Письма себе

Современная наука, опираясь на принципы материализма, постулирует тезис, что жизнь конкретного человека имеет начало и конец. И это относится как его материальному телу, так и психике, то есть способности к сознанию и самосознанию, поскольку психические процессы происходят, прежде всего, в головном мозгу, который смертен, как и всё тело. Отсюда следует, что человек рождается как чистый лист, и/или его способности, предрасположенности, здоровье, условия жизни, в которых он появился, задатки, родители и окружение, и всё остальное — это просто набор случайностей. Однако с точки зрения других теорий, по своей идеологии не совпадающих с мнением официальной науки, всё как раз наоборот. Та же астрология говорит о цикличности всего происходящего, в том числе и жизни, и развитии человека, и его души. Что его изначальные условия нынешней жизни зависят от того, как он жил в прошлом. И тому есть масса подтверждений и в других мистических учениях. Современная наука может возразить тем, что память о прошлых жизнях это просто обман, связанный с «наведением». Но, тогда как быть с диалектическим противоречием о единстве и борьбе противоположностей: если жизнь конечна, то почему смерть вечна? Либо смерть тоже конечна, либо жизнь тоже вечна, поскольку эти явления с точки зрения логики одного уровня. Или не одного?

***

Никогда ничем не болел. В принципе. Нет, ну сопли там по весне или головная боль с похмелья это понятное дело. Но, когда доктор Юрий Иванович произнёс мой диагноз, я не сразу понял, что именно он сказал. Не потому, что плохо слышу — слух у меня зверский. Просто мой мозг, этот тщеславный вычислитель, отказался обрабатывать новую реальность. Как компьютер, когда вы пытаетесь открыть тысячу вкладок одновременно.

— Понятная болезнь, — произнес он чётко. —Ну а что же Вы хотите в Вашем возрасте?

Он был молод, лет тридцать пять, с идеальной бородой, которая явно стоила ему больше времени, чем моё здоровье. Его кабинет был оформлен в стиле "научный минимализм": три полки с медицинскими журналами, одна фотография в золотистой рамке (предположительно, его семья), и загадочное растение на подоконнике, которое могло быть фикусом или авокадо.

— Болезнь серьёзная, но излечимая, опасны осложнения — добавил он, глядя в монитор компьютера, словно тот содержал тайную инструкцию к смыслу бытия. Может, и содержал. Есть мнение, что компьютеры чему-то нас учат.

Я сидел напротив него, облачённый в бумажную рубашку, готовую порваться при первом неловком движении. Она была голубого цвета. Почему в медицине всегда голубой, как символ надежды? Наверное, чтобы пациенты чувствовали небесное облегчение, прежде чем узнать новости.

— Есть курс лечения, — сообщил доктор, переходя в режим "спасателя". — Современный курс. Последние достижения медицинской науки.

Слово "курс" красиво. Как маленькая птица, которая вьёт навигационное гнездо надежды прямо у тебя на груди.

Я кивнул. Механически. Как когда слушаешь супругу, увлечённо рассказывающую о проблемах коллеги, а в голове звучит саундтрек из "Осеннего марафона".

Выйдя из кабинета, я показал полученные от доктора "бумажки" медсестре Люде, сидевшей у стойки и вязавшей что-то розовое. Не понять, шарф это или кот. В её исполнении могло быть любое.

— Шоколад, — сказала она, глядя на мой рецепт. — Мне всегда помогает.

— Спасибо, Люда, — ответил я. — Но, кажется, требуется что-то серьёзнее.

Дома я открыл ноутбук и ввёл запрос: "жизнь после тяжёлой болезни". По-человечески хочется верить в чудо — даже тем, кто всю жизнь доверял только логике.

Отобрал для себя статьи про чудесное исцеление, форумы, рассказы людей, которые изменили жизнь после встречи с болезнью. Один парень написал, что болезнь спасла его от скуки, теперь он научился танцевать на пляже. Я не танцую.

Потом попался раздел философии. О смерти, и о смысле жизни. Что болезнь — это переход, трансформация. Материя не пропадает, лишь меняет свой вид. С одной стороны, это утешает. С другой — пугает.

