Глава 3. Выход на боевую службу

 
       В ноябре на боевое дежурство со своими экипажами уходят Габидулин, Гуменюк и Сладков. В отделе, помимо начальника, остаются Воронин, Карелин, Матяев и я. Нагрузка резко возрастает, и работать приходится допоздна.
       К этому времени я получаю в обслуживание еще один экипаж, недавно прибывший в дивизию из  атомного учебного цента Палдиски. За неимением жилья весь его личный  состав проживает на плавбазе. Наших помощников в нем практически нет, так как подразделение создано менее года назад.
       В течение двух месяцев активно знакомлюсь с подопечными и формирую сеть осведомителей. К концу декабря эта работа завершена, и я имею в активе десяток помощников.
       А до Нового года остаются считанные дни. В гарнизон приходят несколько барж с елками и апельсинами, которые раскупаются  «на ура». Покупаем эти новогодние атрибуты и мы  с Таней, готовясь отпраздновать наш первый заполярный год. Однако мы предполагаем, а Господь располагает.
       Накануне праздника меня вызывает адмирал и поручает на двое суток выехать в Сайду губу, где на текущем ремонте находятся несколько лодок флотилии. Делается это в целях усиления оперативного обеспечения в праздничные дни. Мне выделяется  дежурный УАЗ, на котором надлежит отбыть из гарнизона утром 31 декабря.
Предпраздничное настроение улетучивается, но делать нечего, готовлюсь к отъезду.
       Однако утром начинается густой снегопад с  ураганным ветром и все дороги на Кольском полуострове закрываются. Не переставая, снег валит до самого вечера и примерно в двадцать два часа дежурный по Отделу сообщает мне, что командировка отменяется. Естественно, что мы с женой обрадовались, и я решил сходить в магазин за свежим хлебом.
       Одевшись потеплее, выхожу на улицу и как в гоголевской «Ночи перед Рождеством», метель прекращается и устанавливается чудесная полярная ночь с играющими на небе сполохами. Картина непередаваемая, ее нужно только видеть.   Поселок оживает и на его заснеженных улицах появляется множество людей, снующих  в разных направлениях.
       Перед единственным, работающим в это время хлебным  магазином, большущая очередь. В ней в основном мужчины, дымящие сигаретами и перебрасывающиеся шутками.
       Внезапно с гребня высоко сугроба, тянущегося вдоль дома, в котором находится магазин, к нашим ногам скатывается большой мешок, а вслед за ним хохочущая Снегурочка и громадный Дед Мороз. Едва удержавшись на ногах, он оглядывает удивленных людей  и весело орет, – с Новым Годом, дети!
       - С Новым Годом!- дружно откликается хохочущая очередь.
       Получив в руки пару булок еще горячего хлеба, спешу домой и успеваю туда за несколько минут до боя курантов.
       В январе наступили настоящие холода с постоянными штормовыми ветрами, прилетающими с Ледовитого океана и поселок погрузился в дрему полярной ночи.
По утрам температура воздуха в нашей квартире опускалась до пяти градусов, на кухне замерзала вода, и по ее углам нарастал  пушистый иней.
       К тому же в туалете и ванной стали протекать стояки водоснабжения. Нужно было срочно что-то предпринимать. К местным коммунальщикам  я обращаться  не стал, так как от сослуживцев знал, что это бесполезно. Вместе с военными строителями они едва успевали ликвидировать многочисленные аварии на наружных теплотрассах и в котельных гарнизона, которые уже в то время были в плачевном состоянии.
       Пришлось проявить военно-морскую смекалку. Выяснив у Габидулина, что на последнем этаже гарнизонного камбуза ведутся сварочные работы моряками инженерной службы (ОМИС), я навестил их и довольно быстро договорился с их начальником - прапорщиком о ремонте системы водоснабжения и отопления своего жилья. Его стоимость составила две сотни рублей и несколько килограммов спирта. Запрошенная сумма была мне по плечу, так как в то время я уже получал более шестисот рублей.
       Как у всякого уважающего себя флотского офицера, имелся у меня и  некоторый запас ректифицированного    спирта. На Кольской земле он всегда  ценился и при расчетах использовался наравне с деньгами.
       Свое обещание прапор сдержал и в течение следующего месяца, навещавшая по вечерам наше жилье бригада чумазых умельцев привела в порядок все его хозяйственные системы.
       В квартире значительно потеплело, но на повестку дня встал вопрос ее дальнейшего ремонта, поскольку после сварочных работ, сопровождавшихся заменой труб и радиаторов парового отопления, она имела не самый лучший вид.
Однако заняться дальнейшим благоустройством жилья мне  не пришлось.
       В первых числах марта, с экипажем   капитана 2 ранга Павлова, я ухожу на боевую службу. Для кораблей нашего класса она составляла семьдесят пять суток и неслась в районах Северной Атлантики.
       В отличие от экипажей подводных лодок, подготовка к автономкам  для следующих с ними оперативников не была обременительной. Исключение составляли случаи, когда предстоял поход не со свои кораблем, что случалось довольно редко.
       Заранее зная о времени выхода, наш сотрудник проводил встречи с помощниками и в зависимости от оперативной обстановки давал им конкретные задания на период плавания. При этом оговаривались  места и способы встреч, порядок передачи и получения информации,   экстренные способы связи, действия в экстремальной обстановке. Вот в принципе и все, что касалось негласного аппарата.         
       Далее закупались сигареты, одеколон, сладости и минеральная вода, которые вместе с  десятком книг и журналов   доставлялись в медицинский изолятор корабля, где,  как правило, обитал контрразведчик.
       За несколько часов до выхода, он получал в своей секретной части небольшую металлическую шкатулку, в которой находились шифр  личной связи, а также необходимые для работы документы. Затем следовал инструктаж у адмирала и убытие на корабль в специально выделявшемся для этого автомобиле.
