Дана

Избранные главы из романа «Охотники за любовью»
1.
   Столкновение произошло в автобусе. Ничего подобного Дана не предполагала. В этот вечер, как обычно, домой не спешила. Выждав, когда закончится час пик, пошла на остановку автобуса. Девушка не любила толкотню в салоне. Давка, “нечаянные” прижимы к ней нахальных парней выводили из душевного равновесия. Ее охватывал озноб, когда мужские бугры откровенно упирались ей в бедра или сзади. Она старалась отстраниться, но плотная масса пассажиров не позволяла продвинуться вперед, и девушка стояла, замерев, с неистово бьющимся сердцем.
    В голове упорно пульсировала мысль: почему же рядом с нею не стоит тот, о ком грезит в своих мечтах, не ограждает ее.
    День угас. Сумерки, что характерно для горной местности, наплывали на городок быстро. Дана любила минуты своего неспешного движения к остановке, особенно в сумраке, когда прохожих становится все меньше и меньше, а силуэты их размываются в сероватой мгле, становятся неузнаваемыми. Не надо кивать в знак приветствия и улыбаться малознакомым пешеходам, но в то же время ощущать трепет от появления встречной высокой и ладной фигуры в надежде узнать в ней… может быть, его? Подкатил автобус, с болезненным скрипом распахнулись двери. Дана легко вскочила на ступеньку и обмерла: прямо перед собой она увидела симпатичного парня.
    Он стоял в небрежной позе, со снисходительной улыбкой на полных губах. В автобусе много людей, но она не видела никого, кроме этого высокого и плечистого молодого человека, одетого в  кожаную куртку с многочисленными карманами и молниями, в новые джинсы и щегольские туфли. Кудрявая голова неприкрыта, чёрные локоны касались плеч, загорелое лицо с правильными, тонкими чертами и крупные светлые глаза. Они сверкали и притягивали магнитом  огромной  силы.
Дана замерла на ступеньке и не могла оторвать взгляда от незнакомца.
      – Проходи, крошка, поближе. Никак втюрилась с первого взгляда?
Дана вспыхнула. Каков нахал!
     Но она чувствовала, как предательски заалели  щеки. Если бы в эту секунду двери оставались открытыми, она бы выскочила наружу. Но двери захлопнулись, и автобус катил  в сторону дома, нет, скорее к романтическому приключению. А в том, что оно начинается, Дана поняла сразу же, как увидела эти сверкающие насмешливые глаза. Но насколько могло быть отвратительно поведение их обладателя, Дана не могла предполагать.
      Парень находился в том приподнятом и беспечном настроении, в каком бывают молодые независимые натуры, если находятся под действием  алкоголя. Его рука вдруг подхватила Дану под локоть, приблизила к себе.
     –Иди поближе, крошка,– сказал он, вульгарно улыбаясь и охватывая девушку жадным взглядом. – Ты права, в меня нельзя не втрескаться, но и ты меня предельно заинтересовала.
     Дана попыталась освободиться, но это ещё больше разожгло любопытство парня.
     – Пустите меня! Вы, нахал! – негромко, но твердо сказала Дана.
     – Любопытная  реакция у крошки, –  весело  сказал голубоглазый  парень. – Вот сейчас приедем к тебе домой, и я тебя раздену!
     Стоящие рядом мужчины обратили взоры на говорившего и на Дану. Кровь хлынула в лицо девушки. С молниеносной быстротой она влепила парню звонкую пощечину. Он опешил и разжал руку, которой удерживал девушку под локоть. Рядом раздался желчно-холодный смех. Дана смотрела на незнакомца с ужасом и видела, как удивление от пощечины в его глазах сменяется гневом и яростью. К счастью автобус остановился, и Дана выскочила в двери.

     Дана работала в районном музее, обладала хорошо поставленной речью и на её долю выпадала приятная миссия: рассказывать о своём богатейшем крае экскурсантам. На этот раз приехали отдыхающие из санатория.  Вчерашнего хама она увидела в толпе гостей. Парень выглядел  напряженно взволнованным. Рой вопросов закружился в голове у девушки: кто он, отдыхает в санатории и приехал на экскурсию? Но каким образом  оказался вечером в автобусе?  Дана стала спотыкаться в своей лекции. К счастью, рассказ подходил к концу. Но теперь он вдруг отделился от группы и стал рассматривать коллекции минералов в конце зала. И когда экскурсия удалилась, а коллеги тут же поспешили на обед, как обычно, поручив Дане закрыть музей, парень исчез из её поля зрения. Она облегченно вздохнула, потому что испугалась, вспомнив звонкую пощечину, язвительный смех пассажиров и ярость в его глазах.
     “Он пришёл со мной рассчитаться,– мелькнула мысль у Даны,– и поджидает на улице. А я на обед сегодня не пойду”.
     Но, увы, она вздрогнула от его голоса:
     – Не торопись закрывать музей, мне надо тебе кое-что сказать.
Парень стоял в двух шагах от неё: высок, широкоплеч и красив. Его глаза! Она тонет в его глазах, ах, если бы не вчерашняя пощечина! Он пришёл со мной рассчитаться!
     – Не подходите ко мне! – вскрикнула Дана, она видела в окно, как в автобус, не спеша, садятся экскурсанты. Я сейчас позову на помощь.
    – О чём ты, опомнись! – в голосе парня Дана уловила раздражение.– Я должен объяснить вчерашнюю нелепость.
    Дана, не слушая парня, устремилась к выходу.
    – Да постой же!– он ловко схватил её за руку и больно сжал.
    “Он намерен расправится со мной за вчерашнюю пощечину. Нет! Он не возьмёт меня силой!”
    Дана резко повернулась к парню, схватила стоящий на стеллаже кубок. Парень, увидев это,  резко дернул на себя Дану, но, не рассчитав силу своего рывка, стремясь сохранить равновесие, зацепил ногой за стеллаж и повалился навзничь, не выпуская руки Даны, увлекая девушку за собой.
    – Негодяй, никому не взять меня силой!
    – Извини, я не рассчитал…– только и успел пробормотать парень, как тяжелый кубок выскользнул у неё из руки и непроизвольно обрушился на его голову. Брызнула кровь и стала заливать левый висок парня. Глаза его остекленели и закрылись.
    Дана некоторое время лежала на нём, затем в ужасе вскочила.
    “Что я наделала? Я убила человека!”
    Кто может подтвердить, что она сопротивлялась насилию, а этот кубок  просто выронила, когда падала. На ней нет ни царапинки, даже платье не измято и не порвано, а человек убит!
   Дана в ужасе  вскрикнула, выбежала из музея и, спасаясь от страха, охватившего её, юркнула в открытую дверь экскурсионного автобуса. В нём возбужденные пассажиры делились впечатлениями, покупками и не обратили внимания на появившегося лектора из музея. Дана пробралась на заднее  сиденье, опустилась в мягкое кресло и закрыла глаза. Через несколько минут автобус тронулся, унося Дану с места преступления, где истекал кровью человек,  глаза которого её поразили.

2.
     У Стаса Брянцева прекрасное настроение. С утра похолодало, а это верный признак хорошего клёва хариуса. Торба, куда он складывал пойманную рыбу, потяжелела, широкая лямка изрядно давила на плечо, и рыбак время от времени поправлял ношу. Ощущение тяжести умиротворяло, перерастая в блаженное удовлетворение.
     “Обловлю вон ту шиверу и на сегодня хватит,– размышлял Стас.– Надо  рыбу потрошить, готовить тузлук, а дело к вечеру, потемнело, обложило тучами. Неровен час ¬ –  хлестанёт дождь”.
    Стас снял с плеча торбу, поставил  у валуна и переменил на удилище снасть на спиннинговую катушку. В знакомой  ему  речной ямке  всегда брал тайменей. И сейчас намеревался бросить серебряную блесну-вертушку, игра которой очень привлекает царственного хищника.
     Бирюса в этом месте делала крутой поворот, так как на  пути встал высокий претор, и река  за многие века вымыла у  его основания глубокую и широкую яму – прекрасное место для зимовки. Уже сейчас  рыба начинает скатываться сюда, но  ещё долго, до самого ледостава, будет выходить  из ямы кормиться. Перед ямой шивера. В её  лабиринтах зависают таймени и ленки,  хватая зазевавшихся ельцов или хариусов.
    Стас бросил блесну туда, где шивера  после  бурного и  пенистого  бега успокаивается, где, словно  по  ранжиру, стоят хищники.  И таймень взял сразу же.  Стас понял – рыбина крупная.  От подсечки и последовавшего за ней толчка он выпустил ручку трещотки, и катушка стала раскручиваться с бешеной скоростью. Он поймал ручку трещотки ценой сбитых в кровь казанков, не чувствуя боли,  остановил уходящую в глубь добычу. Опасаясь, как бы она не сошла с якорька, торопливо вошёл в воду, продолжая давать слабину, одновременно наматывая леску на барабан катушки. Убедившись, что таймень прочно сидит на крючке, рыбак помчался по воде вниз по течению, где метрах в десяти находилось галечное дно и можно подвести добычу к берегу, выбросить на сушу. Иначе в валунах его не возьмёшь. Но и тут непросто – глубина приличная. Стасу уже выше колен, ледяная вода залилась в сапоги, но он не чувствовал холода, отдаваясь весь борьбе.
Таймень сделал свечку, выскочив из воды, сверкнув своим могучим телом. Стас быстро и ловко подмотал лесу, держа рыбину некоторое время на поверхности, и обмер: голова тайменя была едва ли не с его шапку.
     – Врёшь, не уйдёшь! – закричал возбужденный Стас, лихорадочно наматывая лесу на барабан. Но, почувствовав опасность, рыбина ударила хвостом, скользнула по поверхности огромным телом, ушла  под воду, стремительно выскочив едва ли не напротив  Стаса, у валунов, где шумела и пенилась шивера. Стас бросился вон из реки на берег, быстро наматывая лесу, стремясь увести тайменя в глубину, подальше от валунов, пока тот не зацепил грузилом за какой-нибудь камень. Если это случится, то таймень ляжет между валунами, и его вряд ли возьмёшь.
Мокрый, радостно возбужденный Стас выскочил на то место берега, к которому стремился.
    – Тут-то я тебя, красавчика, возьму! – орал Стас, не слыша своего голоса в реве шиверы.– Сейчас ты у меня в глубину пойдёшь, а там галечник, и я тебя спокойно на бережок выведу.
     Стас продолжал энергично наматывать лесу, и когда рыбья морда вспорола поверхность воды в нескольких местах от берега, он стремительно отбежал от воды, с силой дернул на себя рыбину, выбрасывая её на берег. Но он не рассчитал, вернее не хватило силы броска, уж очень тяжела оказалась добыча! Таймень вылетел из реки только наполовину, заюлил по берегу, ища мордой воду. Стас не растерялся, отшвырнул удилище далеко назад, схватил лесу руками и, приподняв тайменя, рискуя вырвать якорь из его пасти, потянул его ближе к себе. Почувствовав сушу, таймень мощно ударил хвостом и тут же сорвался с крючка. Стас бросился к добыче и оказался проворнее: что есть силы гребанул руками, выбрасывая добычу на берег. Бросок не совсем удался,  таймень плюхнулся у самой кромки воды, но Стас, не мешкая в падении, отбросил его дальше, отгораживая своим телом рыбину от воды, отпихивая великана на сушу.  Вскочив, рыбак  изловчился и схватил тайменя за жабры, поволок и, ликуя, в  изнеможении распластался рядом.
    В борьбе  Стас не заметил, как  хлынул дождь, густой и холодный. Отдышавшись, похлопав по голове свою трепыхающуюся добычу, он вновь подхватил тайменя за жабры, поднял его.
    – О-го-го! Килограммов на пятнадцать, – воскликнул рыбак.– Такого я  не лавливал. Жаль, нет Дениса, восторгам не было бы конца.
Стас глянул на низко нависшие  тучи, слыша нарастающий  шум дождя, пошел с добычей к оставленной торбе и, подхватив ее на плечо, смотав леску спиннинга, счастливый и веселый, вымокший до нитки, торопливо направился к палатке. Он понимал:  хлесткий дождь промочит то, что осталось на нем сухим после борьбы, и что если он зарядил надолго, а по всему  видно, что именно так, то у костра не обогреешься и не просушишься. Оставалось одно – сбросить с себя все мокрое и нагишом – в спальный мешок.  Благо, он у него сшит из собачьих шкур,  и хотя тяжеловат, зато теплейший. Затем он примет граммов сто спирта, закусит, напьётся горячего чая из термоса. Палатка стояла на кривой излучине, в километре от ямы, не больше. Она вмещала  только двоих, его и Дениса. Обычно ставили палатку на хорошую подстилку из лапника. Бросишь спальник, как на перине. Мягко и тепло.
Денис сейчас в гипсе. Сломал руку и, естественно, не смог выбраться на их традиционную рыбалку. Стас, как и Денис, не любит шумные компании в тайге с выпивками и дурачествами. Выпить можно и в городе, потанцевать, попеть. Здесь, на реке, он видит себя добытчиком, тем человеком, который в безлюдных местах находит себе кров и пищу. Они, современные робинзоны, уезжают в горы, чтобы отдохнуть от городской суеты, семейных дрязг и производственных интриг.
     Стас торопился. Дождь усиливался, внезапные порывы ветра, падающие с горных пиков, глушила тайга,  наполняясь стоном и скрежетом. Минутами стало пробрасывать мокрым снегом, леденило. Стас прибавил ходу, чтобы согреться. За шиворотом у него понемногу стала браться испарина, но в сапогах хлюпала холодная вода. Мокрые штаны продувало насквозь, хотя они были сшиты, как и штормовка, из  плотной ткани.
