Наш дом не здесь. рассказ

Лера Сергеевна была женщиной одинокой.
Но, во-первых, не из-за ударов судьбы, а во-вторых, одинокой не всегда.
Все от сомнений до отношений и разлук она решала самостоятельно. Она считала, что ее знания в этой области не просто глубоки, но и универсальны. Быть может, в этой части своих размышлений, которые касались человеколюбия, нравственности и душевной близости, она была права, потому что сначала все эти знания ей прививала бабушка, которая родилась в один день вместе с октябрьской революцией, затем, когда бабушка упокоилась с миром, наставления о нравственности стала читать своей дочери мама – Людмила Ивановна.
Впрочем, в отличие от бабушки, которая всю свою долгую жизнь прожила в деревне и потому имела кое-какие знания о крепостном праве от своих родителей, мама Леры считала себя женщиной просвещённой, образованной, а главное городской. 
И это было абсолютной правдой!
Но немного преувеличенной, потому что образование ее было скромным и составляло всего лишь четыре класса начальной школы. Но никакой ее вины в этом не было! Мало кто помнит и еще меньше тех, кто знает, что настоящее образование в стране советов появилось в 1956 году.
Почему настоящее? Потому что до этих самых пор образование, а это четыре класса младшей школы, облагалось налогом. Это, во-первых, а во-вторых, оно – образование охватывало не всю территорию страны, а лишь отдельные ее фрагменты. Поэтому можно считать, что маме Леры крупно в этом плане повезло!
Повезло Людмиле и в другом!
В нее влюбился, один из мобилизованных и приехавших из города в деревню на уборку хлеба вояка. Влюбился да так, что бабуля – мама Людмилы, у которой к тому времени, кроме Людмилы имелось еще четыре дочери, долго его не мучила, уговорам его не противилась и уступила ему свою старшенькую легко. Не противилась своей участи и сама Людмила. Как самой старшей из детей ей довелось многое перепробовать – и сестер своих нянчить, и коров доить, и сено косить, и печь топить…и еще много чего, что в трудовой крестьянской семье требуется.
Так что вовсе не потому, что, воспылав ответной любовью к молоденькому пареньку, она ринулась в новую жизнь. А потому, что выпал ей тогда тот самый единственный шанс, о котором она мечтала всю свою горькую деревенскую жизнь.

***

Паренек, который ее среди всех деревенских девчат приглядел и увез с собой в холодные северные края, оказался человеком заботливым, непьющим и работящим. Звали его Алексеем. Однако, хоть и привез он Людмилу, как и обещал, в город, но не в хрустальный дворец, а в деревянный барак, каких в то время на северных окраинах было немало. И все на что в тот момент молодые могли рассчитывать, так это только на комнату – небольшую, угловую, то есть самую первую от входа с улицы в барак, но зато с печкой и кое какой мебелью, которая осталась от прежнего поселенца.
А города в это время на Севере еще только начинали строиться.
В этом бараке на свет и появился их первый ребенок – крепенькая и здоровая девочка, которую назвали Ларисой. Но имя это, хоть и придумали его сами молодые, во всей своей полноте никак не приживалось и постепенно из Ларисы превратилось в Леру.
Росла Лера как на дрожжах – болела редко, рост набирала быстро, говорить начала рано и хоть и обзавелась зубами вовремя, будто по расписанию, но без горьких слез и капризов. Все это не могло остаться в семье незамеченным. И папа, ничуть ни кривя душой, приписал все эти чудесные превращения, заслугам мамы. И в какой-то мере он и в самом деле был прав. Ведь если папа на крайнем севере, где и трава не растет, и домашний скот не выживает, из меню более всего ценил рыбу, то мама выросла не только на живом молоке, но и на продуктах сельскохозяйственного животноводства. 
Как человек творческий, не чуждый романтике, обладающий редкими музыкальными способностями, папа мечтал о настоящей семье – большой и дружной. Но мама – твердый прагматик, воспитанный в условиях тяжелого физического труда, ограниченный в своих способностях и возможностях, с большим и безрадостным жизненным опытом, была на все сто процентов уверена, что счастливым в семье может быть только один ребенок.
- Два в семье ребенка, три, или больше, любят всегда одного, - произносила она как молитву, как заклинание свою личную правду о бытие жизни.
Так Лерочка одна и росла.
Отличница и умница, она не только оправдала надежды своих родителей, но и, поступив после окончания школы, в один из столичных вузов, превзошла их.
Здесь в ВУЗе Лера и встретила свою судьбу. И звали ее – Семен, Сема.