       Помимо названного, по существующей традиции, за сутки до выхода  виновник торжества обязан был  у себя дома накрыть стол для   товарищей.
       Следует отметить, что наши офицеры всегда ходили в автономки с большим желанием. Это объяснялось тем, что наряду с оперативными результатами,  высокая «наплаванность», в морской контрразведке учитывалась при выдвижении на вышестоящую должность и присвоении очередных воинских званий. 
       Кроме того, в период плавания значительно повышалось денежное содержание, а после него следовали отдых в санатории  и продолжительный отпуск.
Присутствовал, конечно, и элемент романтики.
       К нашему приходу в Отдел, такие зубры как Петров, Габидулин и Гуменюк, имели за плечами более десятка автономок, а наш однокашник Валера Шабрин,   выпустившийся годом раньше, находился в третьей по счету.
       Были ли они опасными? На этот вопрос исчерпывающе ответил древний философ Анахарсис  Скифский,   «Люди имеют быть в трех состояниях: живые, мертвые и находящиеся в море…» В этой фразе суть морских походов. А у нас они проходили не просто в море, но в его пучинах, столь же неизведанных, как Космос. Но это отдельная тема, а пока вернусь к текущей.
       Нередко такие выходы в силу нашей психики, или по другим каким причинам, сопровождались различными забавными случаями. Расскажу о двух из них.
       Первый произошел с нашим коллегой из подразделения Виля  - капитан - лейтенантом Сашей Лазебным, считавшимся неплохим опером, но с элементами бесшабашности. Он постоянно попадал в различные истории, не все из которых приветствовались начальством.               
       В ту осень Лазебный готовился к выходу в свою очередную автономку и был в прекрасном настроении.
       Экипаж ракетного крейсера, с которым ему предстояло идти в поход был хорошо отработан и надежно опутан созданной Сашей коспиративной сетью. К тому же адмирал, от которого он только что вышел, остался доволен докладом капитан-лейтенанта о проведенной на корабле  перед выходом работе  и прозрачно намекнул о повышении в звании после возвращения.
       Как было не радоваться?Даже погода в этот день удалась на редкость погожей.
       По существующему правилу, на лодку оперработник прибывал за несколько часов до отхода.
       Однако Саша не торопился и вместе с нами балагурил на площадке перед Отделом, тем более, что было время обеденного перерыва.
       - Не пора ли тебе на лодку, паренек,- поинтересовался пунктуальный в таких делах Петров.
       - А куда мне спешить, без меня не уйдут! - смеется Лазебный. - Старпома  предупредил, чтоб позвонил нашему дежурному. Через пять минут после звонка я на борту. Вахтенный! - обращается он к стоящему  на крыльце матросу,- с  триста седьмой меня не спрашивали?
       - Никак нет, товарищ капитан-лейтенант.
       - Смотри у меня, не проворонь!- бросает ему Саша и начинает рассказывать очередную байку.
       В это время кто-то из присутствующих замечает лодку, следующую по заливу   в сопровождении буксиров  к выходу из базы.
       - Не твои ли это уходят, Саня? - показывает   на корабль.
       Некоторое время Лазебный пристально вглядывается в проходящкю субмарину, а затем матерясь и размахивая зажатой в руке шкатулкой, бросается к стоящему на площадке дежурному УАЗУ. Как на грех тот не заводится, и из машины слышатся вопли и стенания разъяренного капитан-лейтенанта.
       Наконец двигатель запускается, и автомобиль уносится в сторону базы.
       Через несколько минут, вслед за безмятежно скользящей по глади залива  подлодкой, на всех парах несется разъездной катер. Поровнявшись с ней он замедляет ход и по сброшенному с корабля штормтрапу Саша карабкается на его борт.
       - Это никак Лазебный снова чудит? - раздается за нашими спинами.
Оборачиваемся. На крыльце отдела стоят Василий Ефимович и  Виль.
       - После возвращения наказать!  - бросает ему адмирал  и величаво шествует мимо нас к автомобилю.
       Героем второго происшествия стал наш Мариоз Галимович.
Однако в отличии от Лазебного, который пострадал от собственной безалаберности, он стал жертвой розыгрыша  Василия Мефодьевича.
       К слову, оба наших ветерана отличались неистощимой  фантазией  в такого рода делах и подшучивали  друг  над другом постоянно, причем иногда довольно жестоко. Последний раз их  пикировка  закончилась в пользу Гуменюка и состояла в следующем.
       Во время обеда в кают-компании Габидулин  на несколько минут отошел к вестовым и в это время Гуменюк высыпал ему в рассольник почти весь перец, находившийся в розетке со специями.
       Ничего не подозревающий Галимыч вернулся к столу и поскольку был голоден, успел хлебнуть несколько ложек этой адской смеси, прежде чем почувствовал ее вкус. Глаза его вылезли из орбит, а из перехваченного спазмой горла стали вырываться нечленораздельные звуки, отдаленно напоминающие человеческую речь. Затем капитан 3 ранга рысью выскочил в умывальник и вернулся оттуда с красным как помидор лицом.
       - В чем дело? - невозмутимо хлебая рассольник, поинтересовался Мефодьевич,- обжегся, что ли?
       - Ну погоди хохол, ты еще не так ошпаришься, дай время, - просипел Габидуллин, с опаской принимаясь за второе блюдо.
       - Кхы, кхы, кхы,- захлебывается смехом Гуменюк.
       Уже через час, как ни в чем ни бывало, приятели весело балагуря, допекают Колю Матяева за отпущенные им рыжие усы. Но мы знаем, что Габидуллин в долгу не останется и с нетерпением ждем, как он расквитается с Гуменюком.
       Происходит это через несколько дней, в момент, когда Мефодьевича неожиданно вызывает адмирал по какой-то срочной надобности. Уходя он забывает закрыть сейф, что немедленно используется Галимычем.
