Киносценарий- Возрождение было возможно-39

Киносценарий- Возрождение было возможно-39 (4/2)

Судьба Гукаса

Адаптированный киносценарий по книге Вардкеса Тевекеляна "Жизнь начинается снова"(1950 год)

Видеоклип https://yandex.ru/video/preview/4599591119599057521
Словно птица Феникс На стихи поэта Евгения Доставалова
Дата публикации 5 сен 2024


ИНТ. ГОРОД ЕРЕВАН. КВАРТИРА АПЕТА
АВТОР, АПЕТ, СИРАНУШ, МУРАД-СЫН АПЕТА, ЗАНАЗАН-ДОЧЬ АПЕТА, ЗАВЕН

ЗАВЕН

Вы ведь знаете, что Гугас для мальчиков нашей долины и, конечно, для меня, был идеалом, которому мы подражали во всем. Для нас, детей, его приезд всегда был большим праздником — и не только потому, что он привозил нам подарки и рассказывал забавные истории, нет, мы многое знали о легендарной храбрости Гугаса, слышали о том, как еще во время первой резни он во главе горсточки вооруженных людей, в числе которых был и мой отец, отстоял наш город от турецких башибузуков и спас армян от верной гибели. За это Гугас заочно был осужден на смертную казнь и вплоть до младотурецкой революции скрывался в горах. В народе его имя было овеяно славой, и мы, дети, с трепетом глядели на живого героя, и каждый из нас мечтал быть таким же, как он. Как же иначе! Ведь мы были детьми тех самых горцев, которые храбрость ставили превыше всех человеческих достоинств.
В крепости мой отец сражался, а я был при Гугасе вроде связного и выполнял разные поручения: бегал по позициям с записками от штаба обороны, передавал начальникам участков устные поручения самого Гугаса, таскал патроны и гранаты; бывали даже случаи, когда участвовал в боях.

Отец часто говорил мне: «Смотри, Завен, береги нашего Гугаса», — и я старался сопровождать его повсюду, а по ночам, в те короткие часы, когда он ложился спать в каменном гроте штаба, я брал винтовку, садился у входа и охранял его покой.

Незадолго до падения крепости отца моего убили. Гугас пришел на похороны. Он стоял на краю ямы и мял в руках шапку; лицо его было сурово, в красных от бессонницы глазах — тоска. Когда тело отца опустили в яму и засыпали камнями, моя мать упала перед Гугасом и, обхватив руками его колени, сказала со слезами в голосе: «Гугас, отомсти за него, прошу тебя, отомсти, ради бога, ради моих детей!» Мать показала на четверых моих младших братьев и сестру. В первый и последний раз я увидел в глазах Гугаса слезы, и это потрясло меня. Он смахнул слезы, нагнулся, поднял мою мать, молча поцеловал ее и, дав мне знак следовать за ним, медленно зашагал по направлению главных ворот.

(Завен вздыхает, зажигает потухшую папироску, бросает быстрый взгляд на застывшую за столом Сирануш и продолжает.)

ЗАВЕН

В ночь прорыва я находился в отряде Гугаса. Многие наши товарищи остались навсегда под крепостью, а нам удалось прорвать пятую по счету цепь турецких аскеров и выйти в долину. Гугас, не останавливаясь, повел нас в горы.

(Повторить сцены ухода Гукаса в горы)

В условленном месте, где должны были собраться остальные, в том числе отряд вашего отца, мы сделали короткий привал, но проходили минуты и часы, а их не было. Наступал рассвет, в утренней мгле мы уже отчетливо различали зубчатые стены крепости, скопления турок, готовых ворваться туда, до боли в глазах высматривали тропинки, ведущие к нам, — и все напрасно, никто из наших не показывался. Оставаться дольше у подножия горы было опасно, и Гугас приказал подняться выше. Мы давно ничего не ели и ослабли, а подъем был крутой, трудный, многие из нас ползли на четвереньках, царапали руки до крови и ползли. Гугас шел последним и зорко следил, чтобы никто не отстал. Наконец добрались до самой вершины горы, отыскали удобное для круговой обороны место — на случай, если турки раскрыли бы наше местопребывание, — поставили охрану и заснули мертвым сном.

