Воспоминания правозащитницы продолжение 1

- Внимание! Мы пересекли воздушную границу Советского Союза, - объявила стюардесса каким-то загробным голосом.
- Ура! - воскликнула я, - Ура! Мы победили!
-  Дурочка, мы все проиграли, - ответил Леша устало, - мы потеряли нашу страну.

  Ну, это с какой стороны посмотреть... Я в тот момент пребывала в состоянии абсолютной эйфории. Мы летели в свободный мир, оставив за собой лязгающие челюсти ГУЛАГа, слежку, обыски и постоянные угрозы.
   По сути наш отъезд был высылкой, потому что КГБ дал нам три дня на сборы (в нашей выездной визе было написано: годна 72 часа). Этот отъезд был нам предложен, как альтернатива посадке на три года. На Лешу было заведено дело по наркотикам и, если бы мы не согласились на отъезд, его бы тут же посадили. Организовано это дело было так, что доказать мы ничего не могли. Лешу схватила на улице милиция прямо возле дома, отобрали у него сумку, затолкали в машину и отвезли в ближайшее отделение. Там уже ждали понятые свидетели, которые порылись в сумке и нашли, подложенный милицией,  мешок травы. Составили протокол...
   И тут в отделение милиции пришла я с моим большим животом, как говорится, на сносях. Слава Богу, соседи видели, как Лешу забрали и куда повезли. Когда я поняла, что происходит, то схватила чернильницу со стола начальника отделения и, подняв ее над головой,
начала кричать, что сейчас я этой чернильницей в него запущу, что я им тут все отделение чернилами залью и разнесу всю их контору к чертовой матери, если они сейчас же моего мужа не отпустят.
   Действовала я с полной уверенностью в своей безнаказанности, зная что беременных на пятнадцать суток (что полагалось по закону за такое поведение) не сажают, прецедента не было. А кроме того, я понимала, что милиция действует не по своей воле, а по указанию КГБ,
а, значит, сотрудник этой организации где-то здесь, он-то и режиссирует происходящее, только не хочет показываться. И действительно, в то время, как я бушевала в кабинете начальника отделения милиции, вдруг открылась боковая дверь и оттуда появился невысокий господин в штатском. Он сразу самым естественным образом представился, как майор КГБ. Милиционер сразу ретировался, а гебист, приветливо улыбаясь, предложил мне присесть и успокоиться. И начался у нас с ним совершенно сюрреалистический диалог:
- Вы чего собственно хотите? - спросил майор.
- Немедленно отпустите моего мужа!
-  Не-е,  это понятно... А вообще, чего Вы хотите? Что Вы все выступаете?
 - Мы хотим, чтобы страна была нормальная, чтобы свобода слова была, реальная демократия...
 - Так и езжайте в эту нормальную, демократическую страну.
 - ???
-  Уезжайте, - уговаривал меня майор КГБ, - а то посадим Вашего мужа на три года. А вам вот-вот рожать... И на что вы жить будете с ребенком? Если, конечно, все с ним будет в порядке, родится, то есть, нормально.
         Я содрогнулась. За последний год в диссидентской среде два ребенка погибли при родах по непонятной причине.  Что означает фраза этого гебиста?
 В этот момент я приняла решение. Мы уже давно поняли, что рано или поздно уезжать придется, но не могли предположить, что все произойдет так скоро, что власти сами предложат это и при таких обстоятельствах.
-  Хорошо, мы уедем. Но, ведь, необходимо собрать кучу бумаг, обойти десятки учреждений... А мне до родов осталось три недели, у меня на это нет сил.
-  Чернильницей размахивать у Вас силы есть, - усмехнулся он, - Да, не волнуйтесь Вы, мы все сделаем. У Вас же есть родственники в Израиле, к ним и поедете.
-  Я без сына никуда не поеду, а его отец не даст согласия на вывоз ребенка.
-  Даст. Забирайте Вашего мужа и складывайте чемоданы. Все будет очень быстро.
Он не обманул. Лешу тут же отпустили и мы вместе вернулись домой. А уже через час нам позвонили и сказали прийти на следующий день в ОВИР за документами, где и выдали выездные визы. В графе гражданство"
Это была никуда, потому что никто нас не ждал и впереди была полная неизвестность. Но я знала ОТКУДА мы убежали, и этого было достаточно для счастья.  А, главное, со мной были мои дети: девятилетний Коля, отец которого дал, в конце концов, разрешение на выезд ребенка, и младенец, чье рождение ожидалось через две недели.



С чего все началось?
Все началось с того, что в 22 года я познакомилась с ним, с Лешей, человеком, который изменил ход моей жизни и стал в ней главным...