       Капитан 3 ранга достает из ящика стола яркую новогоднюю хлопушку, запихивает ее под кипу лежащих в сейфе дел, а ее шнур укрепляет на внутренней стороне дверцы по принципу растяжки, после чего, подмигнув мне, невозмутимо занимается писаниной.
       Через некоторое время в кабинете появляется что-то напевающий Мефодьевич с папкой в руках, подходит к сейфу и распахивает его дверцу. Следует оглушительный взрыв, сопровождающийся снопом огня, дыма и воплем перепуганного Гуменюка.
В кабинет вбегают ничего не понимающие Матяев с Минченко, за ними появляется Лисицин.
       - Что тут у вас за война? - спрашивает он, невозмутимо дымя сигаретой.
       - Да вот,- указывает Габидуллин на обсыпанного разноцветным конфетти приятеля,- разной херни в сейф напихал, а она взрывается, работать мешает.
       - Ну как же так, батенька, поосторожней надо быть, - назидательно произносит начальник и уходит к себе.
       На несколько минут в кабинете воцаряется тишина, а затем все начинают хохотать.
       - Твоя взяла, татарин, - хрипло проиносит  Гуменюк, стряхивая с лысины конфетти.
       - Это тебе Вася за перец, ты уж не сердись, - ласковово бормочет Габидуллин, продолжая работать с документом.
       И вот он уходит на боевую службу.
       В отличии от Лазебного, Мариоз Галимович как всегда хмур и сосредоточен. Он несколько раз сам звонит на лодку и уточняет время выхода.
На доклад к Худякову ему идти к пятнадцати часам. Мы посещаем камбуз и отобедав возвращаемся в отдел. Там Габидуллин еще раз проверяет содержимое своей секретной шкатулки, после чего запирает ее в стол.
       - Миша, а чаю ты взял? - обращается к нему Гуменюк. Мишей он называет приятеля в периоды благодушия, которые наступают между ними после очередной подначки.
       Габидуллин хмурит свои  густые брови и на минуту задумывается.
       - Взял, но запас  не помешает.
       - Ну так докупи в кафе, туда как раз цейлонский привезли, - заботливо произносит Гуменюк.
       Как только приятель уходит за чаем, он стучит кулаком в стену и в кабинете появляется Дятчик с молотком и несколькими гвоздями, которые они быстро заколачивают в нижнюю планку стола, находящуюся под ящиком со шкатулкой. После этого Веня   исчезает, а Мефодьевич,  напевая  что-то про Галю, которую козаки увезли с собою, расхаживает по кабинету,  время от времени поглядывая в окно.
Минут через десять появляется Габидуллин с десятком пачек чая в пакете и на пробу  сразу же заваривает одну из них.
        - Миша, а ты не опоздаешь на доклад?,- интересуется Гуменюк и смотрит на часы. Уже половина третьего.
        - Не твоя забота,   выйду без пяти, чего спешить,- бурчит Габидуллин, прихлебывая чифирь.
        Ровно в указанное время он отпирает ящик стола и пытается его выдвинуть. Ничего не получается. Капитан 3 ранга прилагает более значительные усилия и отрывает у ящика ручку.
        - Заклинило наверное, - участливо произносит Гуменюк из-за своего стола, еле сдерживая смех.
        На мгновенье их глаза встречаются и Галимычу все становится ясно.
        Бешеным усилием он переворачивает массивный стол и несколькими ударами ноги разбивает нижнюю фанерную часть ящика, из которого выдирает злосчастную шкатулку.
        На шум, как ни в чем не бывало, в кабинет заходят Дятчик, Воронин и   Минченко, по постным лицам которых ясно, что они в сговоре с Гуменюкам.
Хрипя что-то на татарском языке, Габидуллин расталкивает их и рысью выскакивает в коридор.
        - Кхы, кхы, кхы! - заливается своим непередаваемым смехом Мефодьевич, наблюдая как   приятель резво мчится к Особому отделу флотилии.
        -  Все равно опоздал, щас ему Ефимыч вставит фитиль!  Это тебе не хлопушка!
        От адмирала Габидуллин возвращается действительно не в лучшем настроении и в кабинете разыгрывается вторая часть драмы, теперь уже в словесной форме.
Впрочем,  ко времени убытия Галимыча на корабль он остывает и даже прощается с Гуменюком за руку. Друг Вася им прощен. До возвращения из автономки.
        Вслед за Габидулиным ухожу в море и я.
В свое первое плавание в новом качестве готовлюсь основательно, так как от старших коллег знаю, что зачастую оно определяет всю дальнейшую карьеру морского контрразведчика.
        Не считаясь со временем, на явочных квартирах и в   конспиративных местах встречаюсь со всеми своими помощниками, давая им необходимые задания и проводя инструктаж.
        С учетом служебной специфики каждого, оговариваю с ними места встреч и способы передачи информации в условиях похода. Одновременно штудирую имеющие в отделе  нормативные документы, регламентирующие обеспечение боевых служб. Помимо названного, дорабатываю лекции Сильницкого, которые, кстати, сугубо положительно оценены начальством и рекомендованы  оперработникам для выступлений перед личным составом. Не забываю и о быте, для чего закупаю и доставляю на лодку курево, шоколад, минеральную воду, а также кипу  книг и журналов.
        Насколько удастся мне работа с помощниками в море, могла показать только практика. Тем более, что эта форма деятельности в корабельных условиях была предельно затруднена.
        Представьте себе ограниченное замкнутое пространство до предела напичканное самой сложной техникой и далеко не  глупыми людьми, каждый из которых знает, кто ты такой и чем занимаешься. Плюс вахтовый способ несения службы и довольно жесткий режим передвижения по лодке. А для полноты ощущений, различные экстремальные ситуации, без которых не обходится ни одна автономка.