О том, как мы пополняли наши боеприпасы и доставали пищу, отнимая ее у турецких аскеров-обозников, как сделали неудачную попытку отбить уцелевших от резни в крепости женщин и детей, когда жандармы угоняли их в неизвестном направлении, говорить не стану. Во время этой попытки мы потеряли нескольких наших товарищей и ни с чем вернулись опять в горы. Вот тут-то мы приуныли по-настоящему. Близилась зима, она в наших горах не дай бог какая суровая, выпадает много снегу, и тропинки закрываются наглухо, морозы, метели, обвалы. Все живое прячется, уходит под землю. Где же укрыться нам, где достать еды, чтобы дотянуть до весны? Защищенная от холодных ветров горами долина рядом, рукой подать, там тепло, вечная зелень, пища, но там турки и смерть. Что делать, как быть? Гугас думал, думал и нашел-таки выход: повел нас к морю, а там, захватив рыбачий баркас с капитаном-турком, да еще с одним матросом в придачу, мы пустились плыть по морю, надеясь добраться до русских берегов.

ИНТ. РЫБАЧИЙ БАРКАС В МОРЕ
АВТОР, ЗАВЕН, ГУКАС, КАПИТАН-ТУРОК, МАТРОС-ТУРОК, ОТРЯД ГУКАСА

Легко сказать — плыть, пересечь коварное Черное море на маленьком рыбачьем баркасе глубокой осенью. На такое дело даже опытные моряки не отваживаются, мы же выросли в горах, где не только моря, даже порядочной реки и то не видали в глаза. Однако с нами был Гугас, которому мы доверяли безгранично, тем более что он когда-то работал кочегаром на пароходе и, кое-что, понимал в мореплавании.

ИНТ. ЖИЛИЩЕ АПЕТА И СИРАНУШ
АВТОР, АПЕТ, СИРАНУШ, ЗАВЕН,

(Завен умолкает, потерев рукой морщинистый лоб, как бы восстанавливая в памяти подробности своего путешествия по морю.)
ИНТ. РЫБАЧИЙ БАРКАС. ДЕНЬ
АВТОР, ЗАВЕН, ГОЛОС ЗАВЕНА, ГУКАС, КАПИТАН-ТУРОК, МАТРОС-ТУРОК, ОТРЯД ГУКАСА

Первый день. Море сравнительно спокойное.

ГУКАС

Поднять все паруса.

(Кпитан-турок объясняет, как это сделать, и команде удаётся поднять все паруса. С попутным ветром баркас набрав скорость трогается в путь. Вся команда на палубе ликует. На зависть капитана-турка все обнимаются, целуются, песни поют.

ГОЛОС ЗАВЕНА

Так за долгие месяцы лишений, беспрерывных столкновений и боев с турками у нас впервые зародилась надежда на спасение. На второй же день началось такое, что трудно передать. Я проснулся от страшного гула, словно стреляли тысячи пушек, и не мог сообразить, что происходит вокруг…)
 
(Свинцовые тучи висят совсем низко над пенящейся водой, преграждая свет. Темно как ночью, не переставая льёт дождь, время от времени сверкает молния, а вслед за тем раздаётся грохот такой силы. Волны бросают баркас в разные стороны, кажется он вот-вот развалится и исчезнет в волнах.)


ГУКАС (командует)

Всем надо спуститься в трюм.

(Все, кроме Гукаса и капитана, спускаются в трюм, закрыв за собой люк. Все, измученные, пожелтевшие от приступов морской болезни, промокшие насквозь от соленых брызг, валяются на грязном дне трюма и при каждом резком толчке судорожно хватаются руками за что попало — за доски, за канаты и цепи, — будто бы это может спасти их. Изредка кто-нибудь раскрыв опухшие веки и, приподняв голову, прислушивается к раскатам грома, к реву ветра и со стоном опять опускается на мокрые доски.)

