Суслов и Милованов

Я, думаю, что имя Ильи Суслова мало кому из россиян известно. Он типа певца за сценой. Он был одним из редакторов широко известной последней страницы в «Литературной газеты», и когда-то широко известного романа Евгения Сазонова «Бурный поток» (для современного читателя поясню. Что Сазонов это выдуманный автор-графоман, пишущий некий роман, полный штампов и глупостей). 

В интернете о нем тоже говорится скупо. И. Суслов - журналист и писатель, в прошлом - руководитель «Клуба 12 стульев» («Шестнадцатой полосы «) «Литературной газеты»; В США издал книги «Прошлогодний снег» и «Рассказы о товарище Сталине.»

 Он эмигрировал в США. Там водил дружбу с известным уже в России Сергеем Довлатовым. И сам писал. Думаю, что Суслов в России не печатался. Книжка издана в США издательством «Эрмитаж» в 1986 году. Я и сам не знал об Илье Суслове ровно ничего. Но вот попалась мне его книжка: рассказы, эссе, воспоминания. И, прочитав его рассказ «Мастер Милованов», я подумал, что он настолько актуален, что нужно просто тупо его скопировать.

Итак, ниже приведу текст один к одному. Да простит меня читатель.

МАСТЕР МИЛОВАНОВ

Когда я работал в типографии, у меня в цехе был мастер Милованов. Никто не называл его по имени-отчеству, все звали его Милованов. И еще Милованыч. Потому что Милованов был хорошим механиком. Он умел чинить машины, которые то и дело выходили из строя, старые, разболтанные. На них сшивали книжные тетради, но книжки все равно рассыпались, потому что машины эти давно была пора выбросить на свалку. Но других не было, и в цехе из разных углов все время неслось: «Милованов! Милованыч! Сломалось!».

Милованов ходил от машины к машине, что-то подправлял, что-то смазывал, что-то сваривал, и цех работал, накручивал план по натуре и валу. Милованов крепко выпивал, белесые его глаза были всегда с поволокой, отвечал он тихо, нескладно, и я все время боялся, что он попадет рукой в машину, и тогда хлопот не оберешься.

-"Милованыч, - просил я его, - ты, в общем, того, поосторожней, а то мне за тебя отвечать. Чего ж ты с утра-то? Дождался бы обеда, я б тебе компанию составил ... ".

- "Не трухай, Петров, - говорил он. - Человек без бутылки что корабль без паруса - может потонуть. Не трухай, все будет в порядке".

 И шел на очередной крик: "Милованыч! Сломалось!" В цехе работали одни женщины, мы с Миловановым были для них "мужиками", поэтому с нами даже заигрывали, но мы не поддавались: в своем цеху неудобно, в других цехах девчонки не хуже, и не надо целый день мозолить им глаза. Однажды я видел, как Милованов пьет. Он стоял у окна в комнате мастеров и не видел, что я иду по фабричному двору. Он достал бутылку, свинтил пробку и выпил ее одним духом. Он ни разу не поперхнулся, просто перелил водку в желудок, как будто у него не было горла. Так выливают воду из бутылки в раковину. Я догнал его по дороге в цех и сказал, что все видел. Он презрительно усмехнулся

 "Не трухай, Петрович! Человек без бутылки что паровоз без колес - сразу с рельсов сходит".

И пошел чинить машины. Был конец 56-го года. Мы ходили как помешанные. Мы зачитывались сборником "Литературная Москва", где впервые появились правдивые рассказы и стихи, обсуждали решения двадцатого съезда партии, покончившего со Сталиным, переживали за венгров, которых давили советскими танками. Насер захватил Суэцкий канал, началась война на Ближнем Востоке. Хрущев сказал, что, если англо-франко-израильские агрессоры не уберутся к чертям собачьим, Советский Союз пошлет туда добровольцев. Мои друзья криво улыбались: какой дурак поверит в добровольцев, пошлют туда армию и растопчут всех, как в Венгрии ... Милованов появился в цехе лишь во второй половине дня.

 "Что случилось, Милованыч, ты не заболел?" Он весь светился изнутри. Глаза его сияли, он был абсолютно трезв, на нем были чистый костюм, галстук, свежая сорочка. Он даже выглядел выше, чем обычно.

- Я был в военкомате, Петрович, - сказал он.

 - Что ты там делал?
 - Газет не читаешь? - насмешливо спросил он. - Добровольцев хотят позвать в Египет. Вот и зарегистрировался.
 Я смотрел на него с изумлением.

 - Что ж ты там будешь делать?
 - Воевать, - ответил он.
 - Воевать. - Так ведь могут убить. Это же война.

 - А может, и не убьют, - сказал он задумчиво. - На той войне, видишь, не убили.

 Я никогда не видел его таким. Речь его была внятна и тверда. Даже тон его изменился. Я не узнавал Милованыча.

- Милованыч, - сказал я, - я тебя не узнаю. Что ты там потерял?

- Не Милованыч я, - сказал он жестко, - а Анатолий Иванович. А что я здесь нашел? Ты знаешь, кто я был в армии, мальчик? Я был подполковник. Я был хозяин жизни. Нам, военным разведчикам, отдавали города на три дня. А потом уже, после нас, в город входили военные власти. Ты это понять можешь? Все было нашим: вино, консервы, женщины. Я же жил на войне! Жил так, как никогда ни до, ни после не жил! И кем я стал? Милованычем? Машины твои сраные чинить, грязных девок этих из Марьиной Рощи ублажать? Я, разведчик, подполковник ... Там мое место. Там я снова жить стану. Все нашим будет. А то я сопьюсь со скуки и помру. Молодец Хрущев! Знает он нашего брата. Камня на камне, камня на камне!

 Он вдруг остановился и посмотрел мне в глаза. Я был поражен. Он усмехнулся и сказал: - Не трухай, Петрович. Не боись. Мы там вашему брату-агрессору устроим веселую жизнь. И прошел мимо, подтянутый, строгий, другой. Но Хрущеву не пришлось посылать добровольцев в Египет. Война утихла. Милованов сжался. Он ходил по цеху с каменным лицом, ни с кем не разговаривал, все думал какую-то тяжкую думу. Потом позвонила его жена и сказала, что он повесился в уборной.