Свежий росток

       Звонил охранник.
 
       – Кирилыч, ты сегодня будешь?

       Климов любил начинать рабочий день в самом большом магазине. Лично разбирался и с бухгалтерией, и с логистикой, мог и сантехнику починить.
 
       – Да, еду. В чем дело?

       – Вора задержали!

       – Вора?

       – За руку, можно сказать, поймали!
 
       – И что? Не знаете, что делать? Действуйте по инструкции!

       – Случай особый. Он тут ночевал. Неизвестно, что творил, что съел и где нагадил.

       Кражи в супермаркете случались, но чтобы кто-то устроил в нём ночлежку – такое было впервые.

       – В полицию сообщили? – поинтересовался Климов.

       – Нет еще.

       – А что тяните? Это их дело устанавливать, чем человек ночью в магазине занимался.

       – Понял, сообщу немедленно. Но… в общем, ему, этому ночному лазутчику, лет тринадцать-четырнадцать от силы.

       – С этого надо было начинать! Поэтому, Виктор Павлович, немедленно не надо. Дождитесь меня!

       Климов непроизвольно увеличил скорость. Через двадцать минут он уже входил в свой кабинет, на ходу бросая товароведу Татьяне Владимировне:

       – Скажите, пожалуйста, Виктору Павловичу, пусть ведет своего задержанного!

       Через какое-то время за дверью послышался сдавленный вопль охранника. Дверь распахнулась, и внутрь влетел вихрастый пацан. За ним, морщась от боли, вошел Прахов.

       – Кусается, змееныш!

       – А ты не души! – выпалил юнец.

       – Может, тебя ещё по головке погладить? – Прахов вытаращил глаза, вся его служебная выдержка сменилась кипящей злобой.

       Климов поднял руку.

       – Тихо! Пока никто никого не убил.

       – Да он запросто! – не унимался охранник. – Ничего в жизни не произвёл, а воровать тянется! Таким руки отрубать надо!

       Вылетающие из Прахова ругательства и угрозы били хлестко.

       – Малолетним преступникам место в колонии! Посадить за решетку лет на десять без суда и следствия, и мама не горюй!

       Были у Климова не менее подходящие поводы вспомнить особый случай из своего далекого детства, но сейчас под словесные выпады ревнителя порядка и неприкосновенности магазинных прилавков картина того знойного июльского дня возникла перед глазами явственно, как никогда.
 
       С десятью сорожками в целлофановом мешке он вместе с приятелями возвращался с речки домой. Рыбалка, как всегда, затянулась, животы давно опустели, и мальчики готовы были съесть хоть слона.

       Дорога пролегала через гороховое поле, дразнящее взоры голодных подростков пузатыми зелеными стручками со сладкой начинкой. В селе, где жила бабушка Тоня и гостил Юра, знали, что поля стерегут, что новые собственники некогда колхозных полей наняли для этого несколько диковатых охранников. Ходили слухи, что стражи частных угодий отличаются особой жестокостью, что за попытку попробовать выращенное на вкус можно заполучить хорошего леща. Знали даже сторожа – носителя имени и фамилии в недавнем прошлом аж руководителя страны, такого же плотненького, такого же лысого, как известный тезка, имеющего обыкновение внезапно появляться в самое неподходящее время с нагайкой в руках. Хотя верилось во все эти пересуды с трудом: беспредел еще не стал нормой для крепнущего в начале девяностых русского капитала.

       Конечно, долго идти, давясь слюнями, вдоль пышного ковра кудрявых зарослей манящей вкуснятины было невозможно. Поэтому, само собой, ватага подростков в скором времени оказалась в гороховом раю. Приятели в поисках самого урожайного места быстро рассыпались по полю. Климов вспомнил, с какой невероятной быстротой он опустошил пару локонов гороха и с каким восторгом собрал в кулак несколько пузатых стручков любимого лакомства для того, чтобы, закрыв глаза, наслаждаться им без всяких перерывов на поиски новой порции: абсолютная пустота в желудке давала о себе знать. Но в этот момент мальчик вдруг представил бабушку с ее привычкой удивленно и смешно округлять глаза по поводу его невинных проделок. Юре страшно захотелось вручить эти десять-двенадцать пузатых стручков, зажатых в кулаке, именно ей. И после этого уже никакая сила не заставила бы его съесть этот горох самому.

       – Ну, давай, излагай, мелюзга голопузая, когда пожаловал в магазин, где прятался, что слопал? – прорезался сквозь воспоминания голос охранника.