ГОЛОС ЗАВЕНА

Я до сих пор считаю, что на свете нет ничего хуже и страшнее морской болезни. Я много видел на своем веку, не раз смотрел смерти в глаза, бывал под ураганным артиллерийским и пулеметным огнем, но такое, как тогда, на дне баркаса, никогда не испытывал. Поверите, до сих пор при одном упоминании о шторме меня в жар бросает, даже по Севану на катере ехать боюсь. Не думайте, что только я один так тяжело переносил проклятую качку. Нет, с нами был один старик, бесстрашный охотник Мазманян, так тот просто умолял нас выбросить его за борт…

СТАРЕЙШИНА МАЗМАНЯН

Лучше сдохнуть сразу, чем терпеть такое…

ИНТ. РЫБАЧИЙ БАРКАС. ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ. ДЕНЬ.
АВТОР, ЗАВЕН, ГОЛОС ЗАВЕНА, ГУКАС, МАТРОС-ТУРОК, ОТРЯД ГУКАСА

ГУКАС (открыв люк, сверху)

Эй, друзья, хватит вам отлеживаться там! Выходите на палубу!

ГОЛОС ЗАВЕНА

В эту минуту мы были убеждены, что со дня сотворения мира человеческие уста не произносили лучших слов.

(С опаской все медленно поднимаются наверх. Перед глазами всех открывается картина ни с чем не сравнимой красоты. Море, словно устав после стольких дней буйств, утихло и словно мирно дремлет, блестя под лучами восходящего солнца. Тучи куда-то исчезли, и голубое небо словно ласково улыбается. Воздух прозрачный, легкий, сколько ни дыши — не надышишься. Люди рады, но словно, опьянев от чистого воздуха, все сваливаются на палубе как подкошенные…

СТАРЕЙШИНА МАЗМАНЯН (дотронувшись до плеча Завена)

Гляди, Завен, каких только бед не натворила проклятая буря.

(Палуба опустела, ни парусов, ни мачты, ни капитанской будки, ничего. Волны начисто смыли все, бесследно исчез и турок-капитан. Баркас, потеряв рулевое управление, тихо покачиваясь, кружится на одном месте…)

ГОЛОС ЗАВЕНА
Никто из нас не знал, где мы находимся, далек ли берег. Говоря откровенно, после пережитого этим и не интересовались. На наше счастье, скоро на горизонте показалась одинокая чайка. Значит, берег близок, — и, словно в подтверждение наших мыслей, через несколько минут прилетела целая стая чаек…

ГУКАС

Нам надо изготовить весла.

(На баркасе мгновенно закипает работа. Все с жаром принимаются за незнакомое дело, топором и ножами режут и строгают доски, какие находят, придавая им форму весел, пускай и грубых, и не совсем удобных, а все-таки весел, которыми можно кое-как грести.
Несколько человек налегают на весла, и баркас начинает медленно двигаться в том направлении, откуда появились чайки. Близость берега и надежды на скорое спасение как бы умножают слабые силы, и гребцы, обливаясь потом, всё гребут и гребут до самой ночи.)

ИНТ. РЫБАЧИЙ БАРКАС. ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ. НОЧЬ-РАССВЕТ.
АВТОР, ЗАВЕН, ГОЛОС ЗАВЕНА, ГУКАС, МАТРОС-ТУРОК, ОТРЯД ГУКАСА

В полночь показываются мерцающие огоньки какого-то маяка, на рассвете на горизонте виднеются отлогие берега Крыма. На баркасе никто не спит. Собравшись у кормы, счастливые, не веря самим себе, своему спасению, все выражают свою радость, в т.ч. тремя залпами. Страх, лишения — все осталось где-то далеко, а впереди была Россия — жизнь и свобода.
Баркас замечают с берега. К баркасу подплывает русский сторожевой катер.
Вот так, благодаря уму и храбрости Гугаса, мы добрались до русских берегов и спаслись от смерти, — закончил Завен.

