой веры. Я сделал свой выбор. Я встал на защиту своего земного Отечества, как велит мне моя вера и моя совесть. И за этот выбор я готов ответить перед Единственным Судьей, чей приговор будет окончательным.

*Рассказ отредактирован ИИ