Прыжки. Как я вижу всё вокруг

Есть люди, которые идут по жизни ровно, как по асфальту: шаг за шагом, без ям, без обрывов.
Я так не умею.
Моё — это прыжки.

Из города в город.
Из тьмы в свет.
Из тюрьмы в горы.
Из новостей про «их» в своё «я».
Из вчерашнего ада — в сегодняшний тихий чай у окна.

Я живу на краю Ближнего Востока и чувствую, как мир дёргается, как будто вся планета — нерв, который кто-то лезвием задел.
Включаешь новости — там одна картина: война, обвинения, герои по версии одного канала и подонки по версии другого.
Выключаешь новости — и вдруг тишина, птичка в саду, сосед тащит пакет с хлебом, женщина в автобусе укачивает ребёнка.

Между этими двумя картинками — пропасть.
И я каждый день прыгаю через неё.

Факт простой: я не наблюдатель с дивана.
Я знаю, как хлопает за спиной тюремная дверь.
Знаю цену словам «виновен» и «оправдан».
Я видел, как человек за одну минуту превращается из «нормального» в «подсудимого», и из «подсудимого» в забытый номер.

Когда ты проходишь через это, мир вокруг перестаёт быть чёрно-белым.
Но одновременно — чёрное и белое проступают резче, чем когда-либо.

Атмосфера вокруг меня сегодня — как старый город после бомбёжки.
Снаружи — красивые реконструированные фасады, туристы с телефонами, кафе с латте и булочками.
Чуть отойдёшь в сторону — облупленные стены, трещины, тени старых войн, которые ещё не ушли.

Из окна видно:
Слева — горы, будто вечные.
Справа — небо, в котором иногда вместо облаков висят военные вертолёты.
Снизу — люди, которые пытаются жить, как будто всё это — временно.

И я между ними, как человек, который уже понял: временным может оказаться только ты.

Эмоция?
Смешанная: злость, сострадание, усталость и какая-то упрямая надежда.

Злость — на тех, кто нажимает кнопки далеко от фронта.
Сострадание — к тем, кто бежит в подвал, не понимая, за какую идею его сейчас могут убить.
Усталость — от бесконечного повторения одних и тех же фраз: «без вариантов», «нет выбора», «такова реальность».
И надежда — потому что я всё ещё верю: если человек может разрушить свою жизнь, он может её и собрать. С трудом. С шрамами. Но может.

Философия «Прыжков» простая и жестокая:
Мир не обязан нас жалеть.
Бог дал нам не страховку, а свободу.

Мы прыгаем — иногда по глупости, иногда по слабости, иногда по милости.
Прыжок может быть вниз, в яму.
Может быть в сторону — в тюрьму, в наркотики, в преступление, в предательство себя.
А может — вверх: к моменту, где ты впервые честно говоришь:
«Да, это я. Да, я так жил. Да, я хочу иначе».

И когда ты понимаешь, что жив — не по справедливости, а по милости, — начинаешь смотреть на всё вокруг другими глазами.

Ты видишь:
— как каждый человек несёт свой маленький ад;
— как новостные ленты превращают трагедии в шоу;
— как политические речи маскируют жадность и страх;
— как легко толпа меняет: «распять» на «освободить», «герой» на «предатель».

И посреди этого хаоса ты ищешь одну точку, за которую можно зацепиться.
Для меня эта точка — Бог.
Не церковный штамп, не правильные слова, а Тот, Кто держал меня, когда я сам бы себя давно бросил.

Позиция у меня такая:
Я не верю ни одной стороне целиком.
Я верю только в конкретного человека — когда вижу его глаза, его историю, его боль.
И да, я верю, что суд когда-то будет. Настоящий. Не телевизионный, не политический, не заказной.

Нюрнберг был однажды.
Я думаю, будет второй раунд — но в другом формате.
И там не будет флагов, только дела.

Поэтому я пишу «Прыжки».
Не чтобы кого-то оправдать.
Не чтобы кого-то обличить.
А чтобы оставить след: вот так видел мир один человек, который падал, поднимался, ошибался, воровал, сидел, вернулся, поверил.

Моё право — рассказать.
Ваше право — верить или смеяться.

Финальный кадр этой главы простой.

Раннее утро.
Старый город ещё не проснулся.
Где-то далеко грохочет новостная повестка: фронты, ракеты, выборы, скандалы.
Я выхожу на маленький балкон, в руках кружка чая.

Снизу идёт женщина с сумкой овощей — те самые «овощи по пятницам».
На крыше соседского дома сидит кошка и смотрит в ту сторону, где когда-то горели другие города.
В телефоне мигают уведомления: очередной «конец света», очередной «исторический момент».

А я стою и думаю:
Жизнь — это не прямая линия.
Это серия прыжков.
И пока я жив и могу писать — это значит, что следующий прыжок ещё впереди.

И я хочу сделать его не в пропасть, а к Свету.
Пусть даже придётся снова разбить колени.