    Добежав до палатки, он быстро подвесил  тайменя на сук стоящей рядом лиственницы. Торбу плотно закрыл, привалил к стволу и юркнул в палатку, куда порывы ветра не залетали. Рыбак быстро разделся донага, обтерся насухо полотенцем и юркнул в спальник. Некоторое время он возился в нём, устраиваясь поудобнее, натягивая на плечи байковый вкладыш. В мешке сухо. Мех стал понемногу согревать его. Полежал несколько минут, не шевелясь, блаженствуя, вспоминая недавнюю борьбу, прислушался к шуму дождя и ветра. Как хорошо! Порывы ветра нарастали. Стас протянул руку к карману палатки, вынул оттуда фляжку со спиртом, разыскал там же алюминиевую кружку, фонарик с магнето, называемый жучком. Отвинтив крышечку фляжки, он плеснул в кружку примерно сто граммов, жикнул фонариком, убеждаясь в объёме, и, выдохнув, не спеша, выпил обжигающую жидкость. Несколько мгновений не дышал, ощущая, как горячий комок проваливается в глубину его утробы, и, восстановив дыхание, потянулся к термосу запить спирт  горячим чаем. Где-то в рюкзаке у него лежат хлеб и крекер. Достав все, что ему требовалось, принялся  неторопливо пить чай, закусывая крекером, с наслаждением ощущая, как тепло разливается по всему телу, особенно по ногам. Он блаженствовал, вновь и вновь вспоминал удачливую рыбалку, особенно борьбу с тайменем, потягивал горячий чай, а когда на лбу выступил пот, отправил термос с остатком  напитка на место и погрузился в приятную дрему, сознавая, что спать рано, сумерки только-только начали сгущаться, а надо бы привести рыбу в порядок.

3.
     “Что же теперь со мной станет?– спрашивала себя Дана. – Все, что случилось – неизбежно должно случиться. Но я не желала никому зла, тем более не собиралась убивать этого парня”.
Если бы он остался жив! Дана, не раздумывая, бросилась бы к нему, поцеловала от счастья и больше не содрогалась бы при мысли, что она преступница. Пройдёт совсем немного времени и труп парня найдут в музее, а через некоторое время хватятся Даны и, обнаружив, что её нигде нет, поймут чьих рук дело. Но она в это время будет далеко от города.  Однако  бегство не меняет сути случившегося. Объявят розыск и быстро отыщут, будь она далеко или близко, на курорте или у себя дома. Девушку охватило безотчетное отчаяние.
    Автобус шёл к экзотическому водопаду на Бирюсе, к каменным идолам, рассыпанным по кряжу. Дана ни разу не бывала там, хотя выросла в Бирюсинске. Как только  автобус остановился, а экскурсанты шумно высыпали наружу, Дана решила уйти от людей подальше. Она знала, что все пойдут к водопаду, чтобы на его фоне сфотографироваться. Её могут заметить и станут расспрашивать, куда она собралась, а ей это ни к чему. Лучше убраться подобру-поздорову.
     Дана вышла из автобуса последней, завернула за него и увидела чуть в стороне широкую тропу вдоль реки. Неторопливо направилась к ней, боясь окрика. Но его не последовало. Все увлечены дивным водопадом, его шумом, брызгами, пеной, клубящейся по краям воронки, высокими стройными деревьями, похожими на мачты, которые близко подступили к реке, дополняя величественную красоту горной жемчужины.
     Дана, одетая в осеннее шерстяное платье и простенькую кожаную куртку, обутая в демисезонные сапожки на высоком каблуке, поначалу не обратила внимание на свежий горный воздух и тучи, сгущающиеся над горными пиками. Она уходила прочь от людей. Они могли задать ей вопросы, на которые не могла ответить. Вскоре тропа стала менее торной, затем разбежалась в нескольких направлениях, сделалась едва  заметной, потонув в мягком мхе.
Куда же она идет, что с ней станет? Ведь  здесь дико и страшно, хотя люди теперь ей тоже страшны. Какая-то птица шумно  снялась с дерева и, гулко хлопая крыльями, стремительно улетела. Дана вздрогнула и остановилась. Так ведь это же тайга, в ней есть звери, которые могут напасть на неё и загрызть! Но если и не нападут, то где же она будет ночевать? Какая глупость! Не вернуться ли назад к автобусу, пока не поздно. Девушка стала испуганно озираться вокруг, и через секунду  уже бежала назад, спотыкаясь и увязая во мху. Налетел шквальный ветер. Он  оглушительно щелкнул сломанной верхушкой сосны, до смерти напугал Дану. От неожиданности и страха девушка запнулась за корягу и упала, уткнувшись носом в мох, но  быстро вскочила и, боясь, что автобус уйдёт, бросилась бежать дальше. Если бы не этот неожиданный резкий хлопок сломанного ствола, похожий на выстрел малокалиберной пушки, приведший её к падению, то наверняка она бы заметила на этом злополучном месте схождение троп. Одна тянулась  вверх вдоль реки, говор её сейчас заглушал  шквальный ветер; вторая – уходила вправо, по которой девушка и направилась.
    Девушка торопилась и не замечала, что тропа то ныряла в небольшие лощины, то извивалась по косогорам, то стлалась по ровной площадке, каких прежде на её пути не встречалось. Но вскоре девушка ощутила тревогу, так как ей показалось, что она уже довольно долго бежит по тропе, а дороги, где стоит автобус, нет и нет. Остановилась, всмотрелась в просвет между деревьями и ничего не увидела, кроме низко ползущей  тучи. Внутри у дквушки похолодело.
    “ Где же дорога? – подумала в страхе Дана,¬ – Неужели, я  успела  от  неё  уйти  так  далеко?”
    Собрав  силы, девушка пустилась дальше под усиливающийся шум тайги. Но, пройдя совсем немного, вновь остановилась, в тревоге озираясь по сторонам: едва заметная тропа упиралась в густой, стоящий стеной  молодой соснячок, который раньше ей не попадался. Дана впервые испугалась от  пронзившей сознание мысли – заблудилась! Цепенея от ужаса, она дико закричала, но голос потонул в порыве ветра и в шуме тайги. Дана повернулась и бросилась назад отыскивать ту тропу, по которой шла от автобуса. Она помнила, та тропа  шире, заметнее, местами с твердой оголенной почвой. Дыхание девушки  участилось, бешено билось сердце. Ужас гнал её  вперед, как волк косулю. Она не могла больше ни о чем думать, кроме того, как  выйти на злополучную тропу, а затем к дороге, тогда  спасена. На попутной машине вернётся домой и пойдёт в милицию.
    Пугающе налетали новые и новые порывы ветра, раскачивая верхушки деревьев, срывая с них отмирающую хвою и листья, осыпая Дану, словно погребальной землей, и она не сразу заметила, как  вместе с листьями на неё посыпался мелкий и колкий дождь. Девушка обратила на него внимание лишь, когда он полил неистово, как из ведра с  жутко  пугающим шумом. Дана остановилась, ища убежище. Но кроме могучих стволов деревьев ничего вокруг, и она прижалась к сосне, решив переждать дождь, а затем снова броситься на поиски дороги.
Вынужденная остановка позволила прийти в себя и более трезво взвесить обстоятельства случившегося. Паниковать не стоит. Хуже того, что с ней уже случилось, не может случиться. Стоп! В первые  минуты  бегства  справа от тропы доносился  нестройный  шум реки. Где же теперь река? Дана внимательно осмотрелась. Сквозь пелену дождя трудно что-то разглядеть и определить. Вот если бы взобраться на дерево и посмотреть с высоты, в какой стороне река. Но как же забраться на это огромное,  с голым стволом дерево? В институте Дана занималась гимнастикой, сил хватило бы  подтянуться и влезть на дерево. Стоит  только дотянуться хотя бы до одной из высоко растущих веток. Надо попытаться найти дерево с низко растущей веткой. Вон, кажется, там находится подходящее. Дана бросилась к лиственнице, но, подбежав, убедилась, что и здесь ветки разместились на стволе слишком высоко и  недосягаемые. Дана подпрыгнула. Увы, даже не коснулась пальцами.
      Дождь не прекращался. Порывы ветра несли ледяной холод, и Дана заметила, что нет-нет, да пробросит мокрым снегом. Девушка похолодела от мысли, что дождь сменится на мокрый снегопад,  тропинки исчезнут под белым покрывалом, и до наступления темноты она  не сможет выбраться на дорогу. Пока  видна тропа, надо идти. Но куда? В поисках удобного дерева она окончательно сбилась с пути. Заметив звериную тропу, петляющую между деревьями, торопливо пошла вперед. Девушка изрядно промокла, кожаная куртка размякла и растянулась, пропуская внутрь струящиеся  потоки дождя, особенно в многочисленных швах. Дана чувствовала, как холодные струйки сбегают по спине,  вызывая  неприятные ощущения. Сапожки промокли, и в них чавкала вода. Идти  трудно, ноги то и дело увязали в глубоком мхе, цеплялись за корни деревьев, за колодины, на которых густо росла брусника, маня к себе рубиновыми каплями ягод. Но Дана не замечала их. Вскоре в одежде не осталось  ни одной сухой ниточки. Дана чувствовала, как струйки дождя теперь стекают у нее  и по груди, роскошные темно-каштановые кудри превратились во влажную паклю, по которой струились целые ручьи.
     Девушка изнемогала от усталости, руки, обдуваемые свирепым ледяным ветром, закоченели. Стихия  же угомоняться не собиралась, более того, всё чаще пролетали хлопья мокрого снега, как будто его кто-то собирал на лопату и сбрасывал на  девушку. Это стало походить на сон прошлой ночью, когда вместо цветов сыпались камни, не причиняя  боли,  но  вызывая в  душе  страх. В сгустившихся сумерках Дана уже  ничего не видела, то и дело натыкалась на стволы деревьев, не позволяя себе останавливаться, понимая, что это грозит смертью. Но сил становилось  меньше и меньше, и Дана погружалась в какое-то невесомое состояние, в котором  чувствовала себя иным человеком.
    Подобное состояние она уже  испытывала однажды, тем вечером, когда произошло первое столкновение с парнем. До мелочей вспоминается, как шла по тротуару, не чувствуя под собой ног, плохо владея своими мыслями: они сами собой возникали в  сознании и подсказывали, что “неизбежность почкой вербы набухает постепенно…”, еще несколько мгновений – и свершится встреча,  о которой  мечтала всю   жизнь. Дана делала всё машинально, шла, видела силуэты людей, движущихся навстречу, почувствовала, как подошёл автобус, как автоматически вошла внутрь и – яркая вспышка: она увидела его глаза. Эти глаза и сейчас засияли перед ней, повели выбивающуюся из последних сил до  места  неловкого падения.
Она упала, споткнувшись о какой-то предмет. Он выглядел квадратным и тяжелым ящиком. Дана попыталась подняться, но сил не хватило. Девушка откинулась навзничь, в  изнеможении прислонилась к стволу дерева, чувствуя, как влага, собравшаяся во мху, на котором  сидела, проникает в  колготки, холодит бедра и поясницу. Руки, упирающиеся в мокрый снег, леденеют. Девушка попробовала подобраться выше и уселась на корень лиственницы, мощной жилой уходившей от комля в землю, как бы уцепившись за нее крепко-накрепко, держа в вертикальном положении исполина. Он стоял могучий, непобедимый, но холодный в своём безразличии к судьбе девушки.  Обессиленная и сломленная, несчастная  беззвучно зарыдала. Горячие слезы бежали по  мокрому лицу, и она не вытирала их, потому что никто не мог видеть её слабость, как и никто не мог  утешить, ободрить,  поднять на  ноги и  встряхнуть, чтобы  не закрывались  от  усталости сонные  глаза. Никого  рядом, дебри, и  неумолимый  мокрый  снегопад. Пройдёт  некоторое время, она  закоченеет под лиственницей, а труп  никто не найдёт. В отчаянии Дана поджала под себя ноги и вновь задела сапогом за квадратный ящик, и он показался ей знакомым. Девушка напрягла память. Точно  такой  же ящик есть  у соседа по квартире. Да это торба! Но как торба попала сюда?
    Дана потянулась к ней, нащупала в темноте крышку и откинула: в ней лежала свежая рыба, хариус. Девушка вскрикнула  не то от радости, не то от неожиданности. Но спокойно! Уж, не на рыбацкий ли стан она набрела? Но где же палатка? Дана  напрягла зрение, огляделась. Сквозь пелену дождя и мокрого снега впереди себя  увидела невысокое серое пятно, напоминавшее палатку. Собрав последние силы, Дана бросилась к пятну в надежде найти укрытие и помощь.

     Станислав погрузился в приятную дрему. Сон его был безмятежен и глубок, каким бывает он у здоровых молодых людей после длительной физической нагрузки. Неизвестно сколько бы он проспал, не разбуди его шорох. Чу! Кто-то скребся в закрытый клапан палатки.
    “ Зверь, росомаха чёртова,– промелькнула мысль,– пропал мой таймень. Раздерёт на куски и бросит”.
   Не успел Стас додумать, что в этих местах не так страшен четвероногий зверь, как двуногий, и схватить нож, лежавший под спальником, как сквозь шум дождя, монотонно бьющего по палатке, услышал слабый женский голос, как писк пищухи.
    – Помогите, ради Бога, есть кто-нибудь здесь?
    Стас не робкого десятка, но по спине побежали мурашки. Что за чертовщина, не сплю ли я? Откуда здесь взяться женщине?
    – Кто там? – сипло выкрикнул Стас, высовываясь из спальника, безошибочно хватая кинжал.
    – Помогите, ради Бога, я замерзаю!– вновь послышался слабый голос, заглушаемый шумом дождя и ветра.
Окончательно очнувшийся ото сна, Стас понял, что все это наяву, и кто-то заблудился. Он протянул руку к дверному  клапану и, нащупав в кромешной тьме бечевку, без труда развязал петлю и, перехватив шнур вверху, выдернул  из петель. Клапан раскрылся, в палатку ворвался холодный, сырой ветер.
     – Заходите, смелее!– в руке у Стаса  появился фонарик-жучок. Жиг-жиг-жиг раздались  скрипящие  звуки, и слабый луч света упал на непрошеную гостью. Хозяин  палатки почти наполовину вылез из спальника, обнаженной грудью и спиной чувствуя, насколько свеж воздух за пределами меховика, и что стихия разбушевалась не на шутку. То, что парень увидел в слабом луче фонарика, потрясло. Перед ним на коленях стояла женщина, с которой, казалось, потоком лилась вода. Её мокрые длинные волосы едва не касались земли и напоминали  только что вынутую из воды паклю.