Вспомнил, как в юности читал книгу буддистского монаха про сансару. Там говорили, что жизнь и смерть — как день и ночь одной медали. Читал это ради девушки Маши, хотел её впечатлить. Получилось лучше с куплетом из "Машины времени" — она пошла со мной на кино. Мария вышла замуж за стоматолога.

На следующий день мне позвонил старый друг Витя. Он учился на философа, но работал в сфере маркетинга, потому что там платят лучше.

Я не стал говорить по телефону о болезни. Просто пригласил встретиться. Мы договорились в кафе "Эйнштейн" у моего дома. На стене там висела фотография Альберта с растрёпанной шевелюрой — словно Эйнштейн размышляет о неправильных аксиомах бытия.

Витя пришёл одетый для себя традиционно: чёрный свитер, джинсы, очки, которые ему явно не идут. За пятнадцать лет дружбы ярких нарядов не замечал — его гардероб существовал в градациях серого.

— Ты выглядишь ужасно, — сказал он.

— Спасибо, — буркнул я. — Болезнь.

Очки съехали на кончик носа. Витя опустил их и посмотрел поверх.

— Понял. Давай без драм. Нужен совет философа?

— Да. Медицина мне не ответила.

— Философ рекомендует кофе, — кивнул он. — А потом разберёмся.

Мы молчали среди городской суеты: вокруг люди жили обычной жизнью, не подозревая, что за соседним столиком человек впервые пытается осмыслить хрупкость существования.

— Я запутался, — произнёс я. — Болезнь, философия, восточные учения и циклы. Материя неуничтожима, но личность исчезает. И почему это не утешает?

Витя улыбнулся:

— Потому что ты — не просто кучка атомов. Ты — уникальная конфигурация, случайность. В этом есть красота. Жизнь каждого человека бесценна именно по причине уникальности.

— Реинкарнация даёт надежду, что я вернусь?

— Это красивая сказка. Память не сохраняется, а вера в циклы даёт психологическое утешение. Буддизм говорит: смысл не в перерождении, а в преодолении сансары.

— А нирвана?

— Это выход за пределы цикла. Не вечность личного "я", а слияние с потоком. Но эмпирических подтверждений нет.

— Значит, конец?

— Нет — переход. Осознание конечности освобождает, открывает возможность быть настоящим. Стоики в древности учились прощаться с каждым днём заранее, чтобы не цепляться.

— Болезнь — школа стоицизма?

— Болезнь — задница, но осознание её — может быть даром.

На следующей неделе пришло письмо от тётушки Анны из Калужской области. Мама всё рассказала, такова её натура. Тётя была глубоко верующей, но читала и про восточные религии, постоянно пахла ладаном.

"Дорогой племяшка! Болезнь — это путь преображения. Душа проходит испытания, возвращается сильнее. Ты тоже возродишься — возможно, уже не раз возрождался. Медитации тибетских монахов помогут подготовиться к переходу..."

Я стал слушать музыку по ссылкам, приложенным к письму. Низкие басы, неземной ритуал. На пятнадцать минут меня хватило.

Письмо тётушки породило сомнения. А если она права? Существовал ли я прежде? Или буду кем-то ещё? Будет ли новый "я" помнить меня?

Позвонил психологу. Хотел услышать научное объяснение веры в такие штуки.

— Когда человек сталкивается с неизвестностью, мозг ищет шаблоны, — объяснил профессор Иванов. — Это эволюционное устройство, помогающее минимизировать страх. Реинкарнация — полезная гипотеза для адаптации к смерти.

— Но ведь это не доказано?

— Для некоторых психологическая правда ценнее фактической. Главное — помогает жить.

Я ожидал однозначности. Услышал: "Полезная ложь иногда становится истиной".

Завалил стол философскими книгами. "Бытие и время" Хайдеггера, "Миф о Сизифе" Камю, тексты по буддизму. Писал от руки:

"Жизнь конечна. Смерть — это событие, а не вечность. Материя вечна, я — нет. Я точка на линии времени, имеющая начало и конец.

Почему линия существует? Я случайность эволюции, и сама случайность бесконечна. Я — выбоина на дороге бытия. Это страшно и прекрасно.