       Мальчуган переминался с ноги на ногу, отводил глаза в сторону и молчал.

       – Зовут тебя как? – стараясь говорить как можно мягче, спросил Юрий Кириллович.

       – Эта шантрапа никогда своего настоящего имени не назовет! Я уже пытал… То Ваня, то Петя, а фамилию вообще забыл!

       – Я, Виктор Павлович, вас не спрашивал. – холодно бросил Климов.

       Паренек впервые продолжительно посмотрел на него и даже заглянул в глаза, как будто убеждаясь в чем-то.

       Охранник взглянул исподлобья на директора и, не обращая внимания на его недовольство, проворчал:

       – Добрые слова тут не работают. Ему кнут нужен!

       Именно кнут он и увидел первым. Потом уже – лошадь, грузного всадника, лоснящееся от пота лицо.

       – Хрущев! – крикнул кто-то в испуге.

       Юра приник к земле, но сторож, как стервятник, уже наметил его в качестве жертвы. Спрятаться или убежать от наездника было невозможно.

       – Ну-ка, ворёнок, что в кулаке прячешь? Предъявляй!
 
       Юра сжал стручки ещё сильнее. Не потому, что пучок был свидетельством воровства, потому что он был подарком. Казалось, разожмешь кулак и моментально его лишишься.

       – Показывай!
 
       Плеть из сыромятной кожи со свистом рассекла воздух и обожгла спину. Не больно, скорее, унизительно. Затем ещё ожог, и ещё. Вслед за тем удары стали чередоваться с пугающими щелчками кончиком кнута над головой. Они звенели в ушах будто выстрелы.

       – Как зовут? Откуда?

       Плеть ложилась на спину пять раз. Юра стиснул зубы и молчал.

       – Ладно, щенок, – сторож выдохся. – Вали отсюда. И дружков уводи. Иначе и они свое получат. Чтоб я вас больше не видел!

       Климов встал и открыл дверь.

       – Татьяна Владимировна, заварите, пожалуйста, чайку. Попросите девочек сделать бутербродов штук десять с колбасой и сыром, порезать кекс, лучше с изюмом. Ну, и фруктов пусть помоют. Занесите все это ко мне!

       Он подошел к мальчику, взял его за плечи:

       – Садись. Ничего не бойся.

       Прахов, не ожидавший такого поворота, раздул шею:

       – Что, расчувствовался, Кирилыч? Ну, конечно, хозяин – барин, и под добренького закосить может. Это мы – шавки сторожевые. Скажут «ко мне» – бежим, ноги лижем. Скажут «фас» – горло грызем. Скажут «место» – хвост поджимаем.

       Он растянул губы, изображая подобострастную улыбку:

       – Поучи, поучи нас, Кирилыч, хорошим замашкам! Поучи недоумков, как надо работать!

       Устроившись в магазин, Прахов нечаянно вспомнил, что целый год проучился с Климовым в одном классе. Именно это обстоятельство позволяло ему чувствовать себя на особом положении, что называется, приближенным к руководству.

       Директору давно не нравились этот фамильярный тон, бестактная манера с подковырками комментировать тот или иной его шаг, а попутно ставить себя в положение затравленного служащего. В такие моменты лицо охранника становилось просто отвратительным. Хотелось немедленно с ним распрощаться. Но он в очередной раз сдержался:
 
       – Ваши комментарии излишни. Да и тон неприемлем. Пройдите на рабочее место, Прахов!

       Когда охранник удалился, обстановка быстро разрядилась. Как и предполагалось, в магазин Ваню загнал голод, а мысль остаться на ночь пришла вынужденно, сама собой.
 
       Футболку с пятнами крови Юра застирал в придорожной луже. Пока болезненные шрамы на спине покрывались корочкой, ребята какое-то время по очереди несли ее на своих удочках, как знамя.

       Дома, держа в одной руке мешок с сорожками, в другой – десяток стручков гороха, он изо всех сил старался делать вид, что ничего не случилось. Принимая трофеи, бабушка ласково улыбнулась. А ее глаза, скрывая подступающие слезы, удивленно и смешно округлились. Как же Юра любил этот чудноватый особенный взгляд!

       Ваня ел медленно, молча. О чем-то думал сосредоточенно. Без вопросов было ясно: дома его не ждали.

       По окончании печального застолья Юрий Кириллович попытался вручить Ивану пару палок колбасы, варенье, сгущенку, но подросток отказался. Не выразил он никаких эмоций и на предложение зайти, когда будет трудно.