ГОЛОС ЗАВЕНА

Страх, лишения — все осталось где-то далеко, а впереди была Россия — жизнь и свобода. Вот так, благодаря уму и храбрости Гугаса, мы добрались до русских берегов и спаслись от смерти…

ИНТ. КВАРТИРА АПЕТА И СИРАНУШ В ЕРЕВАНЕ.
АВТОР, АПЕТ, СИРАНУШ, ЗАВЕН, МУРАД-СЫН АПЕТА, ЗАНАЗАН-ДОЧЬ АПЕТА

Закончив, Завен встаёт, подходит к столу, наливает себе вина и выпивает.

МУРАД-СЫН АПЕТА И ЗАНАЗАН-ДОЧЬ АПЕТА (в один голос, когда Завен умолк и вернулся на свое место)

А что было дальше?

ЗАВЕН

Ох, дальше нам пришлось еще многое испытать. В Крыму, продержав несколько дней под усиленной охраной, власти отправили нас в Новороссийск и там посадили в тюрьму. После стольких переживаний и борьбы за свободу вдруг — тюрьма! Но что поделаешь, война есть война, во время которой люди черствеют, им нет дела до твоих душевных мук. Все наши мольбы и просьбы остались безрезультатны, и целых десять месяцев нам пришлось провести в мрачной камере. Одно время шли толки, что нас сошлют в Сибирь, как интернированных чужестранцев, но судьба избавила нас от этого испытания — в наше дело вмешались какие-то организации, и нас выпустили.
Очутившись на свободе, мы столкнулись с новой бедой — нуждой. Что мы могли делать в чужом городе, без знания языка и определенной профессии? Ничего. Мы, здоровые люди, питались отбросами, ютились в развалинах за городом, смотрели на свои тосковавшие по работе руки и ничего не могли придумать. Опять Гугас выручил нас.

НАТ. УЛИЦЫ ГОРОДА НОВОРОССИЙСК. ДЕНЬ.
АВТОР, ЗАВЕН, ГОЛОС ЗАВЕНА, ГУКАС, ОТРЯД ГУКАСА

ГУКАС (всем)

Я тут нашел армян, работающих в порту грузчиками, они обещали устроить нас. Организуем артель и пойдем тоже в грузчики, а там видно будет. Не вечно же будет продолжаться эта проклятая война.

ГОЛОС ЗАВЕНА

Так, мы стали грузчиками и впервые в жизни работали по найму. Работа была тяжелая, но мы, здоровые и привычные к физическому труду, не особо тяготились своим положением; мучило одно — отсутствие вестей от наших родных, которых мы покинули в Турции.

Новороссийский порт стал нашей школой, а старые грузчики — учителями. Мы многому научились у них и стали понимать такие простые истины, о которых раньше даже не слышали. Гугас настоял на том, чтобы мы записались в профсоюз, доставал нам кое-какую запрещенную литературу и водил нас на рабочие собрания. К тому времени мы начали понимать по-русски, и жить на чужбине стало немножко веселее…

НАТ. НОВОРОССИЙСКИЙ ПОРТ. ДЕНЬ.
АВТОР, ЗАВЕН, ГОЛОС ЗАВЕНА, ГУКАС, ОТРЯД ГУКАСА

ГУКАС (на обеденном отдыхе)

Жалею, что нам в Турции мы были так далеки от понимания и знания политики. Очутись снова там, я повел бы себя совсем иначе…

НАТ. БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ НА ЧЕРНОМОРСКОМ ПОБЕРЕЖЬЕ
АВТОР, ГОЛОС ЗАВЕНА, ЗАВЕН, ГУКАС, БОЛЬШЕВИКИ, БЕЛОГВАРДЕЙЦЫ, ИНТЕРВЕНТЫ

ГОЛОС ЗАВЕНА

В 1918 году Гугас был уже активным членом Коммунистической партии и с отрядом рабочих из Новороссийска пошел воевать с белогвардейцами. Позже ему пришлось громить интервентов, когда они высадили десант на Черноморском побережье, — вот тогда проявился его настоящий талант! Скоро товарищи, по достоинству оценив опыт и храбрость Гугаса в бою, избрали его своим командиром, а когда мы влились в состав регулярной Красной Армии, Гугаса назначили командиром Новороссийского полка. Забыл сказать, что, уходя в партизаны, Гугас и меня взял с собой, и я тоже участвовал в боях за советскую власть.

