У ручья Таежные байки

Ручей Ивановский весело бежит среди камней, журча и плескаясь бусинками брызг, среди чистейшего соснового бора где-то между речками Большой и Малой Мурожной. Его правый берег, круто уходящий вверх, устлан зелёным покровом травы с пятнами мха и торчащими пучками веток кустарника. Изредка встречаются кусты голубики с крупными ягодами и колонии веточек брусничника с тёмно-зелёными жёсткими листьями, средь которых изредка виднеются мелкие ягоды бледно-красного цвета. Левый берег более пологий, заросший вдоль ручья высокой травой и кустарником. Чем дальше от воды, тем круче становится склон, но не столь крутой, как на правом берегу. Здесь растут молодые сосны вперемежку с лиственным лесом и густым подсадом. Вершины гор по обеим сторонам ручья, состоят из почти горизонтальных полок, сплошь поросших сосновым бором, с белым ковром сухого, хрустящего под ногами мха. В десяти метрах от ручья, среди леса, спряталась добротная изба охотника-промысловика, сложенная из почерневших от времени сосновых брусьев. Раньше здесь был небольшой посёлок геологов и сборщиков живицы, от которого остались лишь брусья в срубе таёжного домика. От избы к ручью шла прямая широкая дорога, пробитая в давние времена бульдозером, но теперь заросшая травой и молодыми побегами берёзок. У самой воды образовалась небольшая площадка, по какой-то причине лишённая растительности, на которой расположились на ночлег трое рыбаков, попавших в эти места по чистой случайности.
Погожий августовский день догорал вместе с костром, на котором готовился ужин в виде наваристой ухи из свежепойманных хариусов и ленка. Мужики натянули на случай дождя навес из брезента, под ним сетчатый, подаренный геологами полог от гнуса, внутри которого устроили лежанку из лапника и травы. Конечно, можно было идти ночевать в избушку, но они, закалённые многочисленными ночёвками на природе, предпочитали спать на свежем воздухе. Пока ели уху и, не спеша, пили чай, заваренный для аромата листьями смородины, совсем стемнело. Еле заметное пламя затухающего костра отбрасывало причудливые тени от рядом стоящих деревьев, устало танцевало сполохами, отражаясь в бегущем потоке ручья. Старший из рыбаков, на вид неуклюжий, с обвисшими седыми усами и обветренным кирпичного цвета лицом, прорезанным глубокими морщинами, докурил папиросу, бросил её в костёр и усталым голосом обратился к товарищам:
- Кто как, а я спать.
- Конечно, куры на насест, Фёдорович в люлю, - рассмеялся небольшого роста крепыш, отмахиваясь от комаров и сгребая в кучку угли в костре обгоревшим прутом.
- Да ладно тебе, Колька, пошли отольём и тоже спать пойдём, чего сидеть комаров кормить, - парировал высокий худощавый рыбак, вставая с обрубка бревна и направляясь в кусты.
- Да я чо, я, как все, - Колька засуетился, бросил прут в костёр и тоже заспешил к кустам.
Прошло два часа. Угли прогоревшего костра временами вспыхивали тусклыми огоньками и гасли в темноте, скрывающей прибрежный кустарник, деревья, брезентовый тент с громко сопящими во сне рыбаками. Словно трио исполнителей неведомого жанра, они то увеличивали тональность звуков, то замолкали, и тогда было слышно, как где-то далеко в бору щебетала ночная птица, от лёгкого дуновения ветерка слышался слабый шелест листьев осины. Лес спал. Вдруг на вершине крутой горы по правому берегу ручья раздался короткий, но громкий треск дерева, и снова наступила тишина. Прошло не более пяти минут, и снова раздался резкий, довольно громкий, резонирующий и протяжный звук. Через пару минут звук повторился.
- Филька, что это? – раздался в темноте тревожный шёпот Кольки. Долговязый рыбак приподнял голову, протёр заспанные глаза и прислушался.
- Не знаю. Спи уже.
Он опустил голову на рюкзак, чтобы забыться во сне, и в ту же минуту услышал необычный звук, доносящийся из темноты. Подскочив, как ужаленный, Филька сел и прислушался. Звук повторился, после чего наступила гнетущая тишина.
- Колька, чего это?
- Чего, чего, откуда я знаю, надо Фёдоровича будить.
- Да не сплю я ужо, разбудили, черти.
Фёдорович, сопя и кряхтя, сел, прислушался. В тишине раздался короткий, но громкий вибрирующий звук.
- Да медведь это, дуркует, - тихо рассмеялся он.