        Хотелось бы мне увидеть, как в этих условиях сработали бы «великие» агентуристы-территориалы, порой нелестно отзывавшиеся о военных контрразведчиках.
Уверен, не сработали бы, а тихо сошли с ума в первый же месяц плавания. А наши ребята работали  и довольно успешно.
        Экипаж, с которым я ухожу в море, как и многие в то время, был достаточно опытным и имел за плечами не одну автономку. Однако в этот раз он выходил на боевое дежурство с новым командиром, недавно назначенным на  эту должность.
Капитан 2 ранга Павлов (имя отчество, виноват, запамятовал) был  приземистым  крепышом с довольно приятным лицом и короткой стрижкой под полубокс.    
        Начальственными амбициями он не страдал, характером был весел, и еще до похода между нами установились неплохие отношения. Знал я к тому времени и многих офицеров корабля, в числе которых были замполит -  капитан 2 ранга Э.И.Чернов, старпом -  капитан 2 ранга А.С. Ширяев,   помощник командира - капитан 3 ранга П.Н.Малько и командир БЧ-2  капитан-лейтенант В.П.Лунякин.
        Без преувеличения скажу, что   с этими офицерами можно было идти куда угодно, хоть к черту на рога.От командования соединения старшим на борту у нас был заместитель командира  31 дивизии капитан 1 ранга  Хлебойко.
        Нельзя не упомянуть и корабль, на котором предстояло плавание.
        Это был ракетный подводный крейсер стратегического назначения 667А проекта, по натовской классификации «Янки», несший на своем борту шестнадцать баллистических ракет с ядерными боеголовками. Не мудрствуя лукаво, скажу, что его бортовой залп мог стереть с лица Земли добрую часть Америки, к берегам которой лежал наш путь.               
        В первых числах марта 1979 года, из Мотовского залива мы вышли в открытое море. День был солнечный и необычно тихий, порождающий ностальгию. По инициативе   командира сфотографировались на   мостике, затем рубочный люк был задраен и субмарина ушла под воду.             
        Путь был не близкий и лежал вдоль берегов Скандинавии в открытый Океан, а оттуда  к побережью Флориды. Предстояло скрытно пройти   противолодочный рубеж системы «Сосус», оборудованный НАТО в Норвежском море.
        Она представляла из себя мощный  радиоэлектронный комплекс, состоявший из  береговых станций слежения,  подводных буев-пеленгаторов,   корабля   радиоразведки «Мариатта» и базировавшихся на норвежских аэродромах  самолетов морской авиации класса «Орион». 
        Работала это зловредная система следующим образом. Если береговые станции или  морские буи засекали шум  винтов  или сеанс связи нашей подлодки, они тут же фиксировали ее местонахождение и передавали необходимую информацию с указанием координат цели «Мариатте»,   а та патрульным «Орионам».               
        После этого начиналась игра в кошки-мышки, где лодка исполняла роль последней, пытаясь оторваться от назойливого и далеко не безопасного преследования.
        Иногда оно продолжалось несколько суток и если субмарине удавалось удрать, она следовала далее, в район патрулирования. Если же нет, туда ее сопровождали удачливые охотники. В этом случае к ракетному крейсеру пристраивалась американская торпедная субмарина, в сопровождении которой и проходило все дежурство. В последнем случае оно считалось формальным и  для командира было чревато не самыми лучшими последствиями.
Объясняется это просто.
        По существовавшей в то время военной доктрине, в случае начала ядерной войны, находящийся на боевой службе ракетоносец считался выполнившим свою задачу при производстве бортового залпа. В случае же  сопровождения   его   торпедной лодкой противника, он мог быть уничтожен ею до получения сигнала на применение  оружия. Вот такая романтика.
        О том, что при ядерном конфликте своей базы ему не видать, знал экипаж каждого, находящегося  на дежурстве ракетоносца и воспринимал это как должное.
Что это было? Героика, фанатизм  или  фатализм?  Не знаю, но с уверенностью могу сказать,  что в случае поступления команды на ракетный залп, она была бы выполнена незамедлительно.
        Помнится в середине90-х, в одной из телепередач маститый демократический журналист брал интервью у командира современного ядерного ракетоносца Северного флота.
        Ключевым был вопрос - выполнит ли он команду на пуск баллистических ракет в случае войны. Ответ был очевиден и не порадовал писаку. Более того, после интервью некоторые масмедиа разродились публикациями, шельмующими позицию командира. Она, де,  противоречит заповеди - «Не убий».
        Мы же с одним приятелем, кстати, бывшим командиром такого же ракетоносца, подняли тост за его преемника. Пока у нас будут такая техника и офицеры, предстоящую войну мы не проиграем. В том,  что она случится - уверен. Все к тому идет.
        А пока мы тихо крадемся вдоль спящей Европы. Один из нескольких десятков ракетоносцев,   бороздивших в то время Мировой океан и наводивших страх на наших западных «друзей». И страх не шуточный.
        Сколько было воплей, когда в западную  прессу просочилась информация о том, что во время Карибского кризиса на Кубу шли несколько  лодок Северного флота с ядерным оружием. Или когда   в печати появились снимки головного американского  авианосца «Энтерпрайз», считавшимся неуязвимым, выполненные через перископ советской субмарины с    расстояния  оптимального применения торпедного оружия.
        Первые дни похода проходят в обустройстве быта и приведении корабля в порядок. Обживаются каюты, убираются на штатные места громоздящиеся в некоторых отсеках и необходимые для дальнего плавания грузы, после чего в них наводятся лоск и чистота.
        Я тоже обживаю изолятор санчасти корабля, в котором предстоит жить вдвоем с лодочным врачом. Она состоит из двух помещений, в первом из которых находится собственно санчасть, приспособленная для приема пациентов, а также проведения в ней различных  хирургических операций и изолятора, в котором расположены одна над другой две койки и закрытый гальюн с умывальником. Все помещения довольно комфортабельны и отделаны по последнему слову техники.