   – Быстрее, быстрее вползайте в палатку, вот сюда в угол!– Стас направил луч фонарика туда, где  комком лежала и его мокрая одежда. – Смелее!
    Девушка повиновалась. Стас задраил входной клапан, подсвечивая себе фонариком. Усиленно работая жучком, выжимая  из фонаря приличный луч света,  с изумлением уставился на сидящую незнакомку с бледным лицом. Некоторое время висела мёртвая пауза, в которой  слышался лишь шум дождя, да вой ветра.
   – Вы меня не тронете?– едва слышно жалобно спросила незнакомка.– Я только обогреюсь и уйду.
   – Куда вы уйдете!?– воскликнул Стас выведенный её вопросом из оцепенения. – Разумеется, я вас не трону, если вы, в свою очередь, меня не съедите.
   – Нет, что вы!
   – Ну и прекрасно,– удовлетворенно сказал Стас, поудобнее садясь, машинально нагребая на себя упавшие полы спальника, обнажившие спину и живот.– Но вы, я думаю, хотите непременно выжить?
   – Да, а что?– едва слышно ответила девушка, а Стас услышал, как у гостьи не то от страха, не то от холода стучат зубы.
   – Ну и прекрасно! Жить хотят все, а потому слушайте меня и подчиняйтесь. Обогреться у меня в палатке нечем, примуса я с собой не беру, паяльную лампу тоже, но есть спальник и спирт. Сейчас вы снимите с себя всё, что на вас надето, оботретесь моим полотенцем и очень быстро залезете ко мне в спальник. Здесь вы выпьете сто граммов спирта, и тогда я гарантирую, что вы согреетесь.
    – Но это невозможно! – воскликнула незнакомка протестующее.
    – Возможно! В вашем положении возможно. У меня нет ни другого спальника, ни сухой одежды кроме носков и портянок. Час назад я был такой же мокрый, как вы.– Стас чувствовал, как холодеют его спина и грудь, как тепло потихоньку улетучивается из раскрытого спальника, и нырнул в него глубже, подтянул к себе замок молнии и, улавливая немое возражение гостьи, иронически добавил. – Не хотите ли вы в одиночестве занять моё место?
    – А нельзя ли по очереди?
    – Нельзя. Моя мокрая одежда у вас под ногами.
    – Тогда, может быть, вы разожжете  костер? Или дайте мне спички, я сама попробую.
   – Не получится. В такой дождь костра не разведёшь. Да и что толку стоять у огня и мокнуть. У вас же нет зонтика.
   – Нет.
   – Вот видите, ещё немного, и вы окончательно продрогнете, тогда я не ручаюсь за ваше здоровье и жизнь. Раздевайтесь! Я погашу фонарик.
Мгновенно тьма в  палатке стала непроницаемой. Дана зажмурилась, и в её глазах побежали оранжевые и фиолетовые полосы, превращаясь в синие вспышки. Дана в испуге распахнула ресницы. Вспышки превратились в слабые исчезающие светлячки. Что с ней творится, где этот человек?
    – Вы здесь? – тихо, содрогаясь всем телом, спросила Дана.
    – Здесь, где же ещё!
    Зубы у Даны выбивали чечётку. Не управляемую:
    – Вы издеваетесь надо мной.
    – Нисколько. Раздевайтесь, у вас нет выбора,– сурово сказал Стас.
    – Но я не могу. Вы, наверно, голый!
    –А какой же ещё, если  я  вымок под  дождем  до нитки?– он жикнул фонариком, протянул девушке полотенце.– Просушите, насколько сможете, волосы. Сейчас я достану носки и новые портянки. Одной вы повяжите голову, так как волосы вы все равно не высушите, а вторая послужит набедренной повязкой. Больше я вам ничего не могу предложить.
    Дана озябшими руками приняла теплое и сухое полотенце, несколько мгновений согревая им закоченевшие пальцы, затем принялась осторожно сушить волосы. Небольшое полотенце быстро намокло, ещё через несколько секунд его можно было выжимать. С головы Даны теперь не капало. Стас жикнул на девушку фонариком.
    – С первой задачей вы справились, теперь быстро сбрасывайте с себя мокрую одежду. Будьте благоразумны, если  хотите  жить.  Я вас не трону.
Стас потянулся за фляжкой со спиртом и кружкой, вынул из кармана термос, зашуршал целлофановым  пакетом с крекером. Прислушался, девушка не шевелилась, её бил озноб. Дыхание было прерывистым.
    – Ну что же с вами делать, откуда вы свалились на мою голову?! Раздеваться не хотите, тогда хоть выпейте горячего таёжного чая.
Стас открыл термос, налил полкружки горячего напитка, затем не зажигая фонарик, плеснул из фляжки три були спирта и протянул девушке.
    – Пейте, это поможет вам несколько согреться.
Дана дрожащими руками приняла кружку, показавшуюся ей раскаленной, и несмело поднесла к губам, но остановилась.
   Стас  заметил, что волосы незнакомки уложены в высокую копну. Он зажикал фонариком, направляя лучик вниз, и увидел, как  мокрое пятно вокруг девушки разрасталось, струйки воды скатываются под спальник. Это говорило о том, что на девушке не осталось ни  одной сухой нитки. Стас нащупал свою мокрую рубашку и стал вытирать пол палатки. Тем временем Дана попыталась отхлебнуть глоток горячего напитка, но острый запах спиртного ударил ей в нос.
    – Я не могу пить это,– жалобно прошептала она,– вы хотите меня споить, как вам не стыдно!
    – Мне стыдно?  Мне должно быть стыдно!– воскликнул изумленно Стас.– Чёрт меня подери, как вас там?..
    – Дана, – сказала она.
    – Я Стас, Станислав Брянцев. Дана, какое приятное, неожиданное имя, это же нужно вам, а не мне. Я лежу себе в тепле, дожидаюсь, когда перестанет дождь, чтобы разжечь костер, выпотрошить рыбу, сварить уху. И вот я лежу, более того, сладко сплю, но являетесь вы, просите помощи, я  пытаюсь сделать всё  возможное, но  вы усилия отвергаете, да меня же ещё и стыдите. Но Бог с вами, я понимаю ваше состояние, но поймите же  и вы: больше того, что  я вам предлагаю,  я не в состоянии сделать. Не последуете моему совету, к утру вы – труп. Этот дождь зарядил на всю ночь, а может и на сутки. Что от вас останется? Я уверен, что ночью вывалит снег. Вы это понимаете? Нет, вы не понимаете. А потому слушайтесь человека, который что-то смыслит в таких делах. Так что потрудитесь выпить напиток. И побыстрее, пока  не остыл. У меня больше ничего нет, даже таблеток аспирина.
     Злость  на жеманницу охватила Стаса, он снова сидел в мешке с обнаженными плечами и услышал, как гостья осторожно принялась пить чай.
    – Молодцом, – похвалил Стас,– возьмите крекер, закусывайте,–  подождал, пока Дана не выпила всё до дна,  сказал. – Ну вот, умница, как, пошло тепло по жилам?
    – Кажется,  пошло, – робко сказала девушка и впервые в темноте улыбнулась.
    – Если бы вы это сделали в спальнике, то эффект оказался бы гораздо  выше. Ну да, лиха беда начало. Теперь подойдите ко мне поближе.
    – Зачем?– настороженно спросила Дана.
    – Я помассирую вам шею и плечи, как бы не застудить бронхи, да и пневмонию немудрено схлопотать.
Дана по-гусиному приблизилась к Стасу. Он ощутил это по прерывистому дыханию, опустил на  плечи руки, стал массировать тело через куртку и платье. Дана чувствовала его силу и тяжесть рук. Вот они пробрались к ней за шиворот куртки, ближе к  телу.
    – Вы меня извините, но я вынужден раздеть вас силой и затолкать в  спальник.
    – Нет! – вскочила Дана с неожиданной  силой, пулей бросилась к выходу, но уперлась  в низкий свод палатки, ойкнула от боли, опрокинулась навзничь, но тут же перевернулась и на четвереньках, протаранив слабо захлестнутый клапан, очутилась снаружи. Дана  увидела то, так как на тайгу опустилась ночь,  ощутила, как густо сыпал мокрый  тяжелый снег, который мог стать её саваном. Жестко ударил в лицо ветер, пронизал острым холодом  мокрое тело, начавшее было согреваться изнутри.
    – Дана, куда же вы, остановитесь!– услышала девушка встревоженный, но вместе с тем просящий голос Стаса.– Вернитесь в палатку, клянусь вам, не  дотронусь до вас пальцем.  Я человек серьезный, женат.
Голос Стаса  звучал убедительно. Дана съежилась от холода. Она и сама понимала, что если не подчинится Станиславу, то погибнет, а так хотелось жить, ещё раз взглянуть в прекрасные глаза того парня. Но какие глаза? Их больше нет, она убила их.  Слёзы жалости помимо воли навернулись у неё на глазах.
    – Дана, я выхожу из спальника и сейчас надену свою мокрую одежду, что бы вернуть вас в палатку.
Она услышала жужжание фонарика, и бледное пятно света расплылось внутри палатки.
    – Если бы я был негодяй, то не уговаривал бы вас поступать благоразумно. Какое дело негодяю до совершенно незнакомого человека? Вот я натягиваю насквозь мокрые брюки, чтобы идти за вами, а это принесёт нам только огромный минус. Вы, очевидно, не читали “Последний костер” Федосеева, не представляете, что такое стужа в тайге?
   – Читала, я возвращаюсь в палатку,– решила Дана, содрогаясь от нового резкого порыва леденящего ветра.– Не надо приносить  себя в жертву. Залезайте снова в свой теплый спальник.
   – Нет, я не залезу и буду мерзнуть, пока  вы не войдёте в палатку, а через минуту я просто зашвырну вас сюда, чтобы потом не оправдываться перед милицией за ваш труп.
    – Простите, Станислав,– ответила Дана, осторожно протиснулась внутрь палатки.
    – Прекрасно! – удовлетворенно сказал Стас, быстро и надежно зашнуровывая входной клапан.– Наконец-то благоразумие берет верх. Видите, как тяжелеет палатка, как провисает. – Лучик  света ударил в  потолок и  потух. – Это говорит о том, что снегу уже навалило много,  он не тает, не скатывается, на дворе почти зима, и сейчас здесь будет  так же холодно, как снаружи, поэтому прошу быстро раздеться и – в мешок. Я посвечу, куда надо залезать, и отвернусь.
    – А вы?
    – Я попытаюсь одеться и разжечь костер. Дождь перестал?
    – Дождь перестал, но идет мокрый снег и дует холодный ветер, вы же хорошо это знаете.
   – Что же остается делать, если вы капризничаете, буду надеяться на своё железное здоровье и уповать на Бога, чтобы он уберёг меня от воспаления легких.
 Стас высунул из палатки руку, она сразу же  покрылась снегом, стала мокрая, словно кто-то  окатил из ведра водой.
   – Да, самое  верное – это зарыться в спальник,– задумчиво произнес он.
  – А вы обещаете ко мне не прикасаться?
  – Так ведь я и не прикасаюсь.
  – Нет. Там в мешке?
  – В мешке проблематично, там нет перегородки и довольно  тесно,– почесал затылок Стас.
   Если бы в палатке было светло, то Стас  увидел бы, как румянец заливает лицо девушке, но, слава Богу, не видно ни зги.
   – Я понимаю,– сказала  Дана,– но я имею в виду с умыслом прикасаться.
   – Зачем мне к вам прикасаться, – снова начал терять терпение Стас,– надо торопиться, здесь изрядно свежо, а я не из парной выскочил.
   – Ну, как зачем? – не унималась Дана, нервничая.– Все мужчины наглые обманщики и первое, что у них на уме – поцелуи!
   – Ах, вот вы чего боитесь!– воскликнул Стас.– Тут не до жиру, быть бы живу. Клянусь клятвой джентльмена! Торопитесь, не то мы скоро превратимся в сосульки, и вряд ли нам поможет спирт.
   – Хорошо, ложимся на спины, а наши руки будут служить перегородкой,– продиктовала свои условия Дана.
   – Заметано, если только таким  образом поместимся в мешке. Вы готовы?
   – Ну, смотрите, вы дали клятву джентльмена,– сказала Дана, и Стас услышал звук расстегиваемой молнии на куртке.
   – Я ныряю в мешок, нагреваю вам местечко, пока вы раздеваетесь,– он сбросил с себя мокрые штаны, быстро нырнул в мешок.– У-у, да здесь изрядно поостыло, пока мы с вами торговались. Ничего, мы люди молодые, согреемся. Эвенки, чукчи никогда не топят чумов, они заворачиваются в шкуры и согревают их своими телами. Так же поступаем и мы,– безостановочно сыпал словами Стас, считая, что его монолог успокаивающе действует на недоверчивую девушку.
  – Я готова, где ваши носки и портянки?
  – Вот, пожалуйста,– Стас протянул девушке скомканные вещи и, жикнув фонариком, попал лучиком света на обнаженное бедро девушки.
  – Ай, что вы делаете!
  – Я нечаянно, – дернул рукой Стас, словно обжигаясь. – Простите, я ничего не видел, я  считал, что вы левее.
  – Не включайте больше фонарь, иначе я не полезу в мешок.
  – Не буду, становитесь на спальник и быстрее одевайте  носки. Нет, лучше садитесь, иначе вы поднимете головой палатку. Вот так хорошо.– Стас ощутил тело рядом, от него пахло дождем.
  – Вы что, видите в темноте? – заволновалась Дана.
  – Нет, я не рысь, я как летучая мышь, у меня прекрасно работают эхолокаторы и обоняние. Протрите еще раз ваши волосы портянкой, она совершенно новая, байковая, или завяжите ей голову, а второй обмотайте ваши бедра, если хватит длины.
  – Однако вы многословны, сударь,– недовольно ответила Дана, клацая от холода зубами. Выпитый напиток уже больше не согревал, и девушка чувствовала, что замерзает, сомневаясь, что и теплый мешок  выполнит свою  миссию.
