Фальшивый каскадер

               
 
                Фальшивый каскадер


Сидел на стуле он нисколько не смущен, поглядывая в сторону
врачей…
Рассматривая раму у окна больницы под барабан октябрьских дождей,
под непонятность медицинских слов и атональность грозовых ветров,
Что за окном готовили погоду и предвещали и проблемы, и невзгоды для
всей комиссии светил психиатрии…
А милосердья в их глазах он не увидел, там удовольствие усугубления
причин и радость ощущения себя по полной мере денег и злорадства…


У всей комиссии белеющий халат, и шапочки на головах белее снега…,
А ногти медсестры… – не ногти, а крестьянские серпы и черным цветом
все покрыты, как будто краски не было иной, а только эта…
траурной каймой легла в уродстве светопреставленья и неразумной
гадкой показухи… 
Таким ногтям бы Леший удивился, ну, а затем тихонько удавился от
зависти к такому маникюру впотьмах махровых и болотных пней… 


Как утомительно присутствие ума, когда вокруг глухонемая тьма
и мерзость мании величья, где от величья только эхо, уставшее
вторить растерянной кукушке за окном и удивляться сказкам бытия…
Свет есть, а дома никого! – вот в чем вопрос!
Он слышал всю комиссию насквозь и понимал внимательность
трактовок и медицинских теневых формулировок, что на латыни
вписаны в основу его диагноза сначала до конца…
 

Транзисторные вспышки в голове с регрессом погружения во тьму
И дыры в очень сером веществе, похожие на тростниковую чуму…
Психических автоматизмов перекрест в калейдоскопной путанице
мыслей в доманифестной лестнице психоза, как результаты детской
травмы и невроза…
И спутанность синдрома Клерамбо…, Кандинского… и остальных…
При всем раскладе он закономерный псих и в клетке содержаться должен
С питаньем тертой маракуйи для компота и чаем, но без бергамота,
влияющем на бесконечный круг зарницы непонятности болезни…
 
         
А он сидел на стуле в тишине… с глазами, как олень при свете фар
Ведущий доктор поправлял пенсне и направление писал в стационар
Где санитары с лицами бомжей, прошедшие проверку рыбной костью в
горле,
Обслуживали грядки «овощей» всего лишь после двух уколов…
«Мадам Депо», респиридон, оланзапин и галоперидол, перциозин и
знаменитые «добавки лунной моли», при получении «воздушной
бандероли»,
Когда полеты все - шекспировский трагизм с упором на оппортунизм и
радостью скворечных новоселов…
Все боком вылезет и спицами заденет организм…


Врач номер два зависла в безразличье, разглядывая бриллиант в шестом
кольце…, такие женщины во сне хрустят зубами, и густо красят брови
на лице
С зеркал они снимают опечатки красоты, а вечерами жаждут теплоты
Коль нет мужчины, есть зато коты, без храпа, требований или
профанаций без долгих и подробных деклараций о себе… 
с шуршаньем в темноте и в голове, с инъекцией домашнего адреналина
и тишиной уютной у торшера с бокалом виски, шоколадкой и мечтой,
Что где-то, как-то, кто-то…, однажды и, конечно, навсегда… изменит
мир ее сплошных иллюзий в кухонной и кастрюльной тишине


Врач номер три с бронированным мозгом, подобен коробейнику во тьме
В прическе с проблеском и лоском, строчил в тетради третье «резюме»    
Его перо мелодию скрипело об интроверсии в энергетическом нуле…
Он, как скрипач, скрипел без скрипки Страдивари, рисуя смысл
всей скрипоте сверчка: лазутчика и паразита, чья жизнь бесцветная,
тускла и коротка…
Врач был похож на Зигфридовский бред – «дожди два миллиона лет,
потом снега-семь тысяч … без сквозного перерыва и наконец-то
солнечные дни, всего лишь два – сегодня и наверное вчера…»

 
Где синтез, где решенье, в чем головоломка?
Обыкновенный вроде человек, поймавший в руки рыжего котенка
шагавший в тишь мирских библиотек и оказавшийся в том месте,
Где с высоты высотности домов упал пушистый рыжий мышелов
Где сумасшествие, в чем обвиненье психиатров, собравшихся в халатах
за столом? Почем сценарий новоявленных театров? В чем обвинения
команды вчетвером? 


Ах, да! Четвертый! Как калач, протертый в мясорубке не для хлеба
Он занимался фальш-кремацией идей и дезинфекцией обычности
понятий, любил он свечи цвета потемней с дистанцией всех дружеских
объятий… и тихим поиском негромких мелочей…
А мелкий грех, грехом не назовешь – он мелок…, потративший всю
мелочь на себя, он в мелкости души наверно преуспел,
Бумажных кораблей немало посадил на мель, а после написал отчеты,
Где жизнь чужая – мелкая река…, текущая со злого языка…
   

Как следопыты прячутся в следы, так яблоки дрожат на блюде,
Собой предвосхищая личный вкус, используя чернуху в словоблуде
«сушил он коматозный белый гриб под потолком своей мучительной
котельной»,
Где призраки его мышленья лишь оставляли бесовскую сыпь,
лишь подтверждая роль его бесцельной и в той комиссии ненужной
никому… 


Часы сказали – «Время раздаю!» 
Запели лебеди, как соловьи в раю…
Из-за любви к спасенному котенку, врачи согласовали приговор: 
признать больного лживым каскадером, с ума сошедшим призрачным
лгуном…
А в окончанье вот такая фраз:
«Любовь живет сама и без котов…»