        Корабельный врач в звании лейтенанта медицинской службы и в плавании впервые. Зовут его Александр Руденко и он мой земляк, родом из Днепропетровска. Четвертый по счету. Старпом и командир БЧ-2 родом из Ворошиловграда. Хоть клуб любителей сала создавай.
        Мы довольно быстро находим общий язык и договариваемся, что  в ночное время-с полуночи до шести утра, Саша не будет посещать санчасть.
О том, что в ней я планирую принимать отдельных своих помощников, я естественно умалчиваю и объясняю свою просьбу необходимостью работы с секретными документами.   
        К сведению, в корабельных условиях санчасть, при правильном ее использовании оперработником, является одним из наиболее удобных мест для конспиративных встреч.
        Это объясняется тем, что практически в любое время   это притягательное место беспрепятственно посещают не только  пациенты, но и свободные от вахт офицеры мичмана и матросы,  желающие позагорать в миниатюрном солярии. Помимо этого лодочная санчасть зачастую выполняет  роль своеобразного клуба по интересам, где можно поиграть в нарды или шахматы, послушать магнитофон, а то и просто потрепаться.
        Однако из этого не следует, что оперативнику стоит ограничиваться только ею. Он должен как можно больше передвигаться по кораблю, посещая все без исключения боевые посты и общаясь с личным составом. Но не как держиморда, а между прочим, весело  и ненавязчиво.
        Достигнуть этого можно было только одним способом - максимально сблизиться с экипажем   и завоевать его  доверие. В этом случае оперативник становился как бы своим и его появление на том или ином боевом посту в любое время суток, воспринималось как должное.
        По такому пути я и пошел. Для начала посетил каюту замполита, который вместе с несколькими моряками корпел над выпуском первого номера корабельной стенгазеты и предложил свои услуги. Дело в том, что я недурно рисовал и на срочной службе поднаторел в изготовлении такого рода агитации.
        Уже через несколько минут Чернов выдворил местного Айвазовского, и я за пару часов  оформил художественную часть идеологического творения, за что был поощрен стаканом ледяного «Нарзана».
        Не останавливаясь на достигнутом, предлагаю капитану 2 ранга прочесть несколько лекций для старшин и матросов из практики деятельности военной контрразведки. Он соглашается, и уже на следующий день я выступаю перед личным составом одной из боевых смен, свободной от вахты.
        Лекция проходит на «ура» и со второй, более серьезного плана, по просьбе замполита выступаю перед офицерами.   С этого момента Чернов начинает явно благоволить ко мне, а это немало  -  после командира, он второе лицо на корабле. Кстати, как   потом выяснилось, этот политработник оказался глубоко порядочным   человеком,   о котором я  сохранил самые теплые воспоминания.
        Уже на вторую неделю плавания от одного из помощников получаю информацию о том, что несколько старших офицеров, с которыми я питаюсь в кают-компании в одну смену, перед обедом регулярно подкрепляют себя лодочным ректификатом. Несколько дней наблюдаю за ними и убеждаюсь в этом сам. Появляются они всегда вместе, с небольшим опозданием и раскрасневшимися лицами.
        Двое из них - минер  и  механик, корабельные ветераны.
На берегу такая информация не представляет из себя оперативного интереса, но в условиях боевой службы, чревата самыми серьезными последствиями.
        Что делать? С одной стороны я  обязан немедленно пресечь их действия с последующим информированием командования корабля, а по прибытию в базу докладом своему руководству. В этом случае офицеров ждет суровое наказание, а командование жестокий разнос. Не поздоровится и старшему  на борту, который без пяти минут адмирал.
        С другой - все можно скрыть, но тогда не поздоровится мне. На оперативно сленге такое называется двурушничеством и карается изгнанием из органов.
Принимаю "аппиево" решение. Проинформировать только командира в присутствии замполита. Хлебойко в известность не ставить. С докладом своему руководству определиться в конце похода. Делаю так по двум причинам.
        Во-первых, впереди еще   вся автономка, и мне не улыбается оказаться в изоляции в случае доклада о пьянках непосредственно комдиву, который очень крут на расправу. Во-вторых, я глубоко уважаю офицеров-подводников, особенно старшего поколения. На том и порешил.
        Встреча состоялась в каюте замполита, куда по моей просьбе он пригласил командира. Павлов пришел явно встревоженный и сразу же спросил,- в чем дело?
Я  не стал тянуть кота за хвост и поинтересовался их мнением о  капитане 3 ранга Ивановском,  который как раз и являлся самым активным из  выпивох.
        - Значит вам уже известно о замачивании  минерами торпеды ?- пробурчал Павлов, переглянувшись с Черновым. Об этом я ничего не знал, но виду не подал и утвердительно качнул головой.
        - Такой факт позавчера действительно был, но мы установили, что это следствие скопившегося в передней части аппарата конденсата,   торпеда не пострадала, и вины личного состава  в этом нет.
        - А мнение замкомдива?
        - Аналогичное, - отвечает командир.  По приходу будете докладывать по своей линии?
        - Все зависит от состояния торпеды, я хочу ее осмотреть.
        - Нет вопросов, тем более, что на всякий случай  аппарат мы перезарядили.
        Следуем в первый отсек, где мне демонстрируют одну из лежащих на верхнем стеллаже торпед, которая к счастью имеет обычный заряд.
Словно угадав мои мысли, находящийся здесь же Ивановский показывает на нижние  аппараты, в которых находятся изделия с ядерными боеголовками и сообщает, что в них сухо.
        Все вместе внимательно осматриваем виновницу торжества и не находим на ней никаких подозрительных следов.
        - Сопротивление изоляции замеряли? - спрашиваю я у минера.
        - Все в норме,- кивает он головой и громко икает.