       Через стеклянную дверь директорского кабинета хорошо был виден торговый зал с редкими утренними покупателями. Ваня вышел, но Климов еще какое-то время не упускал из вида его хрупкую фигурку. Около выхода охранник отвесил мальчишке тяжёлый подзатыльник. Тот споткнулся и упал.

       Заявление об увольнении Прахов написал, но, глядя исподлобья, процедил:

       – Сторожевых псов за истовость не бьют и не гонят. Тебе это самоуправство еще аукнется!

       На следующий день, пьяный, он явился в магазин.

       – Хочу, чтобы он понял… – кричал Прахов в сторону директорского кабинета. – Всех не накормишь! Скупым надо быть! Жадным!

       – Ты что орешь, Витя! – тряхнул Прахова за плечи бывший коллега. – Что доказать хочешь? Хочешь, чтобы я тебя вытолкал?

       – Не, не хочу. Но тебе хочу сказать… Вот он меня уволил. Я без работы кукую. Ну, знаешь, в чем самый анекдот-то? Я на него не в обиде. Правильно он все сделал. Экономить надо! Иначе прибытка не будет!

       Вскоре Климову позвонила жена Прахова. Представилась матерью шестерых детей. Ее пространный монолог сводился к тому, что увольнение многодетного главы семейства – дело богопротивное, грех и что прикарманенная зарплата ее мужа счастья не принесет.

       «Как все в жизни запутано, сложно и гадко! – с досадой рассуждал Климов. – Я что, не знал, что Прахов многодетный отец? Знал! Но забыл, когда приказ подписывал! Хотя… уволил бы все равно! – и, спустя какое-то время, заключил: «Ничего, работу он найдет: не пенсионер!»

       Через день уволенный охранник, уже трезвый, влетел в директорский кабинет и с торжествующим злорадством выпалил:

       – Твоего подопечного, которого ты здесь откармливал, полиция замела! Киоск с дружками грабанул. Зря, значит, ты за милосердие топил! Жаль только, не долго его в кутузке держали: богатые предки отмазали!

       Однако с выводами директор не спешил. Он вновь и вновь возвращался к недавнему происшествию в магазине. Случай с Ваней стал для него не просто грустным эпизодом – чрезвычайным происшествием. Мысли брали Климова в плен особенно по ночам. Вдруг он вспоминал свистящий в воздухе кнут Хрущева и пережитый тогда ужас. Теперь на эти воспоминания накладывалась другая картина – худощавый подросток, сбитый оплеухой с ног, его перекошенное от боли и унижения лицо. «Так не может продолжаться!.. Это неправильно, когда поступки диктует голод, а судьбу мальчишки может испортить один неверный шаг. Надо что-то придумать, что-то обязательно делать. Дети не должны голодать», – повторял про себя, как заклинание, Юрий Кириллович.

       Некоторое время спустя Ваня появился снова. Он стоял у входа в магазин, но внутрь не рвался – просто смотрел на витрины, будто что-то выискивая или вспоминая. Юрий Кириллович вышел к нему.
 
       – Чего пришёл? Опять ночевать собрался?
 
       Мальчик от неожиданности вздрогнул.
 
       – Нет… Я хотел…
 
       – Ну, если хотел, говори.

       – Просто в то утро, когда меня в магазине поймали… голова плохо соображала. Хотел сказать спасибо. За еду тогда.
 
       – И про киоск рассказать?
 
       Ваня покраснел, опустил голову.
 
       – Мы с пацанами просто… ну, взяли пару шоколадок. А потом менты приехали.
 
       – И богатые предки тебя вытащили?
 
       Мальчик фыркнул:
 
       – Какие там богатые… Папаша в запой ушёл, мамка полы в школе моет. Дядька один за меня вступился, он в ментовке работает.
 
       Климов кивнул. Теперь картина была яснее.
 
       – И что теперь будешь делать?
 
       – Не знаю… – Ваня пожал плечами. – Может, обратно сбегу. Дома всё равно никто не замечает, есть я или нет.
 
       Юрий Кириллович задумался. Потом неожиданно для себя сказал:
 
       – Ладно, иди ко мне.
 
       На самом деле, Климов не планировал брать мальчишку. Но когда Ваня, осторожно переступая порог кабинета, спросил: «А что я делать буду?», ответ нашёлся сам собой:
 
       – Работать.

       Так Ваня стал подсобником. Сначала таскал коробки, потом научился выставлять товар, потом – работать с кассой. Климов присматривался: парень был сообразительный, хоть и угловатый, как все в его возрасте. А тот крутился, как муравей, и мечтал о невероятном:

       – Я тоже хотел бы когда-нибудь открыть свой магазин. Даже название для него придумал – Свежий росток. – признался как-то он своему кумиру.

