Надежда жить

НАДЕЖДА ЖИТЬ

Антонина Быстрых, на основании воспоминаний Вишневской Надежды Ивановны

Горьким изможденным лихолетьем катилась по России беда. Год за годом протяжной чередой огромная страна на выдохе невероятной живучести преодолевала испытания: мировая война, переросшая в революцию, раздрай гражданской войны, болезненное становление советской власти, сопровождавшееся репрессиями, коллективизацией... Не стало исключением и село Козлов Могилев-Подольского района Винницкой области. Сквозь яркость осенних красок над привычно размеренным укладом нависала тревожность перемен. Покосившиеся хатки опустели, безысходно подмерзали заброшенные огороды и поля. Но даже в этой тягучей, пропитанной безысходностью тоске продолжалась жизнь.
25 сентября 1934 года в семье сельских учителей Рудых Ивана Кондратьевича и Розы Петровны родилась дочка – Наденька.
Надежда.
Надежда жить.
Жить, не смотря и вопреки всем выпавшим тягостям судьбы.
Семья, теперь уже из шести человек, ютилась в небольшой квартире при школе. Школа располагалась в ветхом деревянном здании, стены которого едва держались под напором ветра и дождя. Скромно жили, даже бедновато. Воспитанием троих детей – Нади и ее старшего брата Володи и младшего Толика – занималась бабушка Татьяна Ефимовна. Неподалеку, в том же селе жила и бабушка по папиной линии – Пелагея. Родители пропадали на работе. Роза Петровна работала директором школы, учителем истории и географии, Иван Кондратьевич вел начальные классы. Зарплаты сельских учителей не хватало даже на самое необходимое. Никогда не ели досыта, оттого и голода не знали.
Наденька росла робким ребёнком, часто хворающим и нуждающимся в особом внимании. Смазанным воспоминанием детства в памяти осталось склоняющееся лицо мамы, ее заботливые руки. А еще… как бабушка, закутав ее худосочное тело в платок, на руках выносила ее на улицу. И она, сползая с деревянной лавки босыми ногами трогала землю, аккуратно наступала на камушки и жмурилась от восторга. Обувки не хватало на троих детей, поэтому Наденька частенько бегала босиком, даже в мороз и по снегу. Главное бежать быстро, а потом хорошенько растереть горящие от мороза ноги.
Память совершенно стерла воспоминания о начале войны. К этому нельзя было подготовиться. Война просто пришла в их дом тревожным несправедливым чувством неизбежности. Отца призвали служить одним из первых из жителей села. Иван Кондратьевич имел уже боевой опыт, полученный во время финской войны, и даже был награжден настоящей офицерской кожаной сумкой. Величайшая ценность, хранимая в семье. Именно в эту сумку родители складывали все важные документы: паспорта, метрики и письма. Отец оставил эту сумку матери, потрепал сыновей по голове, обнял Наденьку и ушел.
Похоронка пришла буквально через несколько дней. Мать с бабушкой Пелагеей поехали на опознание. Сложно разобрать в груде искалеченных тел, кто свой, кто чужой. Похоронили. Но через несколько дней снова пришло извещение о необходимости прийти на опознание. Изможденные от долгой дороги по жаре, вновь получили искалеченное до неузнаваемости тело. И снова похороны. Но в течение месяца пришло еще одно извещение о трагичной смерти Ивана Кондратьевича Рудого. Двум смертям не бывать, но судьба играла злую шутку, то даруя, то отбирая надежду. Горе, страх, неизбежность, неизвестность и безвольное принятие судьбы поселилось в доме. Об этом не говорили, старались жить.
Следом и Татьяна Ефимовна получила извещение о смерти сына, дяди Авраама. Для нее это было страшным ударом. Не верила, отрицала, ждала, тайком молилась в углу. Она вставала на колени, низко кланялась и что-то шептала.
- Ба, а шо ты там такое шепчешь? – любопытствовала Наденька.
- А ты не шокай. Не твое это дело. Я уже старая и мне ничего не будет. А ты слушай мать. Власть новая, за ней теперь и сила, и правда.
Но в этих скупых молитвах наверно была какая-то невероятная сила. Татьяна Ефимовна все равно ждала. Отказалась от оформления документов и субсидии. Тела нет, хоронить некого.
В Козлове началась эвакуация. Суетливо и хаотично под нервные окрики красноармейцев и гулкие раскатистые взрывы сельчане собирали пожитки и выходили на большую проселочную дорогу. Те, кому повезло иметь транспорт, грузили пожитки на телеги, запряжённые лошадьми или коровами. Семья Рудых шла пешком. Бабушка топталась, вздыхала с трудом передвигая ноги по месиву грязи. Толик голосил во все горло, размазывая по лицу сопли, слезы и грязь, а Володька, наоборот, молчал. Он будто принял на свои детские плечи весь груз мужской ответственности, взвалил на себя узел с пожитками и, пыхтя, следовал за матерью. Наденьку мама несла на руках.