        - Во-во,- язвительно произносит Чернов,- только икать тебе Викторыч   и остается, - после чего мы покидаем отсек.В каюте замполит  угощает нас «Нарзаном» и мы некоторое время молчим.
        - Ну так, что, Валерий Николаевич,- нарушает затянувшуюся паузу командир,- будем считать инцидент исчерпанным?
        - Этот, да.
        - А разве есть еще что-то? - ошарашено спрашивает Чернов.
        - Пока нет, но назревает. Механик с Ивановским перед обедом угощаются спиртом у начхима.
        - Это точно? -  наливается краской командир.
        -  Точно, минер и сейчас в подпитии, удивляюсь, как вы не заметили.
- А ты покрутись с мое! - внезапно взрывается Павлов, - у меня таких Ивановских сто двадцать душ на корабле, попробуй за всеми уследить!
        - Вот я и слежу, о чем вас сейчас и информирую.
        - Почему не замкомдива?
        - Считаю преждевременным, сочтете нужным, сами ему доложите.
        - А в базе по твоей линии будет доклад? - интересуется замполит.
        - Там посмотрим.
        - Добро, лейтенант - веселеет командир. - Мы с ними разберемся своей властью, да так, что в плавании они не только «шило», вино пайковое пить не станут.
        Не знаю, из каких источников, но Хлебойко стало известно о нашем разговоре, и с этого дня он стал здороваться со мной за руку, а при каждом удобном случае приглашать к себе в каюту поболтать на различные темы. Был ли в этом какой-то расчет, не знаю, по всей видимости замкомдиву было просто интересно пообщаться с офицером, который от него не зависел.
        На очередном    сеансе связи, когда мы подвсплыли на перескопную глубину, Павлов пригласил меня с собой в прочный корпус рубки и дал полюбоваться ночной Атлантикой в лодочный перископ. Картина, должен сказать, незабываемая.
        В инфракрасных лучах корабельной оптики цветовая гамма   окружающего кажется нереальной. На бездонном   куполе небесного свода сияют  мириады звезд, мерно вздымающаяся  поверхность океана фосфорицирует планктоном и  серебрится лунной дорожкой, убегающей за горизонт. Так, наверное, и выглядит центр мироздания.
        Все эти знаки внимания я воспринял как определенное доверия к своей скромной персоне, но расслабляться не стал и переключился на сближение с другими членами экипажа.
        Как раз в это время Чернов развил бурную деятельность по подготовке к празднику Нептуна, в связи с предстоящим нам пересечением экватора.
        Данное событие традиционно отмечается со времен парусного флота на всех кораблях и судах, минующих этот географический рубеж.
        Под его руководством умельцы из электромеханической боевой части изготовили из подручных материалов корону, бороду и трезубец для Владыки морей, а также все необходимые  атрибуты для его многочисленной свиты. У боцмана для этого случая оказались припасенными даже несколько париков и бюстгальтеров, предназначавшихся наядам.
        Был разработан сценарий действа, завершающийся праздничным концертом в старшинской кают-компании. В нем изъявили желание принять участие многие из команды, среди которых нашлись певцы, чтецы и даже фокусник. С музыкантами дело обстояло хуже, хотя на борту и имелось несколько начинающих гитаристов.
        Лучшим из них считался командир группы дистанционного управления, капитан-лейтенант Василий Белякин, который мог брать несколько аккордов. Не смотря на просьбы замполита, он наотрез отказался участвовать в концерте в качестве аккомпаниатора для местных Карузо.
        Это я и использовал в своих корыстных целях, так как в то время недурно играл на гитаре, баяне и даже имел некоторый эстрадный опыт, о чем между прочим и сообщил Чернову.Тот несказанно обрадовался, и мы с Василием, получившим от меня несколько уроков, приступили к репетициям, которые проходили в санчасти.
        А поскольку я знал солидное количество модных в то время бардовских песен, туда немедленно потянулись их любители, которых в экипаже оказалось великое множество.На этой почве у меня установились доверительные отношения со многими другими членами команды, включая матросов и старшин.
Праздник Нептуна удался на славу.
        Как только субмарина пересекла линию экватора, переместившись в Южное полушарие, экипаж был оповещен об этом по корабельной трансляции, и из старшинской кают-компании в сторону носовых отсеков двинулась  необычная процессия.
        Впереди важно шествовал Нептун, в роли которого выступал  рослый командир группы гидроакустиков,  в золоченной  короне  и с трезубцем в руках, с наброшенной на плечи сетью. За ним следовала охрана из  пиратов. Самым колоритным из них  был лодочный боцман, малый рост которого компенсировался дородностью и выполненной на изрядном животе наколкой  «Ташщой».
        Замыкала шествие группа чертей и полуобнаженных наяд, хохочущих и визжащих от щипков свободных от вахты зрителей.               
        Проследовав  в центральный пост, где собралось все командование, Нептун   вопрошает, что за корабль посетил его владения и с какой целью.
        Поднявшись из командирского кресла, с самым серьезным видом Павлов отвечает на все его вопросы и просит покровительства в дальнейшем плавании. По его знаку один из офицеров ставит у ног владыки    картонный ящик, доверху наполненный пачками печенья и банками со сгущенкой и соком.
        Следует непродолжительная пауза, в ходе которой черти, скорчив умильные рожи, осматривают подношения, после чего Нептун благословляет наш поход.
Далее он интересуется, кто из мореходов  впервые пересекает Экватор, и Чернов передает владыке заранее подготовленный список.
        Из присутствующих в центральном офицеров, в нем трое - врач, командир штурманской группы и я.
        Каждому   вручается по стакану забортной воды, выпив которую мы получаем  дипломы, свидетельствующие о  пребывании в этих водах и нарекающие нас именами различных морских обитателей. Я поименован «Меч-рыбой».               
