Алексей - божий человек
Я пишу о той прошедшей эпохе, которую теперь не вернуть никакими способами. Единственный недостаток сего жанра для меня – узость литературных приемов: иногда ручка и кнопка не слушается меня, не позволяя вольно обращаться с метафорами и аллегориями, да синтаксисами, они сговорившись, откровенно надо мной издеваются... Не этому я когда-то учился, не эту науку постигал. Но все же хочется писать о правде жизни, которая напоминает черствый хлеб, а не вкус сладких булочек.
Начну, пожалуй, свои нехитрые истории.
Когда я был еще молодым машинистом на пароходе «Крым», Леха давно уже постигал речные просторы старшим помощником механика на этом же пароходе. Перед вступлением на вахту по инструкции мы должны были доложить ему о прибытии в полной трезвой готовности. Благо, он всегда был рядом с машинным отделением, не неся обязательную вахту, но всегда сидя на кнехте, свесившись на фальшборт.
У Лехи была особенная забавная черта – очень он любил разыгрывать молодых машинистов и практикантов.
- Смажь да запусти «Вортингтон», и почисти «Кромптон», - с хитрой ухмылкой давал задание Леха перед вахтой.
Если с первым поручением вопросов не возникало, то со вторым получалась полная заминка. На недоуменный салабоновский вопрос, что это такое, спокойно отвечал: «У стармеха спроси, он задание давал». «Дед» тоже редко уходил в свою каюту, все медленно кружил бессонным привидением по пароходу, как маятник на часах. Он не был сильно злым человеком, но и отличался крутым норовом. Поэтому команда не очень любила обращаться к нему с вопросами.
Но задание есть задание, нужно было выполнять. И в который раз на невинный робкий вопрос, что такое и где стоит «Кромптон», выходил из себя и, ни слова не говоря, устремлялся к Лехе. Тот же, зная характер стармеха, никогда не дожидался «абордажа», тут же скрывался в машинном отделении, перебегая на другой борт парохода (благо, ходов было достаточно). Так, молча, они и кружили по пароходу, играя в догонялки. Один не знал, что станется, когда возьмут его на «абордаж». Другой не знал, что будет делать, когда настигнет обидчика.
А все дело в том, что однажды в «пожарке - забегаловке», куда Леха любил заглядывать, за кружкой пива и не только, разговорился с механиком с «Виктории». И тот со смехом ему поведал байку, как в прежние времена гонял по пароходу своего подчиненного, теперешнего Лехиного стармеха, в поисках пресловутого мифического «Кромптона». Вот Леха и подкалывал теперь через молодежь своего механика.
Технику Леха любил! Ему нравилось, чтобы пар на марке держался. Без пара машина не закрутится, пароход дальше не пойдет. Двигатели не любил – все закрыто. Пойди, разберись, что там внутри делается. То ли дело паровик - все на виду. Шатуны, золотники, даже поршня – все было видно в работе. Особенно ему нравились гонки, когда с однотипным пароходом посреди водохранилища, схлестнувшись, распускали такой дым, что святых выноси, в ожидании взрыва котлов, при зашкаленных манометров. Конечно, потом получал нагоняй от стармеха, но с благодарностью от капитана, показавшему, кто хозяин на голубых речных дорогах.
А как Леха виртуозно смазывал подшипники на шатунах в работе - закачаешься! Они же, как собаки на привязи, мотались так, что страшно было и подходить к ним. Без сноровки машинное масло обязательно будет у тебя на голове, что частенько с нами и происходило. Нет, что ни говорите, Леха был в машинном отделении просто ас. Ему уже давно было пора в механиках, как минимум, ходить. Но проклятая водочка за горло держала.
В свое время техникум на паровика закончил. Познакомился в Сталинграде с учительницей из Калача, да так за ней сюда «хвостиком» и приехал. Но однажды ночью, после рейса, не ко времени появившись неожиданным -непрошенным у нее в гостях, пришлось от разъяренного любовника и собак улепетывать чужими огородами - по асфальту по прямой не убежал бы. И все, на этом с иделической любовью и семейной жизнью было покончено. Хотя собой был не таким уж и плохим парнем – с претензией на пышную кучерявость.
Теперь стоило только пароходу зайти на трехдневную профилактику в завод, как тут же возникали «дружки» (откуда они только узнавали о приходе?), завлекая Леху каждый вечер во все «гадюшники» Калача. В итоге, в рейс он всегда уходил без копейки денег, оставляя всю месячную зарплату на берегу, занимая ее всем по простоте душевной без отдачи и не так уж много пропивая. Потом на первом же плавмагазине занимал деньги на сигареты у поварихи.