   – Хорошо, я буду молчать,– согласился Стас.– Но вы же ничего не видите и не знаете, куда лезть. То вы запретили мне светить, то теперь лишаете слова. Диктатор, да  и  только! Произношу последнюю фразу. Внимание сюда, я распахиваю  мешок, залезайте, осторожнее, иначе вы раздавите мне живот. Так, вы почти на месте, теперь устраивайтесь поудобнее, мешок  вряд ли позволит нам  лежать на спине, поэтому вы можете отвернуться от меня, этакого скверного малого, и лечь на левый бок.
    Стас никогда не отличался многословием. Но сейчас  сыпавшиеся слова, как из рога изобилия, удивляли. Причиной служили те неизъяснимые чувства, которые  охватывали его при неизбежных соприкосновениях с девушкой, и, уподобляясь балагуру, он пытался отвлечь себя от искушения. Но оно подбиралось к нему, невидимое, как партизан. Стас   зажмурился: какой к черту партизан, когда её стройное, молодое  тело рядом, и хотя лицо как следует не успел разглядеть при тусклом лучике фонаря, но догадался, что оно прекрасно, во всяком случае, глаза.
   – Ой,– обожглась Дана своими широкими бедрами о его бедро, и Стаса  пронизало словно током, хотя тело гостьи напоминало ледышку, но ледышку живую, мягкую, способную быстро разогреться.– Вы не могли бы подвинуться?
   – Я бы с удовольствием, но ведь некуда!
Ноги её, протискиваясь вглубь спальника,  запутались в его ногах. Он беззвучно застонал.
   – Вы бы с удовольствием! – с гневом сказала Дана, начиная осознавать, что в спальнике куда приятнее, чем сидеть на корточках в мокрой одежде.– Неужели вам так противно моё прикосновение?
   – Что вы, Дана, напротив, я весь пылаю!
   – Как пылаете? – испугалась Дана и остановила своё продвижение в глубину спальника.
   – Мне стало очень жарко. Ведь человек представляет собой некую печь, так сказать, нагревательный прибор, и вот две полные энергии печки в одном спальнике…
   Он вдруг замолк, ощущая, как Дана, ища опору руке, чтобы окончательно продвинуть своё тело внутрь, неожиданно опустила кисть на то место, где у Стаса начинали расти  густые завивающиеся в кольца волосы. Ладонь и пальцы наткнулись на что-то твердое…
   – А-а-й!– взвизгнула Дана и пулей вылетела из мешка, но так как встать во весь рост  не позволила палатка, она ткнулась головой в упругий потолок, как несколько минут назад, упала на мокрую одежду, стремясь отползти подальше от коварного обнаженного мужчины. Но куда бы  ни ползла, всюду натыкалась на упругие стенки палатки. Она искала выход, но, поняв, что оказалась в противоположной стороне от входа, затихла. Куда же  бежать совершенно обнаженной, продрогшей и уставшей, если за палаткой кромешная  тьма, идёт мокрый снег, в дебрях бушует холодный ветер. Дана уткнулась в  ладони, и страх перед неизбежной гибелью сковал  рассудок. Она уж в который раз сегодня  заливалась горючими слезами и вот снова плакала навзрыд.
Станислав молчал.
    После нескольких  громких всхлипов, ощущая, как  холодок безжалостно охватывает все тело, девушка вдруг резко оборвав себя, замолкла.
   – Сейчас я  поправлю спальник, покину его, а вы залезете, повернетесь на левый бок, а затем залезу я.– И сурово добавил.– Ну, живо, если хотите жить. Вот вход, – он осветил  расстегнутый  клапан спальника. Она повиновалась. Развернулась на четвереньках, передвинулась к слабому лучику света.
   – Смелее. Я не смотрю на вас, не нужна мне ваша красота, я  думаю, как бы выкрутиться из этой ситуации,– но в голосе у Стаса не слышны нотки раздражения и досады, а скорее  нежность и удовлетворение от знакомства с такой необычной девушкой.
   – Но вы не можете отрицать своего возбуждения, – возразила Дана, залезая в спальник.
   – Это говорит о том, что я психически и во всех отношениях здоровый человек, но совсем не значит, что  я не смог бы контролировать себя. Ни слова больше, я запрещаю вам пререкаться. Отвечайте на мои вопросы односложно,–  в его голосе звучали  нотки не столь раздражения, сколь благосклонности.
– Хорошо.
– Вот и славненько. Устроились?
– Да.
– Подвигайтесь, сколько можете влево.
– Подвинулась.
 – Вы на спине?
– Нет, на левом боку.
– Лягте на  спину и проверьте пространство справа.
– Проверила.
– Есть там место на одного человека?
– Есть, но  мало.
– Гм.  И все же повернитесь на левый бок и вытянитесь в струнку. Я вхожу в спальник.
Все это время Стас сидел на корточках зажмурившись, светя фонариком. Его начинало знобить. Теперь он открыл глаза и увидел  обнаженное девичье плечо, часть спины и бок до талии. Далее в спальнике вздымалась  волна  бёдер, и раздражение, какое  оставалось в нём, мгновенно исчезло и, невзирая на холод, тело его в определенном  месте стало увеличиваться, он с неимоверной быстротой юркнул в спальник как-то  по необычному, чиркнув, как бы спичкой, своей спиной по её спине, отчего спичка вспыхнула, но тут же погасла. Затем с трудом перевернулся на спину,  прикасаясь плечом к её левой лопатке,  застегнул клапан спальника, и следом байкового вкладыша.
– Ну как, устроились?
– Да.
– Согрелись?
– Нет.
– Немудрено, столько времени капризничать…
– Я не капризничала, я боялась.
– Понятно, я же зверь, дикарь, вампир.
– Может быть, и вампир, но пока вы мой спаситель.
– Вот это уже теплее.
– Но мне от этого не жарче, я вся дрожу.
– Н-да. Как же вас занесло сюда?
– Я заблудилась.
– Это и так понятно. Как вы здесь  оказались, что случилось?
– Я не могу вам этого сказать, я вас совершенно не знаю.
– Резонно, но я чувствую, вы и впрямь выплясываете зубами краковяк, да и мне признаться не жарко. Вы можете повернуться на спину?
– Зачем? Вы же обещали!
–Чтобы, не расстегивая больше спальник, сесть и выпить последний чай, закусить шоколадом и печеньем.
– Хорошо, только я сейчас поправлю свою набедренную повязку, она куда-то съехала с меня. Так я поворачиваюсь, кажется, получилось. Я хорошая ученица,– сказала Дана, пытаясь улыбнуться в темноте, и её широкое бедро плотно притерлось к его узкому. И хотя тело ещё леденило, Стас зажмурил глаза, в чем необходимости не наблюдалось: никто не видел их блеска  в этой кромешной  тьме.
    Девушка убедилась в  том, что соседнее тело  действительно горячее, но не более. Вдруг в голову  пришла шальная мысль:
“Почему же такая встреча не произошла с ним, с обладателем тех незабываемых глаз? Ведь она когда-то жаждала  романтического приключения”.
    Но разве настоящая ситуация  не фантастическая? Даже в самых смелых мечтах и невероятных грезах  могла  ли увидеть себя в одном спальном мешке с незнакомым молодым человеком и, вероятно, приятным мужчиной!
Дана вспомнила своё  отчаянное состояние, когда подходила к палатке, не видя её, не зная, что рядом человек, который протянет  руку  помощи.  Это состояние далекое от того,  когда  в автобусе залепила хаму оплеуху.  Но и в том и другом случае оно неординарное. Впервые  подумалось о некой связи между событиями, которые неотвратимо надвигались на неё, и то, что сейчас с ней происходит – закономерная неизбежность  судьбы:  отсутствие любви и счастья.
Голос Стаса прервал её1 мысли.
– Дана, я  освещу наше убежище, чтобы  вы могли ориентироваться. Видите, как просел верх палатки под тяжестью снега. Палатка надежная, непромокаемая,– говорил он, энергично жикая фонариком.– Теперь на счёт три –  мы садимся одновременно.  Итак, раз, два, три!
Молодые люди рывком сели в спальнике. Дана увидела, как светлое пятнышко  пробежало по палатке ещё раз  и остановилось на объемистом кармане справа,  там торчал термос, выглядывала фляжка.
– Сейчас начнём пить чай.
– Его много?
– Не более пол-литра.
– Жаль.
– Спасибо Всевышнему, что остановил меня от обильного чаепития после рыбалки. Вам в чай я добавлю пятьдесят граммов спирта.
– Нет, не надо, я опьянею.
– Ничего страшного. Выпьете напиток, закусите поплотнее и спать, буянить вам негде. Утром встанете, как новая копейка.
– А вы?
– Я тоже выпью и перекушу.
– У вас, Станислав, – с благодарностью произнесла она его имя, от чего ему  сделалось теплее,– ничего нет, кроме шоколада и печенья?
– Рыба есть, но она свежая, варить надо. Хлеб есть. Больше  из продуктов я с собой на рыбалку ничего не беру.
 – Вы не беспокойтесь, у меня в куртке есть деньги, я заплачу.
 – Зачем мне деньги в тайге?– рассмеялся Стас,– деньги в городе имеют ценность, где на них можно купить продукт питания, хотя любой продукт всегда  дороже любых денег даже в городе, а здесь, в тайге, продукт питания вообще бесценен.
– А вы кто, философ?
– Я – рыбак. Придерживайте спальник изнутри, чтобы он не съехал с плеч, мне надо орудовать второй рукой,– сказал Стас и, убедившись, что его партнерша усвоила урок, похвалил.– Молодцом!
    Дана услышала журчание наливаемого  в кружку чая, и легкий аромат его поплыл по палатке. Пахло смородиной, шиповником,  родиолой розовой и ещё чем-то неуловимо приятным. Послышалось бульканье из фляжки, затем раздался спокойный голос Стаса.
– Теперь побыстрее выпейте этот великолепный коктейль,– он протянул ей кружку, точнее поднес к губам, она прикоснулась к кружке рукой снизу, поддерживая.– Пейте, не обожжетесь, чай приостыл. Пейте маленькими глотками. Прогревайте ваш организм. Закусывать будете лежа, иначе мы растеряем всё оставшееся тепло спальника. Вот так, хорошо,– он беспрерывно жужжал фонариком.
 Было неудобно сидеть вполоборота корпусом к ней, но он терпеливо поил девушку, и когда в кружке ничего не осталось, расслабился. Затем  тут же плеснул в кружку спирту три  були, выпил, хлебнул остатки чая. Сидеть больше нет необходимости, и, передав пакет с шоколадом и печеньем девушке, скомандовал:
– Теперь ложимся. Раз, два, три!
Они улеглись, поворочались для удобства, ощущая прикосновение друг к другу в  разных точках, от чего приятная волна побежала по их членам, не вызывая  больше ни раздражения, ни испуга у Даны, ни опасного возбуждения у Стаса, может быть ещё и потому, что  оба принялись есть  печенье с шоколадом. Дана чувствовала, как она  начала плыть по тёплым волнам, и  качающийся маятник тепла стал захлестывать голову, опускаться к ногам, как недавнее  отчаянье и страх сменяются умиротворенностью. Дана благодарна этому незнакомому человеку. На какое-то время отдалилось происшествие в музее, стал несущественным страх перед правосудием,  появилось безразличие к своей  виновности. Она, пожалуй, станет держать себя посвободнее. Дана пошевелилась.
– Вам неудобно?
– Нет-нет, в тесноте, да не в обиде.
– Прекрасно излагаете.
– Что вы хотите сказать?– насторожилась она.
– Я хочу сказать, что у вас улучшилось настроение, и мы можем наконец-то познакомиться.
– Но мы уже знакомы. Вас зовут Станислав, а меня – Дана.
– Верно, но как говорил один вождь пролетариата – фамилия ни о чем не говорит, а вот профессия скажет о вас уже больше. Разве вам не интересно знать, с кем проводите ночь в одной постели?
– Безумно хочется знать,– тихо, замирая сердцем, ответила Дана, на что Стас пошевелился, и его нога коснулась Даниной и та поспешно отдернула её.
– Пардон, Дана, так  на чем мы остановились?
– Да мы ещё и не трогались, – она улыбнулась в темноте.– Вы – Станислав…
– Брянцев,– подхватил он.– Прошу вас, посмотрите мне в лицо.– Стас жикнул динамкой фонарика, направив лучик света прямо себе в лицо, повернув при этом голову к девушке.– У меня орлиный профиль и русые волосы, как у всякого чистокровного русича. Кровь моих предков не смешалась с тюркской, они в прошлом – новгородцы. Я высокий, вы можете определить по спальнику, да  ведь вы тоже высокая девушка.
– Да. Чем вы занимаетесь?
– Я инженер, работаю на обогатительной фабрике. Рыбалка – моё хобби.
– Почему вы здесь один?
– Обычно я приезжаю сюда в это время с другом Денисом, но он сейчас сидит дома с загипсованной рукой и завидует мне.
– Вы на мой счёт не обольщайтесь, от меня вы ничего не получите,– нараспев сказала Дана, чувствуя, как выпитый напиток продолжает расслаблять  волю и сознание.
 – Дана, ну что за манера в каждой моей фразе видеть намерение в покушении на вас. И чтобы вас больше не тревожить, я умолкаю.
Стас хотел перевернуться на правый бок, но тогда спина его оголится и холодный воздух проникнет внутрь. Если бы застегнуть хотя бы  наполовину капюшон спальника, тогда станет удобнее лежать на боку, но его надо извлекать из-под головы девушки, а это очень неудобно, придётся возиться и прикасаться разгоряченным телом к капризуле, и, чего доброго, та снова выскочит из спальника, вот тогда наверняка загриппует, а то и подхватит воспаление легких. При такой обузе нечего думать о продолжении рыбалки, на которую  собирался всё лето и всю осень. Но как только бранные мысли  закончились, а он вознамерился полежать спокойно, ощущая согревающееся бедро и плечо, как в нём проснулся мужчина. Стас с ужасом понял, что этот мужчина поднимает голову, встаёт во весь рост и собирается узнать, какова же эта женщина, что лежит под боком. И только Стас собрался ругать  непрошенную гостью, как услышал  жалобный голос.