        Затем веселящаяся процессия направляется в первый отсек и начинается «крещение» всего экипажа. Молодым мичманам и матросам приходится несладко -  океанская вода преподносится им уже в фонарных плафонах. Через пару часов феерия завершается праздничным обедом, за которым следует концерт.
        К обоюдному удовольствию артистов и зрителей он проходит  успешно и сопровождается фотосъемкой, осуществляемой замполитом с моего ведома.               
Вскоре мы входим в район боевого патрулирования, и на лодке устанавливается режим тишины.
        Это значит, что все корабельные системы и механизмы, за исключением гидроакустических и некоторых других, работают в   экономичном режиме, обеспечивающем скрытность корабля. Запрещены увеселительные мероприятия, за исключением трансляции кинофильмов.
        А их у нас, благодаря стараниям замполита, более тридцати, в том числе «Операция «Ы», «Кавказская пленница» и «Мимино», пользующиеся неизменным успехом у моряков. Кино транслируют поочередно в офицерской и старшинской кают-компаниях.   
        И часто, совершая ночные вояжи по  отсекам, я слышу, как под аккомпонемент дремотно жужжащих ламп освещения, сидящие на боевых постах моряки тихо напевают непонятные нам, но такие мелодичные слова «…чита брита, чита маргарита…». Только по прошествиеи времени, находясь в одной из командировок в Грузии, от участников ансамбля, исполнявших  для нас эту песню узнаю, что переводятся они как   «птичка-невеличка».
        После одной из таких «прогулок», пообщавшись с очередным помощником, я возвращаюсь в изолятор, намериваясь отдохнуть, но в это время звонит телефон и мне передают просьбу Хлебойко, подойти в офицерскую кают-компанию.
По времени второй час ночи и такое приглашение явно неспроста. Иду.
       Уютно расположившись в креслах, в кают-компании  о чем-то беседуют    и мирно пьют чай  Хлебойко,  Павлов и Чернов.    Здесь же еще несколько старших офицеров, сонный вестовой  и лодочный киномеханик, меняющий кассету на кинопроекторе.
       При моем появлении разговор прекращается, и все вопрошающе смотрят на замкомдива. Тот, в свою очередь, предлагает мне почаевничать с ними, после чего интересуется, не снимался ли я в кино.
       Я не понимаю, в чем дело и отвечаю, что не доводилось.
       - А вот и заливаешь, лейтенант, - произносит он и делает знак киномеханику.
       Старшина вырубает свет и запускает кинопроектор. На экране появляются титры документального фильма «Главная площадь», снятого на Мосфильме в 1977 году.
       - Ты этот фильм видел? - наклоняется ко мне Хлебойко.
       - Нет.
       - Ну, так внимательно смотри.
       Все еще не понимая, к чему клонит высокий начальник, переношу внимание на экран.
       Сюжет фильма исторический и посвящен Красной площади. На цветных кадрах запечатлены многочисленные парады и демонстрации, со стоящими на трибунах первыми лицами государства и приветствующими их манифестантами.
       Крупным планом демонстрируются радостные лица, шествующих вдоль трибун граждан.
       И вдруг камера плавно следует вдоль линии стоящих перед мавзолеем молодых людей  со знакомыми лицами, среди которых я узнаю Нечая, Харина, себя и других слушателей морской группы ВКШ. Причем это не беглый художественный  мазок  оператора, а планомерная детальная съемка каждого из нас с довольно близкого расстояния.
       Когда фильм заканчивается и в кают-компании врубается свет, офицеры выжидательно смотрят на меня, желая получить разъяснения.Приходится рассказать им, каким образом я оказался в столь почетном в то время месте.
       - Н-да,- констатировал замкомдива,- если тебя туда для охраны допускали, то нам можно спать спокойно. После этого мы отправляемся отдыхать.
       В последующие дни этот фильм смотрят поочередно все боевые смены, и неугомонный замполит предлагает  выступить перед моряками с разъяснениями, от чего я благоразумно отказываюсь.
       Примерно через месяц плавания, а именно двадцатого апреля, мне исполняется двадцать семь лет, и в  офицерской  кают-компании Хлебойко вручает новорожденному испеченный на камбузе торт, а офицеры, от имени экипажа дарят сувениры – расписанную сценами подводного мира рубаху подводника и ранее висевшую в кают-компании линогравюру северного пейзажа.
На ее оборотной стороне подписи командования и надпись с указанием глубины погружения в момент вручения – 227 метров. Соответствующая команда по боевой трансляции отдается в центральный пост и,  подвсплыв, в течение нескольких минут ракетоносец следует на этой глубине.
        Затем ныряем на рабочую, и принимаемся за обед. Как и положено имениннику, у меня двойная порция «Каберне» и солидный кусок торта.
        Хочу отметить, что по такому же ритуалу отмечались в море дни рождения всех без исключения членов экипажа. С той лишь разницей, что старшины и матросы приглашались для поздравлений в центральный пост. И это очень трогало
        А между тем, автономка переваливает за   середину и у экипажа появляются первые признаки усталости. Замкнутое пространство, отсутствие ультрафиолета и свежего воздуха, а также малоподвижный образ жизни делают свое дело. Сказывается  и значительное для этих широт повышение температуры в отсеках. К тому же питаемся мы теперь только консервированными продуктами.
        Появляются апатия, сонливость и замедленность координации.
В первую  очередь это сказывается на моряках  срочной службы, которые составляют одну треть команды. Для доброй половины из них это первая автономка. У Руденко прибавляется забот.
        Он активно пичкает всех нас витаминами, заставляет чаще принимать   душ из забортной воды и ежедневно употреблять ее  для питья в небольших дозах. Я следую этим советам и чувствую себя довольно сносно. Но у многих моряков вкус морской воды вызывает отвращение, и они всячески отлынивают от ее употребления. В результате появляются признаки цинги.