***

Как бы это странно ни выглядело, но судьбой этой оказался никто иной как веселый и благодушный парень из далекой и холодной окраины необъятной страны, которая называлась Сибирью.
Север и Сибирь.
Само по себе это выглядело не только забавно, но и в какой-то степени фантастично. Никто из них и представить себе не мог, что такое возможно, что судьба настолько невероятна, что способна взять и свести их здесь - в самом центре страны. Правда по началу отношения, которые между ними так или иначе складывались, ничем от повседневных приветствий, состоящих из пары слов, шуток или обсуждений курсовых, не отличались. Контакты между студентами в той или иной области обучения являлись их естественной средой, естественной атмосферой, которой они дышали до самого своего первого и одновременно последнего звездного часа, до защиты дипломов.
Но подготавливаясь к нему – к звездному часу, нельзя было упустить из вида и не задаться не менее важными вопросами – вопросами о будущем.  И будущее, пробиваясь сквозь настоящее, требовало от молодого и образованного племени прямых ответов.
Нельзя сказать, что ответ всегда несет в себе чистую, прямую истину. Напротив, ответ всегда не однозначен, всегда насыщен сомнениями и подвержен строгому контролю расчетливого в своей правоте сознания.
Как бы там ни было, а отношения между Лерой и Семеном теплели с каждым днем. Но судя по тому, что они носили спокойный и размеренный характер, глубокой страсти между ними не было. Просто им было уютно друг с другом, было не страшно принять новую жизнь, которая поджидала их за высокой оградой институтской территории.
И потому после защиты дипломов, с синими корочками в рюкзаках, молодые специалисты Лера и Сеня вместе отправились в далекие сибирские края. Сеня к себе домой, а Лера по настоянию Семы к нему в гости. И хоть между ними в целости ничего не было решено и обусловлено, она понимала, что идет по тонкому льду, что настоящей любви между ними нет, что сердце в ее груди холодное, а ум слишком рационален для того, чтобы верить в истинное счастье.
Похожая лицом на отца, перенявшая от него любовь к литературе, к музыке, к жизни, к свободе и воле, она не научилась главному – любить не разумом, а сердцем, любить всей душой. И в этом плане Лера была универсальной копией своей матери, которая за всю свою долгую жизнь так и не прикипела всей своей душой к Алексею, не согрела его теплом своего сердца, ни разу не обняла, ни поцеловала, ни прильнула к его плечу. Такой холодной, терпеливой и выносливой была и сама Лера.

***

Но могла ли она быть другой?
Как известно, самым лучшим и самым привлекательным примером для детей, из которого они заимствуют свои знания и представления о плохом и хорошем, являются родители. Маленькие дети – это губка, которая впитывает в себя окружающий мир неосознанно, не прилагая никаких определенных усилий. Мир, в котором ребенок находится, играет, ест, спит, капризничает и живет день и ночь, сам проникает в него. Все от интонаций голоса, слов, запахов и движений, цепляет его слух, зрение, чувства и состояние атмосферы. Что наконец и становится навсегда его жизнью и кровью.
Лера, как девочка и как единственный ребенок в семье, в которой гармония любви между родителями не проявлялась в образах и словах, просто не имела возможности пропитаться этой незримой аурой, таинственным чувством любви и донести его до светлого дня, до судьбоносной встречи с возлюбленным.
Не было подобной возможности и у самого Семена.
Что мог он знать о любви?!
Две взрослые сестры и старший брат, которые уже обзавелись семьями, были самостоятельными и живя отдельно от престарелых родителей, всегда появлялись в доме стариков кучно, привнося с собой шумное многоголосье и суету. Сам Семен был в семье последышем – поздним ребенком, и Лере, с самого первого дня знакомства с его семьей, казалось, что он потерявшийся в толпе ребенок, который отстал от скорого поезда. Так мало у него имелось возможностей проявить себя, выйти из тени на свет и быть увиденным, услышанным и понятым.
Настораживало Леру и то, что родители Семы, с виду уже старики, так и не приросли друг к другу сердцами. Не редко она ловила себя на мысли о том, что они напоминают ей героев популярных исторических новелл, в которых супруг – это бог и господин в семье, а женщина – его обслуга и подданная. И все это вместе взятое так не вязалось с ее представлениями о семейной жизни, так расходилось с образом семьи в которой она выросла, с опытом, который переняла от своих родителей, что никакого иного желания, как сбежать от этих людей, у нее не было.
Она бы так и поступила, если бы ни этот бедненький и глупенький Семен, который цеплялся своими ручонками за нее, как маленький ребенок, который пытается устоять на обеих ногах.
 