– Станислав, вы обиделись? Простите меня, но я  никогда не попадала в такую ситуацию.
– Со мной, вы думаете, такое  происходит каждую ночь? К спящему приходит прекрасная принцесса, просит, чтобы её обогрели.– Тут он почувствовал, что его парень не только не укрощается, а, наоборот, заявляет о себе, и что если Стас  сейчас ничего не предпримет, то ему ничего не остается делать, как  либо выскочить из спальника, либо прижать Дану к себе и зацеловать. Но он  не сделал ни того,  ни другого, а принялся неистово подпрыгивать на спине.
– Станислав, что с  вами случилось?– взмолилась девушка.
– А-а, проклятый муравей! Он укусил меня за бок, сейчас  я его раздавлю. Он залез в мой спальник днём: рядом оказалась муравьиная кочка.– Стас не говорил, а кричал, неистово  прыгая и прыгая, пока не потушил в себе загоревшегося мужчину.
– Неужели так больно кусается муравей?
– Нет, конечно, не очень больно, но я их боюсь с детства. Однажды эти великаны чуть не закусали меня до смерти. Я забрался  на дерево, свалился оттуда, сильно ушибся, потерял сознание, а муравьиная куча находилась рядом, и эти людоеды набросились на меня,– неудержимо врал Стас.– Меня потом обметали метелкой.
Дана засмеялась.
– Я в детстве любила муравьиную кислоту. Мы с девчонками брали былинки, клали их на кочку, муравьи облепляли былинки, кусали, оставляя на ней кислоту. Подождёшь минутку, стряхнешь муравьев с былинки и – в рот её, проведёшь между губами – кисло.
– Вы жили в деревне?
– Нет, на прииске. Двадцать лет назад он был совсем маленьким городком, и околица  выходила прямо в рощу с муравьиными кучами, мы туда бегали.
– Замечательно! Но я не хочу больше  прыгать на спине! Как бы нам уснуть? Это самый лучший выход.
– Из чего выход?– не поняла Дана.
– Из создавшегося положения: ваше бедро настолько разогрелось, что  прожигает меня насквозь.
    Дана сжалась и, насколько могла, отпрянула.  Но ей только казалось, что  отпрянула – их бедра соприкасались по-прежнему.
– Что же нам делать?– взмолилась девушка.
– Думаю, скоро подморозит, снег не будет  мокрым и тогда можно будет развести костер, обсушиться.
– Вы правы, у нас нет выхода, кроме как уснуть. А вы во сне не храпите?
– Храплю на спине.
– Ладно, храпите, я вас не услышу.
– Так вы уже засыпаете?
– Хотелось бы, но я боюсь.
– Меня?
– Нет, муравьев, которые вас кусают.
– Ну, вы-то великанов  с детства не боитесь. Так что они вам не угроза.
– Не угроза, но все-таки, вдруг какой-нибудь заползет мне в ухо.
– Не заползет, муравей не дурак.
– Вы думаете.
– Определенно, но я так же боюсь земляных пчел. Они похлеще муравьев.
–А что, и пчелы заползли в спальник?
– Заползли и, думаю, скоро одна из них ужалит меня, если вы тот час же не уснете.
– Всё-всё, я уже сплю. Спокойной ночи.
– Приятного сна,  и не заболейте.
    Они замолчали, каждый погруженный в свои мысли.
“Может быть, ему ничего  не надо рассказывать о себе,– подумала Дана  и закрыла глаза, но сон не шёл. – Как же можно уснуть нагой рядом с нагим мужчиной? Откуда прилетит   спокойный сон, если не известно, что  же  делать дальше, куда идти завтра, ведь она – преступница. Если довериться Станиславу и рассказать ему  обо всём, может быть, чем-то поможет. Знать бы,  что он за человек? Наверняка завтра утром  спросит, какая   нелегкая занесла в таёжную  непогодь?  Можно  не говорить правду, а что-нибудь придумать. Такое правдоподобное, такое  опрометчивое, но  невинное.  Да, она заблудилась, но как, почему оказалась возле водопада? Где тому объяснение, почему она ушла от него? Если  приехала сюда на машине, а  на чём же ещё, то почему пошла невесть куда, и как можно заблудиться, если водопад слышен за километр. Пусть  увлеклась, далеко ушла, но кто-то же остался в машине и должен был броситься на  поиски”.
И как бы упреждая  ещё не выдуманную ложь гостьи, Стас спросил:
– Дана, вы спите?
– Сплю.
– Хорошо, а разве вас никто не разыскивает?
– Почему это вас тревожит?– испуганно ответила Дана.
– Ну, как же, потерялась девушка, я надеюсь, вы приехали к водопаду на машине, и представьте себе ярость человека, который обнаружит свою женщину  в спальнике с другим мужчиной, разумеется, после любовных утех…
– Но ведь никаких утех нет, и не будет! Это вынужденная мера борьбы за выживание!– воскликнула Дана.
– Совершенно правильно! Но это знаем мы, но как вы будете доказывать разъяренному человеку, отыскавшему вас у меня в спальнике? Вы не ответили на мой вопрос.
– Меня сейчас никто не разыскивает, во всяком случае, здесь. Я не замужняя, у меня нет любовника. Так что будьте в этом отношении спокойны и не трусьте, что кто-то из ревности вам сонному оторвёт голову.
– Я думаю, вы погорячились. Трусоватые в одиночку на рыбалку  в тайгу не ходят. Разве мой вопрос лишен логики?
– В принципе не лишен. Но  заверяю – вы в безопасности.
– Охотно принимаю. Но с вами случилось что-то экстраординарное, и думаю, в дальнейшем вам понадобится помощь?
– Вы правы, Станислав,– после некоторого раздумья сказала Дана, поймав себя на том, что ей нравится произносить его имя.– Но я не могу вам сразу открыться. Я работаю в музее. Может  быть, слышали такую фамилию – Новикова.
– Что вы говорите! Я прекрасно знаю Клару Сергеевну,– воскликнул Стас.– И вы никак внучка основателя нашего рудника?
– Правнучка,– поправила Дана, польщенная знаниями её родословной.– Клара Сергеевна ко мне очень хорошо относится. Я бы  сказала, как  к дочери, хотя я совсем недавно там работаю.
– Замечательно, общие знакомые помогут нам.
– Чем?
– Хотя бы тем, что вы перестанете бояться меня, а будете доверять.
– Вы непременно хотите услышать мою историю?
– Если сочтете необходимым, то расскажите. Ведь друзья моих друзей – мои друзья, И могут рассчитывать на поддержку.
 – Я поняла, что вы джентльмен и умеете держать своё слово.
 – Спасибо. Только, ради Бога, ни слова больше на эту жгучую тему. Скажите лучше, как вы себя чувствуете?
– Озноб проходит, но, кажется, весь он так и не выйдет из меня.
– Вот видите, послушайтесь вы меня сразу же, никакого бы опасения. Но не беда, отлежитесь, главное – вы сухая и в тепле. Если вы не склонны к простуде – ничего страшного.
– У меня ангина.
– Ангина не воспаление легких и не обморожение. Я знаю кучу травяных настоев, которыми все эти  простуды лечатся за два-три приёма. Дайте вашу руку, я пощупаю пульс. Ого, у вас прекрасные длинные пальцы, как у пианистки. Играете?
– Да, и едва не стала профессиональным музыкантом.
– Вот как! Что помешало? Если не секрет.
– Секрета никакого. Смерть бабушки.
– Простите, я не знал… Пульс у вас несколько учащенный.
– Неудивительно, я же выпила ваш дьявольский напиток.
– Я имел в виду  не это.
– Вы считаете, что я заболею?
– Если вы спортом не занимались и неженка, то – да.
– Что вы, я гимнастка. Художественная гимнастика.
– Приятно слышать. Тогда  слегка лишь поднимется температура. Горячая уха из тайменя и хариуса, целебный напиток из трав быстро вернут вам форму.
– Вы не находите, что пора бы вернуть  мою руку на место.
– Пожалуйста,– спохватился Стас, и в ужасе почувствовал, как его бросило в жар от знакомой, безусловно, приятной ситуации чувствовать себя полноценным мужчиной.– Я, знаете, люблю гитару и петь  у костра. Больше всего романсы, правда, собственного сочинения. Вот, например, – и он, чтобы сбить поднимающуюся горячую волну, которую  любил ощущать рядом с Наташкой, громко запел:
Вы чем-то очень мне знакомы…
Ваш бирюзовый взгляд весны…
Вы часто-часто мне являлись
В те романтические сны.
     Дана с  первых  слов уловила  приятный баритон Стаса и  стала  мысленно  наигрывать неизвестную   мелодию, в  следующее мгновение  готова  была  взять нотный лист  и  записать рождающуюся музыку.
– Браво, браво!–¬ вполне искренне  оценила Дана.– Вы что, поэт?
– Инженер. И вообще давайте спать. Нечего издеваться друг над другом. Я  дал вам слово и должен его держать,– сердито закончил он.
Несколько грубоватый тон озадачил девушку, она невольно съежилась, затем повернулась на левый бок, затихла. Холодный воздух закрадывался  в спальник сверху со стороны плеча, но она решила не шевелиться, и правильно сделала. Стас осторожно вытащил из-под головы капюшон спальника, и Дана услышала, как сосед, которого  от горячей девушки разделяет  только  одна тонкая набедренная  повязка  из  байки, застегивал молнию. Послышалось его  невнятное бормотание: “Простите за прикосновение, спокойной ночи”,– и он повернулся на правый бок.
Обычно Стас засыпал быстро: голова до подушки, два-три  глубоких вздоха, и  отключался. Сейчас же об этом нечего и думать – рядом лежит обнаженная девушка. Какая-то нереальная безумная  обстановка.
    Только не надо думать о ней, о её свежем теле и ни в коем случае не воображать…Вдруг Стаса обожгла жуткая догадка: она больна!
    Ему стало дурно от такой мысли. “Версия потянет на все сто, во всяком случае, на девяносто. Доказательства тому – отчаяние девушки, побег от людей и это блуждание по тайге. Обнаружила в себе это от обманщика, в которого влюблена, и пустилась в бега. Логично. Может, даже задумала покончить с собой. Так бы и случилось в эту промозглую холодную ночь, но  случайно наткнулась на  палатку рыбака. Первоначальное  настроение прошло, и теперь, после  жути блужданий  и перспективы  закоченеть, больше не помышляет о самоубийстве. И хотя настроение у девушки несколько улучшилось, на душе  по-прежнему тяжело”. Стас крепко задумался, и через некоторое время мысли его потекли в обратном направлении.
“Предположу, что моя догадка верная, то какого же чёрта ей было ломаться и оберегать свою честь. Падшие девицы в такой ситуации сами лягут под тебя. Они мстительны. Но Дана не падшая, скорее всего  её мог  обмануть любимый человек, но негодяй и подонок. Но  тогда бы она тоже не ломалась и безо всякого воспользовалось бы мешком, и прикосновение незнакомого голого мужчины к своему обнаженному телу не вызвало бы такой реакции. Нет, эта девушка чиста, как ангел. Как кроток и мягок её голос, осторожны движения и непосредственны чувства.
Стас устыдился своей первоначальной версии. Но как ни странно, она сослужила ему службу: его возбуждение исчезло незаметно, как тень плывущего  облака.
Но что же все-таки с ней случилось? Конечно же, ссора с любимым человеком. Проще простого. Ссора не рядовая.  Крупная обида толкнула девушку уйти от водопада, где они остановились, возможно, по её требованию. Она, решив проучить его, подлеца, на время потерялась. Пусть, мол, поищет меня, понервничает, сразу же станет ясно – любит,  или  просто притворяется. И ушла в задумчивости по тропе, а когда опомнилась, то оказалось, что заблудилась. Он же, негодяй, подождал-подождал и уехал со спокойной совестью. Дана предугадала такой исход, потому так уверенно говорила, что её никто здесь не ищет.
Но это же хладнокровное убийство, за которое негодяя вряд ли посадят в  тюрьму: она психанула, убежала, заблудилась и замерзла. Он её искал, но не нашёл. Возможно, с друзьями. Несчастный случай. Ловкий расчет.
Жаль, что я давно не встречался с Кларой, и  не в  курсе   о новой  сотруднице. Вернусь домой, выясню у Клары всё, что знает о Дане. Придя к такому умозаключению, Стас решил непременно уснуть и принялся даже монотонно считать.
– Станислав, вы спите?– услышал он тихий голос, как легкий  шелест ветерка.
Стас не ответил.
– Простите меня. Вам, наверное, очень трудно бороться с собой. Я молюсь за вас Богу. Я вам очень благодарна, Станислав Брянцев.
Дана лежала, как мышь, тихо и спокойно.  Ей  приятно сознавать присутствие мужчины. Оказалось, это несравненное чувство, приятное, необъяснимое. Может быть, на неё действует алкоголь. Несомненно. Ей приходилось выпивать и раньше, но ничего подобного не случалось. Алкоголь толкал на озорство, на шум, на веселье, а здесь, наоборот, на покой и тишину, на грусть и ласку. Смогла бы приласкать этого человека, потрепать по шевелюре, поцеловать, прильнуть губами к его телу? Она  не знала. Это же не её витязь. Но как же хочется назвать своим. Особенно, когда он осветил лицо фонариком,  внешность произвела впечатление. Может быть, потому-то смягчилась сердцем, и прикосновение их тел уже не является синдромом  неприятия, не действует отталкивающе, а, наоборот, успокаивает, вселяет веру в доброе начало и продолжение отношений.
   Дана лежала с открытыми глазами, готовая к диалогу, к ответу на любой  вопрос  великодушного спасителя. Но теперь Станислав наверняка крепко спит и не слышит, как шумит тайга, как  мягко,  но  густо шуршит о палатку крупа, как где-то в ногах капает, но удивительно, в этом море воды их островок остаётся сухим;  видно искусен этот человек в своих делах, и как хочется сказать ему об этом.