НАТ. БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ НА ПОДСТУПАХ К ОДЕССЕ. ДЕНЬ
АВТОР, ГОЛОС ЗАВЕНА, ЗАВЕН, ГУКАС, БОЛЬШЕВИКИ, БЕЛОГВАРДЕЙЦЫ, ИНТЕРВЕНТЫ

ГОЛОС ЗАВЕНА

Осенью 1919 года на подступах к Одессе белогвардейцы, при поддержке артиллерии кораблей интервентов, начали оттеснять нас. Положение становилось критическим. Попав под перекрестный огонь, части Красной Армии отступали, возникла опасность попасть в окружение. Командир дивизии прислал своего связного и приказал Гугасу во что бы то ни стало прикрыть левый фланг и дать возможность нашим частям организованно выйти из полукольца. Гугас тут же собрал своих командиров, дал им нужные приказания и повернул свой полк против врага. Сам он вытащил из кобуры маузер и с криком: «Смерть белобандитам и интервентам!» — побежал вперед. Красноармейцы, увлеченные примером командира, тоже кинулись в контратаку и отбросили врага. Задача была выполнена, наши части заняли новые позиции.
Вечером того же дня перед строем зачитали приказ Реввоенсовета фронта о «награждении отважного командира Новороссийского полка Гугаса Саряна вторым орденом боевого Красного Знамени», но приказ не застал в живых нашего командира, — он умер на моих руках за час до этого от раны, полученной в грудь во время контратаки.
Перед смертью Гугас успел сказать мне всего несколько слов…

ГУКАС

Завен, запомни навсегда: кровь, которую мы проливали, зря не пропадет!...

ИНТ. КВАРТИРА АПЕТА И СИРАНУШ В ЕРЕВАНЕ.
АВТОР, АПЕТ, СИРАНУШ, ЗАВЕН, МУРАД-СЫН АПЕТА, ЗАНАЗАН-ДОЧЬ АПЕТА

ЗАВЕН (после долгого молчания)

Да, не ошибся наш Гугас, он жил как человек и умер как герой, вечная ему слава.

(Завен умолкает.)

ВИДЕНИЕ АПЕТА

Апет, облокотившись на спинку кресла, смотрит на мутную луну, мирно плывшую по чистому небу, и вспоминает дни своей юности. Его лицо задумчиво. …

НАТ. ВИДЕНИЕ. ДОРОГИ ТУРЦИИ. 1913 ГОД.
АВТОР, АПЕТ, ГУКАС, УЧАСТНИКИ КАРАВАНА

Апет молодой, шагает рядом с караваном Гугаса по знакомым дорогам Турции.

АВТОР

Он мечтает об одном — скорее возвратиться домой, чтобы увидеть Сирануш, услышать ее голос. Все его чувства, все помыслы связаны с нею, и он ни о чем другом думать не в состоянии. Между тем путь опасный, на каждом повороте дороги, в каждом горном ущелье притаился враг. Но Гугас тверд сердцем, он едет впереди каравана и, почуяв опасность, приподнимается на стременах и боевым кличем извещает врага, что идет именно его, Гугаса, караван. Эхо его звонкого голоса еще долго раздается в горах.

ЭХО ГОЛОСА ГУКАСА

 «Эй! Эй!..»

АВТОР

Разбойники знают отважного караванщика Гугаса, одно его имя нагоняет страх, и они предпочитают сворачивать с дороги, чем иметь с ним дело…

(На привалах, после тяжелого перехода, Гугас собирает своих друзей погонщиков и рассказывает им о дальних странах, где ему пришлось побывать, о столкновениях с разбойниками и о делах храбрецов родной долины. Апет старается во всем подражать Гугасу и мечтает о подвигах, чтобы быть достойным его сестры Сирануш… Жаль, не дожил Гугас до светлых дней, ради которых боролся всю жизнь.