Страшно. Надя цепко держалась за худощавые плечи и шею мамы, прячась под ее платок от каждого взрыва. Дорога была длинной и утомительной. Каждые несколько часов останавливались отдохнуть, перекусить сухарями и водой. Иногда детей угощали молоком. Удавалось и договориться, чтобы семью подвезли на телеге сердобольные беженцы. На подстанции посчастливилось впихнуться в общий вагон. И как только в этой сутолоке не потерялись, не разделились? Не иначе как чудо. Так добрались до города Россошь, где размещались переселенческие пункты.
- Может, здесь и останемся, - устало проговорила мать, дожидаясь регистрации. – далеко уже ушли. Не дойдут сюда фашисты. Отобьют врага, и мы вернемся домой…
Бабушка не возражала. На том и порешили. Разместились в школьных квартирах. Комнаты были не большие, из мебели – только самое необходимое. Толика и Володю уложили на кровати, бабушка легла на столе, а мама с Наденькой на полу, укрывшись детским потрепанным одеялком. Девочка, сжавшись в комочек, слушала, как засопели неспокойным сном Володя и Толик, тяжело рядом дышала мама. Надя, поворочавшись, тихонько выбралась из-под одеяла и залезла к бабушке. Она уткнулась в ее плечо, вдохнула родной, трепетно знакомый запах и смогла заснуть.
Роза Петровна устроилась работать в школу. На какое-то время установился размеренный порядок дня. Мама ходила на работу. Бабушка занималась хозяйственными делами. Дети находились дома, пытаясь найти развлечение. Гулять в целях безопасности не отпускали.
Заточение тяжелее всего переносил Толя, подвижный, шебутной и шкодливый. Он залазил на широкий подоконник и с тоскливым восхищением, прижавшись к холодному стеклу, смотрел на улицу. Однажды стекло не выдержало натиска любви к свободе и треснуло. Тощий мальчишка с завихром на затылке вывалился из окна и оказался на земле. Испугавшись, он даже не почувствовал боли и бегом помчал со двора. Однако далеко убежать не удалось – поймали, отругали и повели к врачу. Толя сломал руку, и мальчика оставили в больнице.
На следующий день Володя и Надя остались в комнате одни. Мама, как обычно, была на работе. Бабушка пошла на рынок за молоком и хлебом. Без Толика было тоскливо, а к окну подходить теперь запретили строго настрого. Надя смотрела книжку с картинками, когда услышала под дверью робкий стук и знакомые всхлипывания. Дети переглянулись и подошли к запертой двери.
- Пустите, домой пустите, - за дверью плакал Толик. – Я не буду больше. Правда, не буду…
- Толя! Толя! – от радости подпрыгнула Надя, прижалась к двери.
- Ты откуда? – голос Володи звучал строго, но все-равно радостно.
- Я… я… с больницы ушел… мне руку больно…
- А как хату нашел? – недоверчиво уточнял старший брат.
- На церковь шел, ее издалека видать. Я из окна приметил еще ее… Пустите к себе… не бросайте меня… есть хочу… 
С замиранием сердца дети ждали бабушку домой, расспрашивая младшего брата о приключении. Но четырехлетний мальчишка сидел подле двери, уже не в силах плакать – всхлипывал и глубоко хватал воздух, повторяя: «Шел, просто шел… на церковь шел… И к бабушке… и к маме… Пустите в дом… Не буду я больше так…»
Осенью 1941 года Россошь была оккупирована немецкими войсками, а в июле 1942 года фашисты вошли в город. Евреи и коммунисты должны были пройти регистрацию, в домах проводились обыски. Немцы пришли с проверкой и в семью Рудых. Солдаты-фашисты, вооруженные автоматами и фонарями, приказали сдать документы и начали обыск. Они кричали, разбрасывали вещи, переворачивали и ломали мебель, ища тайники. Однако обыск не давал должного результата – найдено только несколько коммунистических книг, труды Ленина и Маркса были конфискованы, внесены в протокол.
- Сарай, посмотрите в сарае… - шепнул кто-то из соседей. Роза Петровна при этих словах невольно сжалась.
- Мы не пользуемся сараем, не наш он…
- Открыть! – гаркнул немец.
- Он не наш, там нет ничего нашего…
- Открыть! – немец навел дуло автомата на лицо испуганной женщины.