Дана тихонько для самой себе шепчет:
– Станислав, вы спите…
4.
    Стас знал, что Дана крепко спит и  осторожно освободился из теплых объятий спального мешка. Снегопад прекратился, температура за палаткой ниже нуля, часы показывали шесть утра. Предстояло быстро одеться в мокрую одежду и срочно разводить костер, просушиться. Он отжал одежду. Холодные трико, свитер и сапоги обжигали до поросячьего визга, но он терпел. В палатке обозначились очертания вещей, свет сумрачного утра почти не проникал сюда. Схватив топорик, Стас вынырнул из палатки, принялся обламывать сухие веточки на стоящих поблизости лиственницах. Веточки короткие, вершка три-четыре,  тонкие, но цену им он отлично знал – прекрасный материал для растопки. Они оставались всегда сухими даже в ливневые дожди. Пара рулончиков бересты, охапочка драгоценных веточек, и костер полыхает. Теперь осторожно, на горящие  веточки  кладётся валежник, припасенный вчера. Через несколько минут Стас подставляет к огню захолодевшие бока и спину. Одежда становится мягкой, влажной и парует, как в  бане каменка. Но костер есть костер. Один бок жжет, второй – мёрзнет. И все же постепенно тряпки не  нём сохнут. Теперь можно позаботиться и об остальной своей и Даниной одежде. Соорудив вокруг костра таганки, он развесил всё, что было, даже лифчик  и трусики.
   Подбросив в огонь несколько валежин, он   облегченно вздохнул, огляделся по сторонам. Ночь прошла, утро вступило в свои права. Сквозь гигантские деревья, стоящие на невысоком холмике, где Стас разбил свой стан,  проглядывалась  Бирюса с  низменным правым берегом. Всюду властвовал снег. Влажный воздух издавал приятный запах, настоянный на сосновой хвое, на иголках лиственницы, налип на ветви деревьев и теперь превратился в скафандры с толстой коркой. Скафандры висели всюду: на кустарнике, на деревьях, лежали на самой земле, подмяв под себя мхи  и брусничники. Болотный багульник выглядел причудливой ледяной мозаикой, в сосульки превратились кисточки баранца и шалфея, заросли осоки и проволочника, опоясывающие крошечное болотце в нескольких метрах от стана склонились до земли.  Эта топкая низинка образовалась от родника, что вытекал чуть выше, у скалы, из которого Стас пил студеную и чистейшую воду. Ослепительная завораживающая  белизна и заколдованная тишина!
     Стас молча любовался таежным белым великолепием. Он любил тайгу во все времена года: и когда она пробуждается после зимней спячки; и когда благоухает изумрудом зелени и медвяным ароматом трав; и когда отгорает рубиновыми, янтарными, огненно-рыжими и малиновыми красками; и вот теперь, правда, ещё не совсем зимней, но в подобной белой накидке, когда так легко дышится рядом с веющим на тебя теплом потрескивающих сучьев.
“Тебе надо бы работать в поисковой партии,– говорил ему Денис,– геологи большую часть  года пропадают в лесах, в горах”.
“Я бы не роптал, работая геологом, но я боюсь пресыщения от красавицы. Какова гамма ощущений, восторга и очарования от встречи с любимой после разлуки!”– отвечал Стас.
Да, это нельзя описать, это можно только испытать на себе, отвечая зову души  и сердца.
Внизу шумела Бирюса. Её говорок в это тихое  и прохладное утро до того отчетливо слышен, что Стас мог сказать, от какого валуна рождается речная музыка. Он улавливал звуки, словно дирижер симфонического оркестра,  знал, где первая скрипка, а где альт или виолончель, где плачет флейта, где гремят литавры и поют трубы. Он закрывал глаза и подолгу слушал голоса  этого непревзойденного оркестра, и у него рождались свои мелодии  к его непритязательным стихам. Жаль, что почти не записывает их и не собирает, кроме, правда, нескольких последних. Вот и сейчас льются звуки: “Я не стану выспрашивать тайны”. Да,  у неё есть глубокая тайна, и шелковистые кудри, пахнущие тайгой. “И не стану своих раскрывать, но однажды ваш взгляд случайный, мне позволил стихи начертать”. Медленно полилась строка за строкой.
 Но что такое? В нос ударил запах гари. Стас открыл глаза, музыка исчезла, а на костре поджаривалась его портянка, вещь, не принадлежащая к поэзии. Стас выругал себя за небрежно повешенную портянку и, раздосадованный тем, что  потерял музыкальный  настрой, обратил взор на тайменя, висевшего на суку. Его подморозило, может, поэтому отчетливо видны радужные полосы и пятна, с разбросанными по всему изумрудному туловищу многочисленные темные точки, малиновые плавники, а у самой головы лазурные. Красавец! Мечта каждого рыбака.
“ Надо браться за рыбу и варить уху. Дана может скоро проснуться”.
Уха получилась на славу. Огромная голова тайменя, два хариуса едва помещались в небольшом котелке. Ложка, нож и кружка – вся посуда. Обжигаясь, Дана пила из кружки ароматную и аппетитную уху. Для нее все это  происходит впервые, как романтично и прекрасно! Красноватые стволы деревьев с белыми кронами. Дымок и тепло костра,  прекрасный аппетит и кружка первоклассной ухи, глухомань тайги и великолепный витязь. Разве это не  сбывающиеся романтические  мечтания? Конечно же, да! Но  поверить в идеальное настоящее – кощунство. Стоит одернуть себя, как  алые краски сменятся на чёрные. Последних, к сожалению, больше.
Дана сидела на валежине боком к костру, поджав под себя ноги в сапожках, пристраивая после  очередного глотка обжигающую кружку у себя на коленях. Она откусывала хлеб, запивала ухой, улыбалась Стасу, сидевшему  напротив.  Он держал на широких листьях бадана крупного вареного хариуса,  молча улыбался в ответ, наблюдая, как девушка осторожно ест. И была  в  этих  позах  такая приятная  истома,  какой девушка  никогда  не  знала, а  человек, сидящий напротив был  настолько  дорог и  мил,  словно это  была  единая  ветвь,  на  которой  угнездилась  цветком  и  она, и сам  Бог  позаботился о великолепной  идиллии, в  которой творят волшебные  силы волшебную сказку. Когда вторая кружка непревзойденной ухи была опорожнена, Станислав подал  на листьях  превосходного хариуса.
– Это не менее вкусно. Прошу попробовать. Но  если желаете отведать пищу богов – голова тайменя на вашем блюде.
– Нет, я ограничусь хариусом, – ответила Дана глубоким грудным голосом.– Она огромная и страшная.
      Стас весело расхохотался.
– А вы её ножом и пальчиками, она разбирается по косточкам, как любая матрешка.
– Матрешка состоит из двух половинок, а эта!
– Эта из двух десятков хрящей,  которые съедобны и изумительны по вкусу.
– Спасибо, я всё равно боюсь, – мило сказала Дана. – Я лучше эту рыбку.
После того, как с завтраком  было покончено, Стас, глядя на смущенно улыбающуюся Дану, спросил:
– Ну вот, вы сыты. Что намерены делать дальше?
 Ах, зачем  задан этот страшный вопрос? Она боялась его, этой минуты и как  могла, оттягивала  объяснение.  Но, увы, время пришло держать ответ. Она глядела на Стаса внимательно, словно пыталась проникнуть в его мысли. И не могла не заметить заинтересованность своего спасителя. Его пытливые серые глаза выразительны, притягивает взгляд его  орлиный профиль. Русые волосы, короткие бакенбарды резко контрастировали с чёрной щетиной  на подбородке и  над верхней губой. На рыбалке Стас никогда не брился,  привозил домой вместе с рыбой окладистую, кудрявую и чёрную бороду и усы. Сейчас же растительность только обозначилась.
– Как тяжек ваш вопрос, Станислав. Я убила человека и не знаю, что мне делать!
Она смотрела на него широко открытыми глазами, в которых отразились горе и ужас, отчаяние и мольба о помощи. И беззащитность.
– Кто этот человек?– спокойно спросил Стас, не выдавая волнения, охватившего его.
 – Я не знаю,– все так же широко раскрыв глаза, только с налетом слёз, ответила девушка.
– Мужчина или женщина?
– Парень и очень красивый,– подавленно ответила Дана, потупив глаза.
– И вы не знаете его имени?
– Нет,– Дана закрыла  лицо руками и зарыдала, покачнулась, и если бы Стас не бросился к ней, не поддержал, она бы упала со  своего  неустойчивого  сидения. Почувствовав его крепкие руки, девушка машинально уткнулась ему в грудь, жалобно всхлипывая.
– Ну-ну, успокойтесь, милая Дана, успокойтесь и расскажите мне, как всё случилось? Я уверен, вам  нечего бояться.
– Вы так думаете?– оторвала лицо от его груди благодарная девушка.
 – Конечно, но мне надо знать подробности.
– Это случилось в музее. Он дождался, когда все ушли на обед. У нас была  экскурсия курортников. Я  проводила их и осталась одна, и он напал на меня. Я ударила его тяжелым кубком по голове в тот момент, когда мы падали на пол.
– Почему же вы решили, что человек мёртв? От падения на пол и удара по голове, думаю, молодые здоровяки не умирают.
– Вы так думаете? Какое счастье!– Дана снова уткнулась лицом в грудь Стасу, от чего парня забил озноб, и он боялся пошевелиться. Наконец Дана взяла себя в руки и, ободренная, что её спаситель так хорошо думает, оторвалась от него и медленно опустилась на чурку. Стас последовал её примеру.
– Так почему же вы так решили?
– Я заметила, что левый висок быстро окрасился  кровью, а  глаза закрылись.
– Что же произошло дальше? Вы убедились, что он не дышал?
 – Нет, когда я увидела, что он без единого вскрика закрыл глаза, а висок залила кровь, я бросилась бежать, откинув кубок под стеллаж. На улице стоял автобус с туристами, которые только что побывали у нас. Я вошла в него, забилась на заднее сиденье, через минуту мы уже ехали к водопаду на Бирюсе. Там я вышла и заблудилась.
– Н-да, – щелкнул языком Стас, чем вновь встревожил Дану, но, увидев переполненные ужасом   глаза, поторопился успокоить.– Это я по поводу того, что вы могли погибнуть. Но теперь вам нечего бояться и переживать. Удар в висок хоть и опасен, но не смертелен, во всяком случае, с той силой, какой был нанесен. Вы просто оглушили молодчика, и рассекли кожу. И правильно сделали. Вы защищались от напавшего на вас незнакомого человека. И какие бы намерения у него не были, вы действовали в целях самообороны решительно и, как  оказалось, эффективно. Вам даже благодарность надо объявить за смелость. – Стас сделал паузу, глядя на Дану со страстным желанием поцеловать, приласкать девушку, вселить в неё уверенность в невиновности, но он боялся теперь не её чувств, а своих.– Но что бы я ни говорил, милая Дана, защищая вас, я уверен, этот тип вскоре пришёл в себя и трусливым зайцем удрал из музея, если двери оказались не заперты.
– Вы так думаете? – воскликнула Дана, и слёзы радости хлынули из очаровательных глаз. Она бросилась к Стасу, который встал ей навстречу, и снова уткнулась в его широкую грудь.– Вы так думаете? Это правда, Станислав, вы уверены в этом? Мне  не грозит тюрьма?
– Безусловно, милая Дана. Я уверен на все сто. Успокойтесь, моя чудная незнакомка. Я сожалею, что вам  пришлось пережить в страхе эти длинные часы. И какое счастье, что, заблудившись, вы  наткнулись на мою палатку. Вас вёл Всевышний.
Он взял её голову, нежно отстранил от своей груди и стал целовать  глаза, из  которых струились  слёзы. Она сначала замерла от неожиданности  и слабости, которая охватила её от поцелуев. Но по мере того, как слезы  высыхали, Дана обретала силу воли и, благодарная этому замечательному человеку, тихо прошептала:
– Не надо, Станислав, прошу вас. Я очень благодарна вам за всё, но я не могу делить вас между собой и вашей женой.
– Дана, я восхищаюсь вами, вы ангел!– воскликнул Стас останавливая свои поцелуи. Он осторожно развел свои руки, опустил их, с восторгом глядел на сочные, чёрные смородины девичьих глаз.
– Дана, позвольте вопрос.
– Пожалуйста.
– Это был бомж, и вы  раньше его не встречали?
– Нет, что вы,– с жаром ответила Дана, и глаза её заблестели, словно она вспомнила что-то приятное.– Это далеко не бомж. Одет отлично: кожаная куртка, водолазка, джинсы, чернобровый красавчик, такого же роста, как и вы. Впервые   его увидела  накануне вечером, когда  поехала домой с  работы.  Я вошла в автобус, а он уже там стоял. Он меня оскорбил, потому что был нетрезвый, я залепила  ему пощечину и выскочила из автобуса.
– Вот оно что!– воскликнул Стас, захлестываемый волной ревности.– Держу пари сто против ста, что  он приходил к вам извиняться, с горячим желанием познакомиться.
– Так уж и извиняться,– озадаченно сказала Дана. – Видели бы вы ярость в его глазах.
– Когда он к вам пришёл?
–  Нет,  в автобусе после оплеухи.
– А в музее?
– В музее подобного не заметила,  но он был далеко неравнодушен.  Так на меня смотрел... безумно. Я испугалась, я такая трусиха.
– Это качество очень вам к лицу. Терпеть не могу гром женщин. Но речь не о том, вы говорите, он ел вас глазами,– грустно усмехаясь, сказал Стас.– Да ведь на вас нельзя смотреть равнодушно. Всё правильно, если он ел вас глазами, желая быть до конца с вами честным, я скажу – он сейчас вынашивает планы новой встречи с вами.
 – Если он жив,– несмело согласилась Дана, потупив глаза.
– К сожалению, я так и не убедил вас,– вяло произнес Стас. Настроение у него вдруг испортилось, ему больше не хотелось говорить о незнакомце, наглом и самоуверенном. Подобных молодых денди он недолюбливал из-за распущенности. Даже потому, что верен своей Наташе. Его не влекло к другим, когда своя жена недурна и свежа. Третий год совместной жизни не великий срок, Стас ещё не успел пресытиться. Он любил Наташу и уважал. Нельзя сказать, что дела у них идут гладко, без осложнений. Не без этого, есть недомолвки, но без грубости и окриков.