        Снижается сопротивляемость организма к различного рода травмам, которым  особенно подвержены постоянно копающиеся в своем мудреном хозяйстве  механики. Они регулярно  обращаются к нашему эскулапу с жалобами на длительное заживление различных ссадин, порезов и ушибов.
        Однако в целом обстановка на корабле нормальная и не вызывает опасений. Техника пока не подводит, а это главное.
        Кстати, о пользе океанской воды. Не морской, которая усилиями человека уже достаточно загажена, а именно океанской, причем полученной с больших глубин.
В ее целебных качествах я убедился сам, каждодневно принимая рекомендованный врачом душ и выпивая на ночь по стакану забортной воды. На глубине  трехсот метров она была не такая уж и соленая. После таких процедур тело приобретало бодрость, а сон был спокойным и глубоким.
        Со слов врача, который не смотря на молодость, по общему мнению был докой в своем деле, это объясняется громадным количеством различных  минеральных соединений и микроорганизмов, находящихся в воде на таких глубинах.
И действительно, находясь под душем и вырубив свет, можно было увидеть фосфорицирующий обрис своего тела, чему мы не переставали удивляться.
        О лечебных свойствах океанской  воды знали и все старшие офицеры, разобравшие перед концом плавания все освободившиеся в санчасти от хлорной извести стеклянные баллоны. Они утащили их в каюты и заполнили этим своеобразным мумие, предназначавшимся для врачевания родных и близких.
        Неожиданно для экипажа, замполит в очередной раз «подпитует» наше душевное состояние прекрасно организованным мероприятием.
        В течение нескольких дней, по корабельной трансляции он передает радиописьма жен и детей подводников, адресованные мужьям и отцам, записанные на магнитофон незадолго до плавания.
        Представьте себе состояние человека, который после двух месяцев утомительного и опасного плавания, за тысячи миль от родных берегов, в океанских глубинах слышит родные голоса. Я сам видел, как у многих таких счастливцев закипали слезы радости на глазах, да и остальные слушали речь чужих жен и лепет детишек, затая дыхание.
        А еще через несколько дней мы покидаем район патрулирования и направляемся в базу. Путь к ней не близок и вдвойне опасен, поскольку психологическая усталость с каждым днем сказывается все более очевидно.
Все мы становимся раздражительными, и порой даже между близкими друзьями возникают беспричинные ссоры, многих донимает бессонница, и все свободное время они проводят в переполненной курилке или за бесконечной игрой в нарды.
        Не давая экипажу расслабляться, командование организует ряд учений по борьбе за живучесть, беспощадно распекая нерадивых и поощряя отличившихся.
Это жестокая, но оправданная необходимость, ибо по опыту  знаем, что наиболее серьезные аварии и в том числе с гибелью личного состава, происходят, как правило, при возвращении из походов.
        У берегов Скандинавии, при очередном  всплытии  на сеанс  связи, в небе неожиданно появляются несколько «Орионов» и, уйдя на глубину, мы удираем из этого района.               
        Такие сеансы ежесуточно осуществляются     по ночам.   Они сопряжены с риском обнаружения лодки, так как она всплывает на перископную глубину и выполняет ряд предшествующих выходу в эфир операций. В их числе осмотр командиром через перископ  окружающей водной акватории, и последующий, при благоприятных условиях, выпуск параванного устройства, находящегося в кормовой части корабля.
        Оно представляет собой что-то вроде небольшого массивного биплана, который, отделяясь от корпуса лодки подвсплывает и вытягивает из нее антенный трос, протяженностью в несколько десятков метров. Время связи ограничено, ибо она осуществляется в режиме сверхбыстрого действия, через пролетающий в этот момент  над данным районом спутник.
        Вся операция осуществляется по боевой тревоге и по ее завершении корабль сразу же покидает место выхода в эфир.
        Вторая попытка проходит нормально, и субмарина снова исчезает в морских глубинах. В отсеках становится заметно прохладнее, чувствуется близость к Полюсу и мы постепенно оживаем. На корабле начинается активная работа с разного рода отчетами о плавании, которые так любит начальство.
        Привожу в порядок свои добытые «шкурки» и я. По каждому полученному сообщению составляю справку с указанием обоснования полученной информации, существа очередного поручения и перспектив дальнейшей работы по тому или иному сигналу. Не смотря на то, что сообщений помощников у меня более двух десятков, заслуживают серьезного оперативного внимания, в лучшем случае два из них.
        Первое - о фактах прослушивания передач радиостанции «Голос Америки» одним из мичманов радиотехнической службы, и второе, о неоправданном интересе прикомандированного к лодке офицера-гидроакустика к работе системы ракетного комплекса. Сами по себе эти факты ни о чем не говорят и подлежат дальнейшей проверке уже на берегу.
        Розовых иллюзий в этом плане я не питаю, так как на обслуживаемых нами кораблях, являющимися особо режимными объектами, каждый из военнослужащих  до назначения на должность, прошел достаточно серьезные   проверки. И поиск «скрытого врага» уподоблялся отысканию иголки в стоге сена.
        Наконец отчеты составлены и, за несколько дней до прибытия в точку всплытия, на корабле проводится серия авралов по приведению его в божеский вид.
Это не значит, что в плавании мы заросли грязью - малые и большие приборки следовали своей чередой и лодка находилась в образцовом порядке.
        Просто, по давней традиции, с моря она должна возвращаться в базу первозданно чистой. Исключение составляла надстройка, которая в ближайшие по приходу дни тщательно мылась и подкрашивалась.Далее следовала упаковка вещей, которых у многих офицеров  и мичманов корабля становилось несколько больше.
        Объяснялось это тем, что в море, по своему желанию  эта категория моряков могла отказаться от каких-либо деликатесов и получить их оптом, по прибытию в базу. Обычно таковыми являлись красная икра, вобла и шоколад. Я тоже воспользовался этой возможностью и получил у интенданта свою долю, вместе с несколькими бутылками сухого вина...