- Всё поспали, теперича до утра развлекаться будет. Нашёл, гад, пень со щепой от поваленного ветром дерева и играется. Потянет щепу к себе и отпустит, творческая натура, видать у этого мишки, - Фёдорович, чертыхаясь, выбрался из-под полога и направился к костру, закуривая папиросу. Колька и Филька последовали его примеру. Через пару минут все трое сидели у ярко горящего костра, дымили папиросами и прислушивались к звукам леса.
- Вроде перестал играть, может, дым костра почуял и ушёл.
- Хорошо бы. Спать охота, - зевнул Колька и, потянувшись, добавил:
- Сейчас докурим и спать.
Только он произнёс эти слова, как из темноты, с вершины горы донёсся вибрирующий звук щепы. Колька соскочил, подбросил в костёр пару толстых веток и погрозил кулаков в темноту:
- Чтоб ты сломал свою игрушку, тварь.
- Фёдорович, а давай мы с Колькой факела сделаем, пойдём и шуганём этого музыканта.
- Шуганёте его, он так шуганёт, куда бежать будете. Да и куда вы с факелами собрались, тайгу хотите запалить? Сидите уж, прижмите свои зады, - не скрывая раздражения, сказал старый рыбак и уже спокойно добавил:
- Ставьте котелок на огонь, чаи будем гонять, пока концерт не кончится.
Филька схватил котелок, побежал к ручью за водой, а Колька принёс рюкзак и стал доставать из него заварку, сахар, печенье. Медведь всё не унимался, только паузы между его творчеством стали в два, а то и в три раза длиннее. Попили чай, закурили.
- Эх, сейчас бы водочки пару пузырей. Выпил и спи спокойно. Ни комаров тебе, ни медведей, - мечтательно сказал Филька, вытягивая свои длинные и худые ноги к костру.
- Фёдорович, а почему, ты стал запрещать водки больше одной бутылки с собой брать? – задал вопрос Колька, обращаясь к старому рыбаку.
- Я никому ничего не запрещал. Мы вместе договорились – больше бутылки на рыбалку не брать. Забыли, как единожды напились так, что сначала чуть не сгорели, а потом чуть не утонули?
Филька закурил папиросу и, выпуская дым из носа, таинственно улыбаясь, сказал:
- А знаете мужики, когда я работал на драге 230, мне начальник бутылку водки поставил. Прямо на работе.
- Ври больше, «длинный», - Колька, смеясь, похлопал Фильку по плечу.
- Чего мне врать. На заезде были, я машинистом работал. В дневную смену лопнул палец, что черпаки соединяет аж на три части.
- Заливаешь, как такой толстый палец в 150 килограмм, из всего железа, может лопнуть?
- Дурак ты, Колька! Палец 90 килограмм весит, и он наплавленный был, поэтому и лопнул. Драгёр - мужик опытный, привод цепи сразу остановил и те черпаки, что на раме были, там и остались, а остальные провесом под рамой в разрез утянуло.
Видя, что все его внимательно слушают, Филька не спеша продолжил:
- Собрались на берегу: наша смена, ночная пришла, бульдозер «Коматцу» пригнали.  Начальник по берегу туда-сюда ходит, репу чешет. Все думают, как черпаки доставать. На улице не май месяц – середина сентября и вода холодная.
Филька хитро улыбнулся:
- А я знал, по рассказам местных рабочих, что у начальника всегда есть припрятанная бутылка водки. Мало ли, что может случиться? Человек за борт упадёт или ещё какой случай.
Филька сделал паузу, прикуривая папиросу, и продолжил:
- Я и предложил, что нырну с верёвкой, чтобы потом трос протянуть в ухо черпака. Только заболеть боюсь, надо бы после погружения растереться чем-то. Начальник обрадовался, сказал, что есть у него, чем растереться и пообещал до конца этого дня и следующий выходным считать, но с оплатой.
Колька восхищённым взглядом посмотрел на Фильку.
- И ты нырнул в ледяную воду?!
Филька замялся, но продолжил:
- Нырять, конечно, не пришлось: цепь так сложилась под водой, что верёвку просунул, а потом и трос, намочившись лишь по пояс. Но вода была холоднючая, думал, петух отморожу.
- Ну а бутылку-то получил за свой подвиг?
- Конечно, начальник перед всем народом пообещал и слово сдержал, а мы после смены с мужиками бутылочку эту приговорили. Что удивительно, у меня даже насморка не было после купания, то ли водка помогла, то ли здоровье было хорошее в то время. Сейчас я и за ящик водки не полез бы в такую воду.
В повисшей тишине был слышен треск дров в костре да журчание ручья, словно напевающего себе непонятную для людей тихую песенку. Вдалеке на горизонте появилась узенькая, еле заметная полоска далёкого рассвета. С горы вновь послышался звук вибрирующей щепы. Колька выругался в темноту, плесканул себе в кружку немного чая.