***

Здесь в этом доме, среди чужих ей людей и началась для Леры семейная жизнь.
Жизнь без любви.
Впрочем, она ничего и не знала о любви, но имела общее представление о жалости. Она вынесла их – эти представления из детства, переняла от матери и имела личный опыт проявления сочувствия к отцу.
Она думала, что можно жить и так.
Однако, самые первые трудности, которые появились в их маленькой семье вместе с рождением Малыша, зародили в душе Леры первые серьезные и обоснованные сомнения. Малыш и в самом деле оказался беспокойным, плохо спал, плохо сосал и требовал к себе особого внимания. И Семена это не только ни устраивало, оно повергло его в глубокое отчаяние. Но ни от жалости к страдающему плохим пищеварением и газиками беспокойному крикуну или от той же самой жалости к выбившейся из сил супруге, а исключительно к самому себе.
Правда, и надо было отдать ему должное, это отчаяние он не выставлял на показ, не проявлял вслух неудовольствия, не злился, не устраивал сцен, а подобно кенгуру, которое прячет своего детеныша в сумке, вынашивал в себе.
Семен был по-настоящему несчастен.
Семен жалел себя.
И то ли он вдруг приобрел новую привычку, то ли она была извлечена из его старых запасов, но только стал он – глава семьи и молодой отец частенько задерживаться на работе, но не затем, чтобы добиться высоких производственных показателей, а затем, чтобы избегнуть, укрыться от свалившихся на его нежные плечи невыносимых тягот.
Одним словом, душа Семы нуждалась в утешении. И утешительницы для его больной души нашлись! Это благодаря им – ночным феям Семен возвращался домой никак принято – в конце рабочего дня, а глубоко за полночь. Причем возвращался в хорошем расположении духа. - не во хмелю и на своих ногах! 

***

С этих самых пор жизнь молодых сильно изменилась!
Прошло не так уж и много времени, не более трех месяцев, как Малыш подрос, окреп, спал крепко, чмокал громко и улыбался нежно. Но папа Малыша так ни разу его на руках и не подержал.
- Эй, - обращалась всякий раз к Семену не по имени Лера, - может познакомишься наконец со своим сыном? По имени его назовешь, на руках поносишь, по головке погладишь, представишься ему, отцом назовешься.
- Мал еще! – отнекивался тот в ответ: - Что он понимает? Пусть подрастет…тогда…
Но что «тогда» Семен так ни разу и не договорил.
Родители Семена в дела молодых не вмешивались.
Не вмешивались принципиально!
Они едва ли ни в первый день приезда молодых, не двусмысленно дали понять, что себя использовать не позволят. Хотя Лера и без слов понимала, что их вмешательство только осложнило бы ее жизнь. Во-первых, оба они – и дед, и бабка уже были стариками под семьдесят, а то и больше. А во-вторых, хоть дед и был на добрый десяток лет старше своей старухи, но выглядел на десять лет моложе. Ядреный на вид, как молодой и крепкий лесной орех, он бы и по сию пору волочился за женскими юбками, если бы ни проблемы с сердцем.
По сравнению с ним жена его, как сухое, изможденное долгой жизнью дерево, которое уже не способно никогда очнуться, зазеленеть, покрыться по весне здоровой и сочной листвой, выглядела слабой, готовой вот-вот упасть.
Наведывались они на половину молодых редко и без всякой пользы. Ни тот ни другой на внука своего не заглядывались. Случалось, что свекровь иногда подходила к его коляске, низко над ним наклонялась, подолгу в него вглядывалась и со словами: - Весь в мать, - отступала. Дед, в свою очередь, и вовсе вел себя странно. Ни слова ни говоря, он, кряхтя и опираясь на костыль, тяжело погружался в кресло и подолгу молчал, не спуская все еще зорких глаз со снохи.
- Старый кобель, - злилась в такие минуты Лера, испытывая определенную неловкость.
Но еще больше бесили Леру визиты золовок. Поначалу она даже искренне надеялась, что при более полном и плотном знакомстве они станут ее подругами. Она была уверена, что любые дружеские контакты между родственниками не только полезны, но и взаимовыгодны. Лера рассчитывала на их дружбу! Но золовки держались гордо, были высокомерны, заносчивы и посматривали на нее снисходительно.
- Дикие люди … маугли … поздно воспитывать, - бросила она как-то однажды им в след. И тут же вдруг, выхватив из коляски еще теплого ото сна Малыша, крепко прижала его к груди и, пританцовывая вместе с ним круг за кругом, добавила:
- Наш дом не здесь! Слышишь, Малыш, не здесь!  Пора нам с тобой в дорогу собираться