ИНТ. КВАРТИРА АПЕТА И СИРАНУШ В ЕРЕВАНЕ.
АВТОР, АПЕТ, СИРАНУШ, ЗАВЕН, МУРАД-СЫН АПЕТА, ЗАНАЗАН-ДОЧЬ АПЕТА, ДИКТОР РАДИО

Сирануш украдкой вытирает слезы.

АПЕТ (заметив слёзы у Сирануш, поглаживая ее черные, тронутые сединой волосы, тихо)

Ты не печалься, Сирануш. Вечной жизни не бывает, и мы все смертны. Твой же брат отдал свою жизнь за то, чтобы те мрачные дни канули в вечность, и поверь мне, что им возврата никогда не будет.

СИРАНУШ

Знаю, что не будет, но как вспомню, что погибли тысячи безвинных людей, а те немногие, что уцелели, разбрелись по чужбине, сердце мое кровью обливается. Кто знает, может быть, мои родные тоже уцелели от резни и сейчас мучаются где-нибудь на краю света; может быть, живы дети моего брата Гугаса, — ведь их было четверо, племянники Мурад, Нубар, Васген и Аместуи. Они тогда были совсем маленькие.

 (Голос Сирануш дрожит, и она делает усилия, чтобы окончательно не расплакаться.)

ЗАВЕН

Хватит печальных воспоминаний!

(Наполнив бокалы.)

Выпьем в память погибших друзей, а Заназан пусть споет нам песенку.

(Заназан не заставляет себя долго упрашивать, она с готовностью подходит к пианино, откинув крышку, берёт несколько аккордов и под свежим впечатлением только что услышанного рассказа начинает петь старинную песню Хариба-изгнанника, которую пели с тоской армяне из поколения в поколение.)

ЗАНАЗАН (поёт песню тоскливую «Крунк»)

Крунк! Куда летишь? Крик твой слов сильней!
Крунк! Из стран родных нет ли хоть вестей?
Стой! Домчишься вмиг до семьи своей.
Крунк! Из стран родных нет ли хоть вестей?
Пусть мои мольбы тщетно прозвучат,
Крик твой слаще, чем в скалах водопад.
Твой в Алеппо путь? Иль летишь в Багдад?
Крунк! Из стран родных нет ли хоть вестей?

АВТОР

Заназан пела вдохновенно, и каждый звук ее сильного, чистого голоса уводил далеко-далеко, напоминал о вековом горе народа, о его безысходной тоске.

(Завен беспокойно вертится на стуле. Апет, закрыв ладонью глаза, не шевелится. Мурад, припав грудью к подоконнику, смотрит на город, утопающий в светло-серебристых лучах луны, и вздыхает. Одна Сирануш даёт волю слезам и тихонько всхлипывает. Между тем песня то превращается в плач, то, нарастая, звучит как крик отчаявшейся души Хариба-изгнанника.)

Жизнь Хариба — грусть, взор в слезах всегда.

Крунк! Из стран родных нет ли хоть вестей?
Песня обрывается, но её протяжные звуки и тоскливые слова еще звучат у них в ушах и в воздухе.

ЭХО ПЕСНИ

«Жизнь… грусть… взор в слезах всегда».

ЗАВЕН (резко встаёт)

Мне пора.

(Не прощаясь, направляется к дверям.)

АПЕТ (шёпотом, вслед Завену, включая радиоприёмник)

Вот чудак.

(Из Москвы по радио передают последние известия. Диктор, отчеканивая каждое слово)

ДИКТОР РАДИО

«Сегодня в порт Батуми прибыл пароход с первой партией репатриированных из Сирии, Ливана и Египта армян. У пристани состоялся многолюдный митинг. Трудящиеся города устроили приезжим торжественную встречу и поздравляли их с возвращением на родину. Вечером со специальным поездом репатрианты отбыли в столицу советской Армении — Ереван.»