Попутчик

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.
О.Э.Мандельштам


Я собрал последнюю сумку и закурил, медлил с уходом, осматривая квартиру, из которой мы с семьёй уезжаем навсегда. Обошёл комнату по кругу. Остановился. Голая стена скалилась дюжиной саморезов, на которых раньше висели дипломы и семейные фотографии. Сизый дым заполнил комнату, как поток – пересохший канал, его течение выталкивало, уносило меня со всеми пожитками. Я ещё раз проверил рюкзак и сумку, там лежали: журналы с моими рассказами, книги, ноутбук и домашний халат. Я впервые обрадовался, улыбнулся тому, как мало нажил. Я боялся перемен…   

Тело бросило в жар, глубокий вдох с влажным хрипом завершился кашлем. Открыл окно. На подоконнике в коробочке лежала шариковая ручка, памятный подарок от друзей-литераторов, я оставил её на видном месте, чтобы не забыть. Опять кашель и голос. Высокомерно-брезгливый голос диктора железнодорожной станции, трубивший о задержке и отправлении, посадке и высадке, месте и времени. Эта речь меня успокоила. Я решил, что буду так же говорить с контролером в электричке, если он потребует от меня доплаты за экспресс.

Я спешил, потому что меня ждали, ждали в новой квартире жена и ребёнок. Пошёл на кухню, выпил жаропонижающее, вернулся в комнату, взял рюкзак и сумку, выключил свет и вышел. Вроде ничего не забыл.
 
Дорога до станции занимала всего пять минут, но и за это время моя куртка промокла от снега с дождём. Я вспотел и устал. Споткнулся на ступеньках в подземном переходе, где несколько музыкантов в одно и то же время играли каждый своё. Бессвязные звуки гитарных аккордов, визг дудки-жалейки, вокала и крик ацтекского свистка смерти казались мне гимном сектантского шабаша. Острая боль в голове. Билетная касса, багаж, брань бедняков на платформе, бой колёсных пар – будто метафора услышанных песен.

К счастью, моя электричка пришла почти сразу. Зайдя внутрь, я увидел нескольких пассажиров, они сидели с закрытыми глазами. Я тоже мечтал отдохнуть. Разложил свои вещи и смотрел, как пухла тьма за треснувшим стеклом.

Я ещё не успел закрыть глаза, как раздвижные двери в вагоне открылась, из них вышел невысокий мужчина лет шестидесяти в зимнем бушлате охранника. В руке он держал крафтовый конверт. Остановился. Внимательно оглядел пассажиров, придерживаясь рукой за спинку свободного места. Наши взгляды встретились. Гость направился в мою сторону. Я пододвинул сумку, но получилось так, что она стала занимать ещё больше места. «Столько свободных скамеек - и именно ко мне сел!» – подумал я и сильно раскашлялся.

Моего спутника не остановила ни сумка-баррикада, ни страх заразиться. Он положил свой конверт на сиденье. Синей ручкой на нём было написано «Игорь Келли». Потом снял свой бушлат и повесил на крючок напевая: «Одинок в укромной келье, я печаль таю от всех». Его переносица и подбородок были испещрены красными капиллярами, бритые молочные щёки и лысый лоб отражали свет. За очками с коричневой оправой глаза казались по-ирландски веселыми и озорными.