Случались с ним и непредвиденные смешные казусы. В очередной наш заход в КССЗ решил Леха, заросший до орангутанга, пойти постричься, да не в парикмахерскую, а к другу в Черкасов. Чтобы не скучно было на таком ответственном мероприятии, к встречи приготовился основательно, прихватив с собой бутылку самопалки. Потом в процессе еще за одной сбегал – выпили за «удачную» стрижку.
На второй день рано поутру вышли в рейс. На рейде в Пятиизбянке подхватили свои баржи и двинули в Цимлу. Леха с «дедом» в машине неустанно крутились, налаживали механизмы после профилактики, скромно надвинул кепку на лоб поглубже. Но во время обеда в салоне, при полной авральной уставшей команде, пришлось ее все же снять. Что тут за представление началось. Все присутствующие при виде Лехиной головы попадали со смеху. Некоторые, не выдержав в штанах, выбежали на палубу срочно в гальюн, а некоторые со слезами на глазах скатились под стол и там бились в последних конвульсиях.
И, правда, столько времени прошло, а я все помню его пышные «острова» на голове. То была не стрижка, а просто выхваченные ножницами клоки волос – результат вчерашней «удачной» стрижки. Даже те, кто был на вахте в рубке, бросив штурвал, прибежали в испуге на гомерический хохот, доносящийся из салона парохода. Один только Леха сидел совершенно спокойно, опустив голову ел борщ , не обращая никакого внимания на уже икающую от хохота команду.
Повариха потом, как могла, подравняла ему кучерявые волосы, но все равно зрелище было не для слабонервных. Так и работали мы с Лехой две навигации вместе на "Крыме." И все! Пришла пора списывать наших крепких, но морально устаревших "старушек" в утиль. Порезали наши пароходы из-за их непригодности - ушли в небытие их красивые трубные голоса. Пришли на смену им более современные, комфортабельные ОТА да ОТ.
Но Леха не вписался в этот неизбежный прогресс. Ни за что не хотел на них работать. Он всегда был паровиком, учился на паровика, чистого механика. А здесь нужно было переучиваться и привыкать к новой совмещенной должности, с самостоятельной вахтой в рубке. А штурвала он боялся как огня, ему бы пойти мотористом для начала, но что-то удерживало его от такого шага.
Так и мыкался неприкаянно по Калачу, уйдя из флота, подрабатывая кочегаром в котельных города, где и жил там, не имея квартиры. Как и машина иногда, Леха пошел вразнос, на саморазрушение. Так бывает с человеком, когда он забывает три заповеди, данные нам свыше: построй дом, вырасти сына, посади дерево. Только дай слабину, и ты пропал. Захватит, засосет в омут – не выберешься из этой трясины.
Теперь только стоило причалить какому-нибудь теплоходу к берегу, так тут же и Леха с мешком под мышкой его встречал. В поисках «хрусталя», «пушнины» все теплоходы обходил, после сдачи бутылок честно беря себе только половину выручки.
Сколько раз его звали мы, стоя у причала между рейсами, к себе на обед – ни за что не зайдет, а ведь точно голодным был. Догоню, всуну ему в руки, что у поварихи под рукой было, по старой дружбе.
Скромным очень был… скромным и умер. Финал закономерен и, увы, трагичен. Переходил зимой вечером нетрезвый с теплохода на стенку, не удержался на трапе, упал с четырех метров и разбился об лед. Жил Алексей безродным, никто не знал, где он родился, где родители - и умер безродным. И никто сегодня не знает, где на кладбище его даже могила, с крестом или без.
Вот такой в жизни «Кромптон» получился с Алексеем – божьим человеком. Я его помню как очень доброго человека. А добрых? В последнее время очень мало осталось, доброта, настолько большая роскошь в современном человеке. Просто так, без умысла, без цели, без второго дна, без коварства, без выгоды... - Посмотрите на него, сколько зла вокруг, а он такой добрый! Даже сегодня я не осуждаю его неприкаянного. Осудить человека, не поняв его жизнь легче всего, а вот сопереживать, понять, простить – это нам с трудом дается – это сложнее. И напоследок не забуду его любимую присказку: «Мы, славяне, – переживем!».
Свидетельство о публикации №225112001914