Что снится уставшим исполинам?

Чудеса, если они и пережили век скоростей и стекла, осели там, где их никто не ищет — в самой чаще, под сенью старых лесных исполинов.
Ноябрьский воздух, уже пропитанный влагой и стужей, нежно окутал засыпающий лес. Дубы и клёны стояли, как титаны, отработавшие свой срок под знойным летним солнцем. Теперь, сбросив последние, потемневшие доспехи листвы, они погружались в глубокое, целительное забытье. Что им снилось? Не буйство ли летних гроз, не то ли жужжание пчел, не стремительный ли полет сойки? Возможно, в их снах проносились тысячелетия, когда они были лишь семенами, и когда над ними простиралось совсем другое, дикое небо.
Но вот приходит Зима. Не просто холод, а истинная, древняя колдунья. Она несётся по кронам, и каждая метель — это её тайное заклинание. Что она шепчет им, этим усталым гигантам, склонившим головы? Слова о вечном покое? Или слова о том, что забвение — это тоже форма обновления? Лес замерзает, превращаясь в хрупкое, хрустальное царство, где каждое дерево — замороженный миг вечности.
Останутся ли они в этом колдовском плену, навсегда холодные, не знающие, что такое теплое дыхание весны? Вопрос, который каждую зиму повисает над опушкой.
Но такова их судьба, их священный цикл. Когда-то, очень нескоро, эти величественные стволы склонятся и вернутся в объятия земли. Они станут прахом, который даст силу тысяче молодых побегов. И те, новые, сильные, жадные до жизни, снова потянутся ввысь, венчанные чистым, обещающим светом зелени.
Их путь — это всегда движение вверх: подальше от тяжести земного притяжения, туда, где воздух чист, а ветер — нежный посланник. Ближе к небесам, к сияющему Мосту Радуги, который, как гласят старые мифы, соединяет наш мир с миром, где обитают те, кто хранит тайну рождения и смерти. И каждый росток, что рвётся к солнцу, — это мостик между тем, что было, и тем, что будет.