       Климов лишь улыбнулся в ответ, потому что, как никто другой, знал: от мечты до дела дистанция большая. Но улыбка эта не являлась насмешкой, потому что ему также хорошо было известно: упорство и труд сильно сокращают любые расстояния.

       В то время, когда «цветные пиджаки» с молчаливого согласия власти прибирали к рукам заводы, железные дороги, нефтегазовое хозяйство и прочие ресурсы, сам молодой Климов сначала вкалывал от зари до зари на заброшенном дедовском огороде в деревне, лично торгуя выращенным на городском рынке. Арендовал два десятка гектаров земли, взял кредит, заложив родительскую квартиру. Стал разживаться оборудованием, строить теплицы и нанимать работников. И только потом открыл магазин, а затем создал сеть магазинов. В общем, тяжело, не на ворованном, не на отобранном у людей за бумажные ваучеры, не на посреднических пенках свое дело начинал. Поэтому цену каждой вложенной в него копейки знал не понаслышке.

       Очень многие считали Юрия Кирилловича счастливчиком, ловким дельцом, ворочающим миллионами. Наблюдая за тем, как он считает деньги, экономит на всем, называли скрягой, хуже того – Кощеем, что, безусловно, было далеко от правды. Но слухи есть слухи. И от них порой ой как хотелось избавиться! Наконец, все сошлось в одной точке – и это желание, и осознание бессмысленности экономии денег без ясных планов на будущее, и болезненные воспоминания о кровавой порке за горсть гороха, и мысли о недоедающих детях.

       Климов набрал номер телефона детского приюта:

       – Хочу помогать вам. Продуктами питания. На постоянной основе.

       – Чем именно из продуктов? – поинтересовались в ответ.

       – Всем, что вы бы хотели получать. Ваши дети много чего повидали. Пусть хоть едят нормально.

       Тогда-то и началась эта совершенно новая для Климова работа: два раза в месяц «Газель» с овощами и фруктами, соками, конфетами и другими лакомствами отправлялась на окраину города, в детский дом. Директор вникал лично во все. Ассортимент и качество продуктов были на высоте. Но у медали всегда две стороны: неоплаченные счета множились, рентабельность сети снизилась, прибыль упала до минимума.

       А тут еще захотелось, хотя бы в разовом порядке, помочь и клубу, где занимались трудовым воспитанием подростков с отклоняющимся поведением, и православной воскресной школе при местном церковном храме, дающей уроки добра и устраивающей благотворительные обеды для детей из малообеспеченных семей…

       – Вы, наверное, знаете, Юрий Кириллович, что положение у нас шаткое, финансы давно поют романсы. – деликатно напоминала главный бухгалтер.

       – Как-то вы непрофессионально выражаетесь, Милана Егоровна. Без цифр я вам не верю! – пытался отшутиться директор.
 
       Климов относился к той категории людей, которые не привыкли пугливо дергать стоп-кран в бодро несущемся поезде. Бросать все на середине дистанции, считал он, безрассудно, более того, губительно для собственной психики, ведь удовлетворения от незавершенной работы никакого! Вот если бы увидеть их, детей с раненными сердцами, через несколько лет, выросших, здоровых, прочно стоящих на ногах!..

       Чтобы рассчитаться с кредиторами, пришлось продать последний магазин.
 
       Юрий Кириллович постоял в пустом кабинете, где когда-то кормил Ваню, потом прошелся по торговому залу. На одной из полок увидел с десяток зеленоватых сморщенных шариков – любимого в детстве лакомства. Он не заметил, с каких пор в нем укоренилась эта странная привычка – носить с собой несколько сухих горошин, в какой-то степени символ памяти, воли и самообладания, но она была. Климов машинально сгреб их и сунул в карман.

       Однако в тот день не было у него ни упрямства в душе, ни отчаяния. Была необычайная легкость, как после долгого поста.

       Распрощавшись с бизнесом, Климов устроился работать агрономом на небольшую ферму за городом. Жил скромно, зато без долгов. Однажды, через много лет, покупая семена на оптовой базе, он услышал за спиной:

       – Юрий Кириллович?

       Перед ним стоял молодой мужчина в неброской, но добротной куртке. Узнать в нем воришку-оборвыша было почти невозможно. Но глаза – цепкие, внимательные – были те же.

       – Ваня? – с сомнением отозвался Климов.

       – Да, Иван. Здравствуйте.