- А знаете, мужики, какой случай со мной на охоте произошёл? Давно это было, когда я ещё в бараке на Комсомольской жил. Пошли мы с соседом Сашкой по осени рябков погонять на Ледянке. Санька с похмелья был, только в лес зашли, он у первого попавшегося ключа ружьё на сук повесил, рюкзак с плеча снял, достал бутылку водки, закуску и предложил голову поправить. Я граммов сто выпил, больше не стал – мы же на охоту пошли, а не на рыбалку. В общем, я дальше пошёл, а он остался. Пару рябков мне удалось подстрелить, их в том году страсть, как много было. Как-то скучно стало по лесу одному бродить, вернулся к тому месту, где Саньку оставил. А он и не ходил никуда, бутылку допил, рюкзак под голову и спит под ёлочкой - хорошо комаров уже не было.
Тут вставил своё слово Фёдорович:
- Ты правильно подметил, Николай, что на охоте пить нельзя. Охота, она не рыбалка, охота – дело сурьёзное.
- Ну так вот, растолкал соседа, тот лицо из холодного ручья умыл, и пошли мы домой. Километра три отошли, Санька хватился - ружья нет, пришлось возвращаться. К дому нас понесло через гору по старой дороге напрямки, а солнце днём жарило так, что пока до отвалов добрались, семь потов сошло Сели, значит, покурить, чтобы отдохнуть и дальше двигать. Тут ворона здоровая такая прилетела, села над нами на берёзу и давай каркать, да орала так громко, как моя соседка на своего мужика. Санька ружьё попросил, от своего-то он патроны дома забыл. Я думал пугнуть ворону хочет, а он завалил её и себе в рюкзак положил. Ну я подумал, что, может, чучело хочет сделать из неё. Покурили и пошли домой. Пришли к бараку, он к себе в подъезд пошёл, а я к себе.  Только Санька сказал, чтобы я к нему пришёл, как переоденусь.
Филька, пивший маленькими глотками чай, выплеснул его остатки на землю, закурил и нервно спросил Кольку:
- Ты короче можешь, в чём суть-то? Чего на охоте-то случилось у вас?
Колька махнул рукой, чтобы Филька ему не мешал и продолжил:
- Ну пошёл я к Саньке, а у него в квартиру дверь открыта, он сам и ещё двое мужиков из их подъезда стоят в коридоре, курят, о чём-то переговариваются с ехидной улыбкой, а сами в квартиру поглядывают. Мне интересно стало, что они там увидели, поздоровался и заглянул через Санькино плечо в открытую дверь. А там его жена Галка, женщина довольно крупного телосложения, сидит на маленьком стульчике и из вороны ловко так перья выщипывает. Тут из квартиры напротив выходит женщина с авоськой, в магазин, видать, собралась, видит: народ толпится и ей интересно стало, что это там все разглядывают. Заглянула в квартиру и спрашивает с удивлением: «Гала, вы шо там робите?». А Галя ей отвечает: «Шо, шо, суп собираюсь варить, муженёк мой не чета твоему, вот глухаря подстрелил», и с гордым видом поднимает ещё не ощипанную тушку на всеобщее обозрение. Женщина губки скривила и говорит: «Гала, фу на тебя, так тож ворона». Я как глянул на лицо Санькиной жены, сразу понял – надо бежать. Мужики, что стояли и ухмылялись минуту назад, испарились, как будто их не было, женщина тоже куда-то исчезла. Санька-то ни ростом, ни комплектацией не вышел, раза в два жене уступал и вроде шустрый был, а тут замешкался. Пока я разворачивался, чтобы бежать, заметил, как Саньке прямо по морде вороной прилетает, и летит он, обгоняя меня, на четвереньках по коридору. Тут уж я подорвался, не помню, как на улице оказался, только оглянулся у своего подъезда, гляжу: Санька к огороду бежит, за ним ворона полуощипанная летит, а следом Галька бежит и что-то кричит матюгами. Вот такая охота получилась, лучше уж рыбачить.
 Колька замолчал и задумался, дымя папиросой. Так же молча сидели его товарищи, думая каждый о своём. Пламя костра вылизывало догорающие дрова, дым стелился вниз по долине, смешиваясь с зацепившимся за макушки деревьев небольшим, рванным облаком тумана. Светлая полоса на горизонте увеличилась в несколько раз, предвещая скорый рассвет. Холодало. Вдруг раздался громкий, как выстрел, треск дерева, минутная тишина - и жуткий рёв медведя разнёсся по лесу.
- Всё, сломал игрушку, пошли спать мужики.
Фёдорович, кряхтя, поднялся и медленно пошёл в сторону навеса, за ним, зевая и потягиваясь, направились Колька и Филька.
             А лес продолжал спать, скрывая в утренних сумерках своих обитателей.