Я решил предупредить гостя, что тут сильно дует, но попутчик даже не посмотрел в мою сторону.   
– Помогал друзьям с переездом, – наконец обратился ко мне незнакомец и, случайно задев лежавшую сумку, добавил: – Вы тоже переезжаете? – меня удивила не проницательность гостя, а его навязчивый интерес. Я с вызовом произнёс: 
– Да, переезжаю! А вы? Вы куда едете?
– Я еду с вами.
Ответ мне показался бестактным, я достал из рюкзака первую попавшуюся книгу, и начал читать с середины. Мой попутчик, увидев мягкий том Илиады, поправил очки и задумчиво откинул голову. Так он сидел некоторое время. Несколько раз я из любопытства посматривал на него исподлобья, но мужчина поймал этот взгляд и добродушно спросил:
– Вы не задумывались, откуда в человеческой природе появилась тяга к художественному совершенству речи? Как был зачат этот дар? Гомер не видел осады Трои, она произошла задолго до его рождения – неужели он всё придумал? Гомер чувствовал тревогу мира, где главным страхом было остаться без бога… Я еду в больницу, – добавил собеседник, забыв про Гомера. 
– Вы литератор? – спросил я.
– Малых форм! – засмеялся попутчик, протянув горячую и мягкую руку, – Игорь Келли.
– Анатолий.
Электричка остановилась на очередной станции. За окном пронёсся товарный состав, от чего я прижался спиной к скамейке.
Раздвижные двери схлопнулись, сзади послышался стук каблуков. Я обернулся.  Миловидная дама спешила в другой конец вагона, но у самого выхода её встретил контролёр. Женщина взяла кошелёк, неуверенно отсчитывая деньги. На мгновение замерла и, проверив карманы, что-то начала объяснять проверяющему, тот вытянул руку в сторону тамбура, требуя следовать за ним... Келли проколол гостей взглядом, доставая из кармана бушлата пластиковую бутылку.
– Плата перевозчику душ, – на выдохе сказал Игорь, сделав перед этим глоток.
Я улыбнулся, мне показалось забавным сравнение контролёра с Хароном, но Келли не разделил мой восторг.
– Не желаете? – произнёс он, протягивая бутылку с колючим запахом самогонки.
– Нет-нет! Спасибо! Значит, вы литератор? – спросил я, надеясь больше узнать о коллеге.
– Для одних я охранник, для других – обманутый Парис… Я служил в армии, но почти забыл об этом. Иногда мне кажется, что я понял, испытал и заметил все процессы  мира и времени – от этого становится тошно, как после армейской похлёбки. Знаете – моя поэзия это громкий концерт двух талантливых музыкантов, играющих разные песни. Вам это знакомо?
– Знакомо… – растерянно ответил я, вспоминая концерт в переходе. – Сегодня я видел похожую сцену...
– И смею предположить, что музыканты остались с носом! – мы рассмеялись.
Келли потянулся за бутылкой и выпил, не предложив мне. Поезд снова остановился. На этой платформе никто не зашёл.
– Они были обречены! – не унимался я, пытаясь продолжить веселье.
Игорь Келли задумался и отвёл взгляд к окну, его лицо покраснело, а на лбу появились капельки пота.
– Ахилл был самым обречённым человеком на свете, он знал, что не пятка, а поход на Трою погубит его. Царь Фтии, сын нимфы облачённый в доспехи Гефеста – всё это тень его обречённости, за которой прятались другие герои. Обречённость – это дар, дорогой Анатолий, – Игорь Келли посмотрел на конверт и произнёс. – Лично я обречён, а вы?
Его уголки губ вздрогнули, а плюшевые брови приподнялись, обострив черты прошлого, молодого лица.   
Я не знал, что ответить, и решил сменить тему. 
– На какой станции вы выходите?
– Каждая остановка наша! – Игорь пожал плечами. – Не торопите время, а иначе услышите его хохот...
Игорь добродушно улыбнулся и поправил очки. Мой попутчик был пьян в самую меру. Его глаза слезились, он молчал, словно набирался сил, чтобы сказать что-то важное. После длительной паузы мой собеседник продолжил:
– Иногда я ощущаю, как жизнь теряет силу, и – видишь всё и ничего не видишь… Поэзия, книги, люди как шум бесконечных систем и потоков, я слишком многое чувствую, я тяжело ранен... Вы пойдёте на Трою один…
– Какой ещё поход? – рассмеялся я.
Мой попутчик скрестил руки на груди и задумчиво смотрел в окно. Иногда вскидывал голову, словно его озаряла какая-то мысль, зачем-то взял свой конверт и, проверив его содержимое, бросил на то же место. 
Электрический нагреватель перестал работать, в вагоне стало ужасно холодно, меня знобило. Заметив, как я съёжился, Келли снова достал свою бутылку и, протянув её мне, сказал:
– Это спасёт вас! 
Я сделал несколько больших глотков. По телу разлился жар крепкого алкоголя. Голова закружилась и потянуло в сон… Мне снилась обречённость встречи и расставание за праздничным столом. Обречённость Ахилла в бушлате охранника – тень его гения, за которой я прятался, страх перемен и расставание с прошлым. Стоит ли бояться пройденных станций большого пути, если каждая остановка наша?
…Мы с семьёй в доме Игоря, он представил свою супругу Ольгу, которая пригласила нас за праздничный стол. Игорь читал стихи, а Ольга положила голову на плечо поэта и шепотом повторяла слова. Мне стало понятно, почему музыканты так плохо сегодня играли. Кто-то дёргал меня за плечо, наверное перевозчик пришёл взять свою плату...

– Накрытый стол. Неяркий след
Клопа на розовых обоях.
Прощальный ужин. Мы с тобою.
Всё сказано. Вопросов нет.

Что ворошить, что тормошить
Ненужность запоздалой встречи.
Прощальное застолье. Вечер.
Всё решено. Пора спешить.

И удаляясь в полусне,
Я вспоминаю голос ломкий,
Сивушный запах самогонки
И тень разлуки на стене.

…На конечной станции меня тряс за плечо проверяющий. Игоря Келли не было. На скамейке рядом лежал крафтовый конверт. Заглянув в него, я обнаружил книгу Игоря, рукописи и ручку, очень похожую на ту, что в спешке забыл, уезжая из прежней квартиры.

Послесловие

Игорь Викторович Келли трагически погиб на железнодорожном переезде в Подмосковном Королёве: попав под поезд 14 января 2012 года, умер в больнице, не приходя в сознание. Я никогда не был знаком с Игорем Келли. Мы с семьёй переехали в квартиру, где когда-то жил поэт. Там я нашёл конверт с тремя исписанными страницами – случайно уцелевшими  рукописями, фотографиями, где он ещё молодой солдат Советской армии, и книгой, изданной Ольгой Рачинской уже после смерти писателя.

https://stihi.ru/avtor/mirmir17?ysclid=mi991314h737974351