       Разговорились. Оказалось, после вынужденного увольнения парень не пропал. Сначала мыкался, потом ему удалось поступить на заочное отделение торгового института в областном центре. Там же устроился в крупный складской комплекс. Работал грузчиком, кладовщиком, затем старшим смены. Для учебы время приходилось выкраивать, урезая сон. Но, тем не менее, о той своей жизни он рассказывал взахлеб. И вдруг сник.

       – Не все, конечно, так гладко было. Перед последним семестром приехал домой – мать навестить. Одна она осталась. Ну, встретился со старыми дружками по подворотне. Былые подвиги вспомнились. На приключения нас под эти воспоминания потянуло. А тут на «слабО» они меня еще взяли. Короче, машину мы угнали, развалюху какую-то. Добили ее совсем – в столб въехали. За рулем-то не я был, но после аварии один в машине остался: дружки легким испугом отделались, полицию ждать, конечно, не пожелали, а у меня ноги перешибло. Предложили и мне ковылять вместе с ними. Да куда уж там! – Иван посмотрел куда-то в сторону. – А, вообще, меня как заклинило тогда. Думаю: «Хватит, даже дергаться не буду! Отбегался, отъездился, теперь и ходить не смогу!»

       Он снова смолк. Юрий Кириллович не торопил, дождался, когда Иван заговорит сам.

       – В общем, не посадили никого, но поучаствовать в компенсации ущерба мне пришлось: угоняли-то вместе, вместе и отвечать полагается. Еще и в больнице до этого провалялся, и на костылях походил…

       – Грустно. Как это говорят, горбатого могила исправит? – усмехнулся Климов.

       – Да не горбатый я, и в могилу рано! А дружков тех я забыл! – с досадой возразил Иван.

       – Ну, ладно, ладно. – уступчиво продолжил Юрий Кириллович. – А как после института? И что там «Свежий росток»? Или о юношеских мечтах давно забылось?

       Иван улыбнулся невесело.

       – Мы с однокурсниками просчитали. Не по зубам. Силенок маловато с сетевиками тягаться. Есть ли смысл открывать магазин, если через полгода придется закрыться?

       Он рассказал, что работает управляющим в небольшом супермаркете.
 
       – Зарплата нормальная, условия работы – жаловаться не приходится. Но о своем деле думаю все равно. Знаете, это как интересная книга, которую очень хочется прочесть. Она рядом. Стоит на полке.

       Иван замолчал.

       – А помните, как вы меня тогда накормили? – не глядя на Климова, вдруг спросил он. – Я тогда понял, что взрослые... бывают разные. Что не все сразу бьют и гонят.

       Но слова признательности в свой адрес Климов пропустил. Он смотрел на Ивана и думал: «Несмотря ни на что, парень не сломался, выжил и как-то устроился…»

       – В супермаркете я кое-что внедрил, – перейдя на другую тему, увлеченно поведал Иван. – С разрешения хозяина, конечно. Мы холодильник в подсобке поставили. Складываем туда продукты, у которых срок годности на исходе. Соцслужба забирает. Не благотворительность, но все-таки... люди довольны. И еще… при входе в магазин табличку повесили: «Голоден – возьми еду в долг». – он перевел дыхание. – Но, самое главное, из интерната, которому вы помогали, мы берем ребят на практику. Двое уже работают.

       – Здорово! – подытожил Климов рассказ своего собеседника. Чувствительная для него тема вернула мысли к несбывшимся мечтам парня. – И все-таки, почему не получится потягаться с сетевиками? Если действовать быстро и, как бы ни хотелось быть щедрым, соблюдать баланс между интересами бизнеса и благотворительностью, все получится.

       Иван посмотрел на часы. Юрий Кириллович понял, что он был ограничен во времени. К тому же, тоже спешил. Они условились встретиться снова и разошлись.

       На улице Климов зажмурился от сверкающего весеннего солнца, неожиданно чихнул и невольно улыбнулся. На душе было волнительно и тепло. Он набрал в легкие свежего воздуха, испытывая удовольствие от ощущения тихой радости момента, и задержал дыхание. Но жизнь, не всегда безоблачная, иногда счастливая, иногда не очень… продолжалась.
 
       Юрий Кириллович достал из кармана сморщенные горошины и без расчета, без надежды на результат, бросил их в рыхлую землю у бордюра. Не ради награды, не ради всходов. Просто потому, что в кармане лежали семена, и земля ждала их.
 
       Ему показалось, что так было уже когда-то…


               
                10 октября 2025 года