Дневник палача. Епитимья

Утро сегодняшнее в точности повторило утро вчерашнее: секс-завтрак-дорога в помещение для казни… даже дивайс лежал на платформе в горизонтальном положении, а на нём сидела приговорённая к жуткой казни. Голая, в браслетах. Медсестры тоже не было… видимо, она работала с предыдущими крольчихами.

Только дивайс был другим… впрочем, на нём тоже распинали, однако это было лишь первым этапом казни. Это было огромное деревянное колесо, рядом с которым на столе лежал огромный молот, которым я должен был переломить каждую конечность приговорённой в двух местах.

И приговорённая была совсем другая – по-мальчишечьи коротко стриженая девчушка лет восемнадцати, не более. Причём настолько заурядной внешности (и лицо, и тело), что по классификации моего знакомого (большого любителя женского пола) проходила по категории «часть ландшафта»

Когда я снял с неё наручники, девушка махнула рукой: «Я не в претензии… делайте свою работу… я получила что заработала…»

Вряд ли она оказалась вовлечённой в индустрию педофилии (не тот типаж совсем), поэтому заработала она этот ужас, скорее всего, жестоким убийством родных или близких (на участницу банды она была совершенно не похожа).

Она без приказа легла на колесо на спину, широко раскинув руки и ноги. Я привязал её к колесу за каждую конечность (в двух местах) так, чтобы она располагалась точно вдоль спицы колеса.

Я взял в руки молот и вопросительно посмотрел на смертницу. Она закрыла глаза, очень глубоко вздохнула – и кивнула. Я размахнулся и точным ударом сломал ей левую руку между кистью и локтем. Девушка дёрнулась, застонала, но быстро замолкла. Глубоко вздохнула – и прохрипела: «Я не имею права кричать…»

И не закричала несмотря на то, что я переломил ей восемь костей (четыре конечности каждую в двух местах); причём с перерывами - так, чтобы собственно казнь продолжалась ровно один час.

Блондинка-врач перевела колесо в вертикальное положение, после чего переломанная девушка неожиданно еле слышно прохрипела, обращаясь ко мне:

«Спасибо… я это заслужила. Это моя епитимья, которую я должна выполнить… испить до дна».

Какое отношение всё это имело к эксперименту (и вообще к Институту), я не понимал и не хотел понимать. Врач не удосужилась мне это объяснить… благо нам было чем заняться до самого следующего утра.