Ну, а Дана? Дана, возможно, станет любовницей  того красавца, как не без гордости сказала она. Всё правильно. Чего уж тут портить себе кровь. Отведет  сейчас девушку на дорогу, посадит на попутную  машину и снова займётся рыбалкой, своей жизнью без неё. Но, чёрт подери, от того ему и стало грустно, что Дана не его девушка, а расставание близко. Свет маяка зажёгся. Какой горит свет – не  скажет: красный или зелёный. Пусть определит свой цвет   сама. Он  выполнит любую просьбу девушки,  но отказываться самому от неё  не намерен.
– Станислав, что же мне теперь делать?– спросила Дана, протягивая руки к догорающему  костру. В голосе  звучала тревога и мольба не покидать  на произвол судьбы. – Как быть? В город  возвращаться  я не смею, меня там  схватит милиция. Я с вами согласна, парень  жив, но травму-то ему нанесла наверняка серьезную.
 – На последний ваш довод я могу сказать одно: пусть не лезет. И весь сказ. Ну, а что касается ваших дальнейших действий, то тут я вам плохой советчик. Я бы вас никуда не отпустил.
– Я вас не понимаю, Станислав. Я же незваный гость, а он хуже татарина. Простите меня, я вам сорвала рыбалку и отдых.
– Дана, не обо мне речь.
– О ком же?
– О вас, моя милая. Что до меня – я выполню любое  ваше желание.
– В таком случае отправляйтесь на свою рыбалку, если не мешает снег.
– Снег не помеха, к вечеру он растает. Видите, тучи разгоняет, а меж ними голубое небо. Но я не могу вас оставить в одиночестве.
– А вы не оставляйте, возьмите с собой. Я отчаянный романтик!
– В этом  я не сомневаюсь, но у вас повышенная температура.
– Возможно, но я чувствую себя прекрасно и приподнято.
– Славный вы человек!
– Но этот человек просил у вас совета, как ему быть дальше? Вы не ответили. Поэтому я прошу вас, коль вы спасли меня от гибели, то помогите мне добраться до города и выяснить, что сталось с тем молодым человеком?– с некоторым подъёмом говорила Дана, но  бархатный голос сбился на последней фразе.
– Хорошо. Есть два  варианта: по воде, но на это уйдёт двое суток увлекательного путешествия, и второй – попутная машина. Что выбираете?
– Первое, первое!– захлопала в ладоши Дана, и её милое личико залил румянец радости.
Стас улыбнулся с лукавинкой в серых глубоких глазах.
– Прекрасный вариант. Садитесь к костру поближе, грейтесь и до конца сушитесь, а я схожу за резиновой лодкой. Она спрятана неподалеку.– Стас подбросил валежника в костер, окинул долгим взором окрестности, удовлетворенный, сказал:
– К обеду изрядно потеплеет, небо быстро очищается от туч.
 Как бы в  подтверждение его слов брызнуло светило, рассыпая солнечные зайчики по заснеженной тайге. Сумрак исчез, стало светло, а на душе спокойнее и радостнее. Стас смотрел на девушку во все глаза и видел, как из  широко  распахнутых глаз в чёрном бархате ресниц вылетали снежинки, они искрились в лучах брызнувшего солнца. Густая чувствительная волна захлестнула Стаса, зажгла в нём желание целовать девственно свежие губы, наслаждаться нетронутой девичьей красотой.

Как только Стас, отправляясь за лодкой, скрылся меж деревьями, Дана забеспокоилась о своём внешнем виде. Как жаль, что с собой нет сумочки, и она лишена возможности взглянуть на себя в зеркало. Девушка не сомневалась, что  вьющиеся волосы выглядят неплохо: Дана до завтрака вспушила их расческой Стаса. Но коль  предстоит путешествие на лодке, их стоит уложить на затылке в тугой узел, перевязать шарфиком, что оказался в кармане куртки. Она незамедлительно принялась за укладку волос. Покончив с ними, Дана внимательно осмотрела себя. Серое платье изрядно помято, а на черных с узорами колготках выше левого колена зияли две небольшие дырочки. Придётся смириться. Беспокоила плохо просохшая куртка, особенно в швах. Надо сушиться. Дана окинула взглядом окрестности. Кругом белое безмолвие. Жутковато. Она прислушалась, и тут же показалось, что кто-то, прячась за деревьями, скрытно движется к ней:  сюда явственно долетели шорохи и шлепанье чьих-то ног о снег. Дана замерла. Кто это может быть: человек или зверь? Вдруг это красавчик собирается отомстить за вчерашнее. Ей стало страшно, ещё секунда – и она закричит о помощи…
Между тем солнечные лучи  чаще и продолжительнее падали на деревья и лужайки. Дана услышала, как в противоположной стороне вновь кто-то зашлепал. Она резко повернула голову и увидела, как с ветки сосны, ярко освещенной солнцем, друг за другом сорвались и шлепнулись набухшие  комки снега. Следом подобное повторилось слева. Снова и снова. Девушка облегченно вздохнула: и “он” и “медведи” наступали со всех сторон. Дана расхохоталась и стала снимать куртку, чтобы подсушить  над костром, как вновь замерла от внезапно раздавшейся резкой и звучной трели, перекрывшей на несколько мгновений все звуки. Дана  не испугалась, а зачарованно слушала эту музыку. Трель повторялась вновь и вновь, но уже дальше и глуше.
 – Дятел,– догадалась Дана.– Как  чудно!
 Она готова вдыхать аромат хвои, слушать и слушать эту мелодию леса, но трели смолкли внезапно, как и зазвучали. Девушка внимательно вслушивалась в новые шорохи и звуки, смотрела на полыхающий солнечный пожар, забыв, что собиралась сушить куртку.
Только в детстве, однажды, она слышала трели дятла.  В институте случались вылазки  за город, но они всегда были массовые и шумные, веселые, с песнями и шутками, по-своему незабываемые, с кострами, лыжами, шашлыками, после которых и безумная усталость, и безумный аппетит. И беспробудный сон. Но там были только они, люди, снег и деревья. Зверьё и птицы разбегались и разлетались. Да разве услышишь в гаме и шуме чьи-либо голоса? А здесь она одна среди тишины и таинств.
– Наслаждаетесь таёжной тишиной и музыкой? Замечательно, не правда ли!
– Великолепно! Пушкина читать хочется. Я никогда не думала, что так может звучать дятел. Это был он?
– Да, большой пестрый, сушину долбил, доставал короедов.
–Музыкант! – восхитилась Дана,– такая удивительная трель предшествует  его завтраку!
Дане сделалось удивительно легко.  Она уж уверена, что никакой повышенной температуры у неё нет, и проблем в городе с молодым красавцем, но есть рядом  замечательный человек, прекрасный парень Станислав Брянцев. Всё в нём замечательно. Вспомнился классик: “…и лицо, и одежда, и  душа, и  мысли”. Только вот фамилия смешная, несолидная – Брянцев. Его жена тоже Брянцева.
– Вы не обращайте внимания на фамилию, мне она тоже не очень нравится.
– Помилуйте, но я ничего такого… – Дана почувствовала, как румянец заливает её лицо. “Что же это со мной, я не имею права, ведь он женат”, – и поторопилась перевести разговор на другую тему.– А где же лодка, вы не нашли её?
– Нашел, вот она, в мешке. Сейчас накачаем, спустим на воду, погрузим пожитки, палатку и – попутного ветерка.– Он стоял напротив, по ту сторону костра, и улыбался. Только сейчас, при ярком солнечном свете Дана разглядела его.
 Стас оказался выше её почти на голову. Это она знала, находясь  в спальнике. Несмотря на походную одежду: резиновые сапоги с завернутыми голенищами, выгоревший на солнце штормовочный костюм – его сухощавая и мускулистая фигура выглядела  атлетически стройной и крепкой. От нее веяло уверенностью и решительностью, что очень импонировало Дане. И, конечно же,  взгляд притягивало улыбчивое, несколько продолговатое с ровным  бронзовым загаром лицо с глубоко посаженными серыми  теплыми глазами, в которых искрилась доброта и смешинки. В них не было ни лукавства, ни хитрости. Брови нельзя назвать чёрными, а скорее просто тёмными, бурыми, как дым от только что разведённого костра. Но что удивительно, бакенбарды и щетина, покрывавшая подбородок, отливали чернотой, тогда как волосы на голове рассыпались русыми метёлками.
– Почему вы не носите бороду, она у вас должна быть кудрявая и шелковистая,– неожиданно спросила Дана и опять почувствовала, как краснеет.
 В это время Стас наклонился к мешку с лодкой и, искоса глянув на Дану, сказал:
– У меня нос крючком, орлиный.
 – Ну и что из этого! – смеясь, ответила Дана.
 – Боюсь, на беркута походить буду – глаза да нос останутся, – и Стас заклекотал, защелкал языком.
Дана рассмеялась, а Стас, выпрямившись, закинул на плечо мешок с лодкой, добродушно смотрел на девушку, у которой улучшилось настроение. Когда колокольчики  смеха смолкли, он сказал:
 – Пришла пора, как говорят моряки – отдать концы. Идёмте на берег спускать судно.
– Идёмте! – с охотой отозвалась девушка, вскакивая.
 Через несколько минут они оказались на берегу реки, которая  стремительно  катила  воды, местами   перескакивая  через  подводные скалы  и  валуны,  сердясь  и оттого  пенясь. Станислав  раскинул  лодку,   и хриплые звуки насоса подобно кричащей выпи полетели в разные стороны. Лодка ожила и стала принимать правильные очертания.
– Мы в ней поместимся? – осторожно спросила Дана.
– Двухместная, рассчитана на четверть тонны груза,– внушительно ответил Стас.– Бояться нечего, только  в пути надо слушаться командора, иначе можно сделать буль-буль.
– Вы меня нарочно пугаете.
– Может и нарочно, только у меня есть прекрасный пробковый пояс, вон лежит, наденьте его и будете как поплавок, головой вверх.
– А вы?
– Мне не обязательно, я плаваю, как хариус. К тому же на пути встретятся всего  два пустяковых порога, которые мы с Денисом проходим с закрытыми глазами,– говорил Стас, хотя хорошо знал, что это не так, а после того, как  выпавший снег растает, опасность перевернуться возрастает. Но сейчас осень, воды в реке мало, и вряд ли снег успеет наполнить Бирюсу прежде, чем они пройдут порог.
– Правда?
– Вот вам крест.
– Вы в Бога верите?
– Во Всевышнего Создателя, то есть в Разум. Во всяком случае, пытаюсь постичь истину.
– Вы не атеист?
– Это не то слово. У меня свой Бог – Всевышний Разум Вселенной, который создал  всю эту красоту, то есть живую планету,– Стас сделал широкий жест.
¬– У вас свой взгляд на мир, на жизнь? А как же Дарвин, Энгельс и другие.
– Давайте-ка закроем  первый клапан,– уклонился от ответа Стас.– Если  вас это интересует, у нас найдётся время поговорить во время плавания. Согласны?
– Это интересно,– кивнула  головой в ответ Дана.
Вскоре лодка обрела нормальный вид, судно спустили на воду, причалили. Час спустя  походные пожитки Стас  уложил в огромный рюкзак, приторочил к нему торбу с рыбой и погрузил поклажу в лодку. Дана последний  раз посмотрела  на местечко,  где  была  разбита  счастливая палатка, окинула  взглядом  подтаявшее  белое  безмолвие, и молодые люди, отдав швартовы, отчалили от берега. Лодку подхватило течением, Стас, управляя веслами, вывел её на стрежень реки. Лодка, покачиваясь на волнах, понесла их, отдаляя от холма, где они провели тревожную, но незабываемую ночь. Впереди открывались новые просторы и красоты.
Дана с опаской усаживалась в лодку: она  делала это впервые. И как все “впервые” в нашей жизни вызывает острое ощущение, так и это начинающееся  путешествие захватывало дух. Лодка показалась ей зыбкой, неспособной удержаться на плаву, особенно на быстром течении Бирюсы. Но она не показала виду, что отчаянно трусит, и, вцепившись руками в бортовые верёвки, приготовилась к опрокидыванию. Плавать она умела, но окунаться в ледяную воду, где сразу же сведёт тебя судорогой, жутко не хотелось. Как только  сплавщики  оказались на середине реки, и лодку без помех подхватило стрежневое течение, а высокие зелёные и упругие борта судна надежно защитили девушку от угасающих волн, почувствовала уверенность и даже легкое упоение от движения среди окружающей красоты. Вспомнив о пробковом поясе, который несколько подпирал упругую грудь, Дана окончательно успокоилась и предалась созерцанию плывущих мимо  лесистых берегов, местами тронутые осенним багряным цветом.
Дана робко улыбнулась  Стасу, который старался поймать  встревоженный взгляд девушки, и когда это ему удалось, ответил подбадривающей улыбкой. Он уверенно сидел на подушке с веслом в руках, и с каждой минутой полета по водной трассе лицо его обретало мужественную красоту, какую всегда замечают эмоциональные, порывистые женщины, и среди многих  привлекательных выбирают только это. Новое открытие вдруг поразило Дану, и она остановила  полный благодарности взгляд на одухотворенном живой природой человеке, которого можно любить, надо любить и уж, конечно, к сожалению, любят. Дана загрустила, но ненадолго. Последнее обстоятельство ничего для неё не меняет. Если любовь к ней придёт, то не испугается, не станет от неё отказываться, зная, что такой человек, как Станислав, вынесет и эту ношу. Но, прежде всего, она не уверена в себе: придёт ли к ней когда-нибудь любовь? Она  много раз спрашивала себя: кто же тебе угоден? Ведь среди  поклонников есть  симпатичные и даже красивые парни, но ни к одному из них не испытывала подлинного чувства и не раз сердилась на себя за чёрствое сердце. Правда, она никого не гнала прочь, но всякий раз, когда кто-нибудь пытался объясниться, закрывала ладонью рот, и уж больше он не был  интересен, более того, ей уж не хотелось с ним не только танцевать на вечерах в институте или прогуливаться по скверу, но и быть в одной  компании. Дана порой злилась на себя за такое отчуждение к человеку, ругала свой скверный характер, но всякий раз успокаивала себя бабушкиными словами:
“Внученька моя, не торопись выбирать своего суженого по лицу и осанке, по чину и по положению, жди, когда на него укажет твоё сердце. А укажет – тогда и борись за него”.