Бабушка тяжело вздохнула, взяла ключи и без слов, медленно переставляя ноги, подошла к сараю, закрепленному за их жилплощадью. Немец нетерпеливо тыкал дулом в бок ее худощавого тела, пока Татьяна Ефимовна пыталась справиться с навесным замком. В сарае лежало оружие. Розу Петровну тут же взяли под стражу.
 Через несколько дней Татьяна Ефимовна заперла детей в комнате, собрала передачку и поехала увидеться с арестованной дочерью. Бабушка с тяжёлым сердцем несколько часов простояла в длиннющей очереди, собравшейся возле входа в тюрьму. Час за часом пыталась протиснуться к входу, а конвоир намеренно игнорировал её, отводя взгляд и грубовато отпихивая в сторону. В воздухе витал запах гнилых яблок и плесени, смешанный со страхом и отчаянием. Время текло бесконечно медленно, ползло, растягиваясь на секунды, минуты, часы.
- К кому? – наконец-то спросил охранник.
- Руда Роза Петровна…
- Следующий! – равнодушно отодвинул бедную женщину мужчина.
- Как следующий? – ошеломлено возмутилась Татьяна Ефимовна.
- Так нет ее уже. Отправлена после допроса в Миллерово, «Дулаг-125», расстреляна. Женщина, не мешайте…
Комната, заполненная шумом голосов и движением теней, замерла в абсолютной тишине. Свет уличного фонаря падал на потолок, высвечивая контуры мебели и разбросанные предметы. Надя, крепко сжимая руки бабушки, смотрела большими глазами в темноту коридора. Страшно. Одиноко. Холодно. Толик отчего-то приглянулся немцам. Они забирали его каждый вечер в соседнюю комнату, громко смеялись и звенели посудой. Смеялся с немцами и младший брат. А Надя, как только закрывалась за братом дверь, плакала под детским одеялком и боялась – лишь бы вернулся живым, хоть бы не забрали брата навсегда так же, как и маму… 
Бабушке воспитывать троих детей в чужом городе было не просто. Благородного происхождения, образованная и начитанная, она бралась за любою посильную работу. Трудно. Жить трудно настолько, что и помереть не страшно. Татьяна Ефимовна в отчаянии хотела повесится. Ночью, когда дети уснули она приготовила веревку и стул.
- А детей моих на кого оставишь? – неожиданно в полуночной тишине прошелестел тихий голос. В дверном проеме стояла бледная фигура Розы Петровны. Пронзительный взгляд леденил душу.
- Не оставлю… - заплакав, прошептала бабушка. Убрала приготовленное по местам. Перекрестилась. – Не привидится такое… 
После такого случая бабушка спала только при свете. Внукам непременно нужно дать образование, дать возможность выйти в люди. Видя ее не простое положение, соседи предложили отдать детей в интернат. Татьяна Ефимовна долго сопротивлялась и отказывалась сделать столь сложный шаг.
- Не могу я детей оставить, родные они ведь… - объясняла пожилая женщина. – Да и что за жизнь их ждет в интернате?
- Ну и к чему Вам эти спиногрызы? Будут одеты, обуты, накормлены. Себя-то прокормить не можете. А это дети… При интернате организована школа. Старшему давно пора учиться, да и девочке уже пора поступать…
- Найдите мне работу в том же интернате, чтобы я смогла быть с детьми, - Татьяна Ефимовна очень ценила образование, понимала его полезность в современном мире.
Так остатки семьи поселились в интернате. Татьяна Ефимовна работала прачкой. Володю сразу определили в классы и отправили на учебу. Толик и Надя проводили время во дворе, наслаждаясь не виданной доселе свободой. Однако ж было это не долго – малыши подхватили чесотку.
- Не жили сыто, не жили богато, - сурово сказала бабушка, - но и такого никогда не видели!
Она забрала Надю и Толика из интерната, вместе они вернулись на квартиры в старую школу. Володя продолжил же обучение.
Россошь освободили в январе 1943 года. С возвращением Красной Армии появилась надежда на реабилитацию матери Розы Петровны и оформлении государственной пенсии. Во время перекопки огорода Татьяна Ефимовна нашла офицерскую кожаную сумку, спрятанную за сараем. К сожалению, документы не сохранились.
В 1946 году семья Рудых вернулась в село Козлов. В это же пришла весточка от дяди Авраама - он был живой и невредимый. Героически принял бой, чудом выжил, участвовал в русско-японской войне и продолжил служить на Дальнем Востоке, забрал Татьяну Ефимовну и Толика к себе. Жизнь потекла своим чередом: Надежда пошла в школу, закончила 10 классов, поехала учиться в Москву, потом уехала работать на Дальний Восток… Было трудно. А кому было легко?
Но самое главное – есть Надежда. Надежа жить…