Мне представили Лешу наши общие друзья по археологической экспедиции.
Я в эту экспедицию ездила каждое лето с пятнадцати лет. Мы производили раскопки скифско-греческого городища и могильника в крыму, на берегу Черного моря, недалеко от Евпатории. Выезжала экспедиция из Москвы в начале июля под предводительством легендарной дамы Ольги Давыдовны Дашевской.
Она была исключительно талантливым организатором и человеком здравого смысла, и экспедиция ее была известна всем археологам страны не столько своими открытиями и находками, сколько особенностью состава.
 Экспедиций было много, в том числе вдоль черноморского побережья. И это не удивительно, так как места эти были колонизированны  древними греками в период эллинизма и хранили не только остатки богатейшей греческой материальной культуры, но и свидетельствовали о постоянной борьбе с местным населением, со скифами. От скифов, как считали многие историки, вел свое происхождение русский народ, т.е. эта история непосредственно касалась истории России. А в Советском Союзе ко всякому такому историческому наследию относились с большим вниманием, ибо надежда доказать, что таки СССР - родина слонов не оставляла наше руководство.
Так вот, особенность экспедиции Ольги Давыдовны Дащевской была в том, что работали в ней не профессиональные археологи, таковых было только двое, а дети и внуки ее знакомых из Академии Наук. Эту экспедицию так шутя и называли "детский сад Академии".
Расчет был прост: Вместо десятка профессионалов, которым надо было бы платить зарплату, она имела пятьдесят молодых, интересных, воспитанных ребят, которые были рады пожить месяц-другой вместе в палатках на самом берегу моря и поработать шесть часов в день на раскопках, что само по себе было интересно. Она, таким образом, укладывалась в выделенный ей скромный бюджет и обстановка в ее экспедиции была исключительная. Юноши и девушки от шестнадцати до тридцати лет проживали необыкновенный опыт построения жизни по типу коммуны, где все от организации жилья до приготовления еды на самодельном очаге (на пятьдесят персон, три раза в день!!!) они делали сами. В отличии от молодежных походов, в экспедиции, решения этих бытовых задач не было главным, главным была работа. То, что нужно было поставить палатки, набить чехлы для матрацев соломой, построить столы и навесы над ними, выкопать погреб, соорудить походный очаг, что приходилось каждый день возить воду на телеге за три километра, собирать кизяк по степи для растопки очага, мыть голову и посуду, и стирать белье в море - все это никого не смущало. Попав один раз в экспедицию ОДД, так по инициалам мы называли нашу начальницу, ребята мечтали приехать снова, да еще стремились привести своих друзей.
Сама бездетная, ОДД обрела в нас предмет любви и заботы. Когда полевой сезон заканчивался и мы возвращались в Москву, то продолжали общаться между собой и к ней нередко заезжали. Она собирала нас у себя, держала всех в поле зрения и была в курсе всех важнейших событий нашей жизни.
Год за годом состав экспедиции разрастался, но я знала не всех участников, потому что полевой сезон длился шесть или даже восемь недель, а люди часто приезжали дней на двадцать, и те, кто был в начале могли и не пересечься с приехавшими позднее.
Летом 1980 года я поехала в экспедицию с сыном Колей, которому к тому времени, исполнилось три года. Поехала на три недели с тем, чтобы вернуться в середине августа и подготовиться к началу работы в школе.
Я только что закончила исторический факультет педагогического института и мне еще предстояло пройти какие-то двухнедельные курсы по безопасности перед началом работы. Непонятно было о чьей безопасности идет речь, моей или детской, на этот вопрос директор школы, в которой мне предстояло работать, дать ответа не могла, но сказала, что курсы обязательные.
Так как педиатр категорически запретил менять ребенку климат на короткий срок, мы с мужем решили, что он возьмет отпуск со второй половины августа и приедет в экспедицию сменить меня, чтобы максимально продлить пребывание Коли на море.
И когда в  сентябре они вернулись в Москву, то мы решили собрать всех ребят у нас на вечеринку, что перезнакомить всех между собой тех, кто был со мной в начале с теми, кто был с мужем в конце сезона.
Это было 13 сентября 1980 года.
Народу собралось много, было очень весело, Три наших гитариста то состязались в искусстве, то играли вместе. Я носилась между кухней и гостиной, непрерывно варила макароны, которые тут же исчезали.
Как появился в квартире Леша, я не помню. Пригласил его, разумеется мой муж, потому что Леша приехал в экспедицию в самом конце сезона и, по-моему он там был первый раз.
А вот он очень хорошо запомнил, как увидел меня впервые. По его словам, я стояла у плиты и вычерпывала шумовкой макароны из кипящей воды. Несколько макаронин упали на пол, и решительным движением я загнала их ногой под плиту. Позднее, когда мы уже поселились вместе, и Леша столкнулся с моим патологическим неумением убирать в доме и поддерживать, наведенный им порядок, что выводило его из себя, я в оправдание, ссылалась на это его воспоминание, дескать он сразу, с первой встречи должен был понять на что я способна, а на что нет.
Но в тот вечер я его не заметила в дверях кухни, слишком уж была увлечена ловлей макарон. И он вошел в гостиную к другим гостям, а мне его представили уже гораздо позднее, когда все наелись, напелись и стали меня расспрашивать про мои впечатления от работы в школе.
За первые две надели работы  я получила массу впечатлений, причем впечатлений исключительно негативных.
Меня распределили в среднюю школу в районе трех больших заводов. Детей интеллигенции в этой школе не было, в этом районе родители записывали их в математические или языковые спецшколы. Были в Москве такие государственные элитные школы, для поступления в которые необходимо было пройти собеседование или тесты.
Зато в школе, куда попала я было много детей из так называемых трудных семей, семей алкоголиков, или тех, где никогда не было отца. Этим детям было абсолютно наплевать на плохие оценки, на замечания в дневнике и прочие меры педагогического воздействия.
Я за пять лет учебы в институте с таким контингентом не сталкивалась, меня к работе с ним не готовили.
 Как-то так вышло, что обе практики я проходила в немецкой спецшколе, где вопрос дисциплины вообще не стоял.
Но я верила в себя, в свою любовь к детям, в приемы, которым меня учили наши методисты и педагоги. И я пришла в школу с уверенностью, что мы с детьми легко найдем общий язык и станем большими друзьями.
Но не тут-то было... Продолжение следует…