Диалектическое противоречие: если жизнь конечна, а смерть — конец, почему нет конца смерти? Ответ: конец конца — продолжение конца, слова теряют смысл. Мы не так мыслим смерть.

Может, смерть фон, а не точка? Она прибывает постоянно — гибнут клетки, исчезают привычки. Смерть — фон жизни, не её противоположность."

Это ощущалось ближе к истине. Менее страшно.

Библиотекарь тётя Таня наблюдала с осторожностью.

— Вы выглядите, как человек, который увидел истину, — заметила она.

— Или сошёл с ума.

— Иногда разница неочевидна, — ответила Таня.

Я приступил к лечению. Ожидал ужаса, но это было иначе — и именно это пугало больше. Появились побочные эффекты, сменился внешность, стригся коротко, теперь выглядел историческим интеллигентом, а не программистом.

В больнице встречал других больных: Олега, читавшего книги; Ирину, вязавшую шарфы и кофты; Виктора — печального старика, инженера в прошлом.

Мы не говорили о смерти, только о жизни. Олег рекомендовал литературу, Ирина — советы по вязанию, Виктор — истории про построенные дома.

— Видишь дома за окном? — спросил он. — Это мои, я навеки. Не сам я, а дела мои. Карма поступков.

Понял, что смысл в действиях. Бессмертие не через душу, а через влияние. Материя бессмертна, а действия вечны в мире.

Я писал записки, фиксировал свои открытия, заметки для себя. Не для потомков.

Через несколько месяцев лечение дало результат. Симптомы уменьшились. Врачи говорили "ремиссия" — не исцеление, а переход.

Главное чудо произошло раньше, когда болезнь заставила изменить взгляд на мир. Выходя из больницы, пошёл в парк; впервые за долгое время просто ходил и дышал полной грудью.

Позвонил Вите.

— Всё хорошо, — сказал я. — Гуляю в парке, смотрю на осенние листья.

— Картина достойна философа, — заметил он.

— Понял кое-что: восточные учения — утешение, но утешение может быть правдой. Материя неуничтожима, личность исчезает, но поступки, слова, отношения — это и есть бессмертие.

— Ты придумал свой материалистический буддизм? — рассмеялся Витя. — Красивая философия, брат.

Я всматривался в осеннее небо и думал: каждый момент — это смерть прошлого. Дыхание — смерть и рождение одновременно. Жизнь и смерть — не противоположности, а этапы цикла.

Год спустя стал волонтёром при центре помощи больным. Объяснял новичкам: болезнь — не конец, а начало поиска смысла.

Познакомился с девушкой Машей, у неё испуг и злость.

— Как можно жить, когда знаешь про болезнь? — спросила она.

— Как все живут — просто живёшь. Жизни не нужна гарантия вечности, ей нужно быть жизнью.

— Мудрость или отрицание?

— И то, и другое. Иногда мудрость — это отстранённость.

Я продолжал фиксировать размышления, но заметил, что записки — не для кого-то, а для меня, чтобы справиться с переменой.

Открыл первый листок: "Если ты читаешь это, значит ты — это я в прошлом".

Понял, что письмо себе — способ переосмыслить жизнь: каждый день — "последний и первый".

Прошло пять лет. Болезнь ушла, я стал опытным выжившим. Мои мысли читали другие — философские заметки, лекции для студентов, беседы с людьми на форуме.

Получал письма от учителей, священников, просто читателей: мои размышления помогли кому-то пережить трудности. Кто-то использовал их в классе при разговоре о жизни и смерти.

Встречался с Витей в том же кафе "Эйнштейн". Фотография Альберта потрескалась. Всё в мире трескается — но трещины пропускают свет.

— Я ошибался, — признал Витя. — Материализм не лишает красоты, конечность — это дар. Вечность невыносима, а конечность — делает каждый момент бесценным.

Я кивнул. Осознал, что восточные учения и наука — не враги, а разные языки.

Утешение и истина не противоречат друг другу.

Я закрыл глаза, прочувствовал дыхание, жизнь, смерть, рождение новых мгновений. Открыл окно — за ним был бесконечный поток жизни и смерти, и я был его частью.

Потому что я жил.