Бабушка, милая, родная бабушка! Как Дана была напугана её смертью, как растерялась, оставшись одна на белом свете в начале самостоятельной жизни. Бабушка вырастила, научила всему тому, что умела делать сама, научила   трудолюбию не только в домашних делах, но и в  учёбе. Для бабушки были незыблемы нравственные законы того круга общества, что принадлежали науке и просвещению  старой России, в среде которого жил и творил её отец, профессор, доктор наук, знаток горного дела, в последствии жертва ленинградского дела и основателя Бирюсинского прииска.
Дана прекрасно усвоила уроки любимой бабушки, стремилась походить на неё, понимала движение её души, старалась во  всем   подражать, жить и мыслить такими же нравственными категориями. Что касалось отношения к поклонникам, Дана точно следовала совету бабушки и ждала зова сердца, ждала, когда оно укажет  на него. И, кажется, оно ёкнуло перед тем парнем в автобусе со сверкающими глазами, манящей улыбкой  насмешливых губ.
“Не слишком ли я тороплюсь?– одернула себя Дана,– не прошло и суток, как я встретила Станислава, перед которым робею и смущаюсь и вместе с тем чувствую себя так свободно и легко. Но не слишком ли тороплюсь обнаружить свои чувства?”
Дана смотрела на Стаса, на его уверенное управление лодкой, на приятное, не лишенное мужской красоты лицо, находя блеск  глаз таинственным и поэтому особенно притягательным, и то открытие, какое она сделала  только что для себя, вдруг испугало.
“Он женат и принадлежит другой! Я не покажу  ему своих  чувств,  я останусь свободной. Но разве я не имею право на любовь? На любовь тайную, известную лишь самой себе”.
– Дана,– раздался его звонкий голос,– что за тучи бродят над вами? Ваши глаза то блистают  и искрятся на солнце, то окунаются в серый туман грусти.  Вы тревожитесь о своем будущем?
– Да,– ответила  с искренним чувством Дана,– именно о будущем.
– Но вам незачем так глубоко впадать в печаль. Всё будет хорошо. Я уверен. С вашим незнакомым парнем ничего не сделается. Теперь я ваш друг, и вы должны мне верить.
– Я вам верю.
– Вот  и хорошо. Мне тяжело смотреть, когда вас начинает терзать страх за содеянное.
– Правда, вам тяжело?– обрадовалась Дана.
– Конечно же, только я не понимаю вашей радости по этому поводу.
            – Как же, коль я ваш друг, то и вы мой друг, а я больше не стану огорчать  друга недоверием,– сказала Дана, довольная тем, что он не понял истинной причины  переменчивого настроения.
 – Вот и прекрасно,– Стас широко улыбнулся, обнажая крепкие здоровые зубы.– Если у вас затекли ноги, то  постарайтесь вытянуть их вдоль бортов лодки.
Дана в самом деле почувствовала, что мурашки забегали по стопам и  щиколоткам, хотя она, как и Стас, сидела на резиновой подушке. Отметив про себя его подсказку, Дана с наслаждением вытянула ноги, протискивая их между рюкзаком и  упругими бортами лодки.
– Вы не бойтесь шевелиться, лодка наша очень устойчива, её перевернуть  весьма  непросто, тем более с грузом.
– Я не боюсь, точнее уже не боюсь, – ответила Дана.– Я всегда мечтала отправиться в какое-нибудь романтическое путешествие, пусть им будет моё приключение.
– Наше приключение, Дана,– поправил Стас.
– Вы так считаете?
– Почему бы и нет. Нас двое, мы в одной лодке. Пусть это романтическое путешествие длится вечно или  столько, как одиссея. 
– Вы этого хотите искренне? – Дана широко раскрытыми глазами смотрела на Стаса, в которых он увидел смятение, надежду, желание и страх.
 – Думаю, что да!
– Но это невозможно, вас ждут,– она собиралась сказать: “ждёт жена”, но  не хотелось так сразу, одним словом, обрывать созданную иллюзорную ленту и опускаться в холодные волны действительности. Но сказанного оказалось достаточно, чтобы он понял, о чём идёт речь, и, тонко чувствуя настроение души девушки,  не подал вида, что чьи-то  ожидания что-то значат для продолжения настоящего романтического приключения, и что он по-прежнему чуткий, надёжный партнер. Но как ответить Дане, чтобы не нарушить созданную ею ленту. Если быть откровенным, он не очень-то уверен, что его возвращения ждут с нетерпением, во всяком случае, повод к сомнению у него в последнее время появился.
– Относительно ждут, если так можно выразиться,– беззаботным тоном сказал он.
– И вас это не трогает?– Стас увидел, как на месте Даны, только что романтически настроенной, сидит взволнованная и даже гневная девушка.– Вы не можете лгать!
– Совершенно верно, лгать я не могу. Но, как и всякая собака зарычит на своего собрата, отстаивая свою кость, так и я буду отстаивать своё право на продолжение того романтического  приключения, в какое невольно и, к счастью, оказался вовлечен.
– Это мило с вашей стороны.
Он улыбнулся ей и, спохватившись, стал энергично подгребать слева, так как лодку закружило течением.  Дана увидела впереди протянувшиеся вдоль берега отвесные скалы, невольно залюбовалась их величавой красотой. Чуть дальше с противоположного берега вставали такие же великаны и вода, стиснутая их телами, бурлила и пенилась, катила высокие валы, до которых оставалось несколько десятков метров.
– Это порог?– спросила Дана, вспоминая рассказ Стаса.– До него рукой подать!
– Порог! – ответил возбужденный Стас,– сейчас будем его проходить. Любуйтесь и наслаждайтесь яростью дикой природы. Это впечатляет, я бы сказал, это незабываемо! Держитесь за шнуры на лодке!
– Сколько километров мы прошли?– спросила Дана, но ответа не расслышала, хотя видела, что Стас отвечает, стремясь перекричать нарастающий гул Бирюсы.
Они втягивались в щёки, где река ревела, заглушая всё посторонние звуки, а воздух, казалось посвежел и пахло озоном. Дана вцепилась в шнуры до боли в костяшках, сердце ушло в пятки. Она в оцепенении смотрела, как Стас возбужденно то слева, то справа подгребает веслом, что-то напевая, глаза его горели огнём борьбы, огнём любви  и победы. За его спиной оставались пенные валы и исполины-скалы. Но они были всюду: и слева, и справа, и впереди. Лодку сотрясало от ударов о гребни. Брызги, мириады брызг поднимались в воздух и окатывали Дану и Стаса, залетали в лодку, обжигали холодом колени. Несмотря на яркое солнце и теплый воздух, девушка почувствовала, как холодные струйки стали сбегать за шиворот. Вдруг сделалось пасмурно, солнце исчезло, улетучилась радужная игра брызг, и свинцовый холод и мрак окутал путешественников. Они проходили чрево щёк, где река неистово дыбилась, не раз и не два в большую воду опрокидывала смельчаков, захлестывала судёнышки волнами. Вот и сейчас река бросала на бегущих добрые порции колючей волны, но, поняв, что с этой  парочкой не сладить, как бы смирнела  в следующие несколько мгновений, укрощая свой гнев, катила высокие валы, гаснувшие в широком разливе русла. Впереди открывался относительно тихий плёс.
Сразу, как только путешественники миновали щёки, Стас стал энергично подгребать к правому  берегу. Оглушительный  рёв Бирюсы отлетел в сторону, и теперь можно было  слышать друг друга.
– Нам необходимо просушиться,– сказал Стас,– выпрыгивая из лодки и причаливая  так, чтобы Дана могла, не замочив ног, выйти на берег.– Я знаю здесь одно укромное местечко. Вон там, за скалой, есть проход в райский  уголок. О нём не каждый  знает, как у индейцев Маккены. Помните фильм?
– Помню, вы, как всегда правы, Станислав, на мне  мало сухого. Если бы не куртка, я была бы мокрая, как мышь. Но я ничуть не сожалею, у меня нет слов, я восхищена! Как здорово мчаться по этой стихии! Как прекрасно побеждать! Станислав, вы настоящий герой!
– Пустяки. Я рад, что вам понравилось! Люблю схватиться с неугомонной силой. Чувствуешь себя как-то по-особому. В большую воду на такой резинке пройти сложно. Лодки спаривают. Но сегодня от снега река тоже вспучилась. Ишь, как яростно огрызается, недовольна, что пропустила и не окунула.
– Сколько же мы проплыли километров?
– Прилично. От водопада эти щёки в двадцати километрах. Отступать некуда – только вперед, и как можно быстрее.  Костёр нас согреет и высушит, а уха подкрепит силы. Как вы насчет ухи из свежего хариуса или тайменя?
– Но где их взять, вы всю рыбу присолили.
– Судя по солнцу, у нас в запасе час-полтора, и мы успеем порыбачить,– говорил Стас, орудуя возле лодки.
Он отвязал рюкзак, спиннинг, последний  подхватил и метнул девушке.
– Держите, Дана, и вперед к райской лужайке,– он взвалил на плечи рюкзак с притороченной увесистой торбой и твердой походкой направился к скалам. – За мной, каманчи!– он дико улюлюкнул и понесся вприпрыжку, словно мальчишка.
Не ожидая такого сценария, Дана было удивилась мальчишеству своего спутника, но глядя, как тот смешно подпрыгивает, размахивая томагавком, сама устремилась за диким индейцем, превратив спиннинг в копье.  Песчаный берег реки сменился на крупную гальку, под ногами загремело, Дана споткнулась, не  подхвати её  оглянувшийся Стас, рухнула бы на булыжник.  Но твердая рука воина пришла на помощь, и юный воин остался в строю. Преследование бледнолицых продолжилось.
Но куда же идти дальше – дорогу загораживала отвесная скала. Слева и справа бесформенное нагромождение каменных глыб.
– В этом-то весь секрет,– пояснил Стас.– Надо вскарабкаться на скалу, за ней откроется узкая извилистая щель, по которой можно пройти в Эдемский сад.
Стас скинул с плеч рюкзак, вынул из карманчика моток капронового фала, один конец привязал за лямки рюкзака, второй – себе за пояс и стал  карабкаться по скале, цепляясь за уступы и расщелины. Не успела Дана опомниться, как Стас уже стоял на вершине и, победно выбросив руку, сказал:
– Сейчас я подниму рюкзак, а затем вас,– он потянул за  фал, и рюкзак поплыл ввысь.– Готово!
Стас отвязал от поклажи фал и сбросил конец.
– Привяжите фал за пробковый пояс, он прочный, и смело поднимайтесь, как по лестнице. Видели, как я это проделал? Фал прекрасная страховка.
– Вы думаете, я смогу вскарабкаться?– с сомнением сказала Дана.
– Попробуйте и убедитесь, что скала настоящая лестница, только вертикально стоящая, посмотрите, сколько на ней трещин и уступов. Попробуйте, вы же гимнастка.
– Была не была!– воскликнула Дана, привязала фал за пояс, поставила ногу на первую щербину скалы, уцепившись за уступ над головой, стала подтягиваться, что оказалось совсем просто, так как сильные руки Стаса натягивали фал. Немного мешал пробковый  пояс: врезаясь в бока,  давил в грудь. Второй шаг она сделала увереннее, третий, четвертый…и, счастливая, очутилась рядом со Стасом. И замерла пораженная открывшейся панорамой. Широкий плес Бирюсы сужался и, пенясь на валунах, река уходила в распадок между двумя высокими сопками, кучеряво поросшими смешенным лесом: рыжими,  с не до конца опавшими иголками лиственниц; красными, как петушиный гребень весной осинами; с пламенеющей листвой берез и среди них, сверкая изумрудом, величаво стояли кедры и сосны. Вдали, слева, террасой поднимались складки высокой горы и там угадывалась оленья тропа с белым пятном солонца.
Дана не могла оторвать взгляд от горной красоты, стояла завороженная зрелищем. Стас и сам любовался чудным уголком, но теперь он больше наблюдал за девушкой, перекачивая её восторг в своё сердце.
–Вы счастливый человек, Станислав, который раз уж любуетесь первозданной красотой нетронутого таёжного уголка.
– Каждую осень после института. Но нам пора двигаться.
Они спустились по пологому уклону в узкий проход между скалами и через минуту очутились на лужайке, стиснутой со всех сторон скалами. Настоящий амфитеатр размером с футбольное поле, с противоположной стороны которого густо росли ели и сосны.
– Здесь почти не бывает ветра,– сказал Стас, – ночевать будем под соснами. Под скалой, которую отсюда не видно, бьёт родник, правда тёплый, но вода вкусная. Мы здесь с Денисом всегда останавливаемся. Жаль, нет его рядом, скучает сейчас и завидует.
– Да, позавидовать есть чему. Красота первозданная!
– Именно! Я был уверен, что вам понравится.
 Там, где они стояли, серая тень от скал закрывала половину поляны с высокой пожелтевшей травой, другая часть – залита солнцем. Дане захотелось поскорее очутиться у могучих сосен, где  плескалось лучами солнце, и она бросилась в высокие травы, по пояс утопая в них. Стас последовал за девушкой.
– Пора заняться костром, обсушиться,– Стас скинул с себя поклажу и, подойдя к вороху собранного валежника, где рядом чёрнело пятно кострища, сказал:
– Целый год здесь никого не было. Валежник не тронут, костёр не разводился. Видите, по краям кострища стала пробиваться трава.
– Неужели никто не знает об этом райском уголке?
– Знают, просто недосуг,– Стас поджёг пучок мелких веточек, подождал, пока они хорошо разгорелись, подбросил новую порцию.– Теперь можно сушиться.
Дана сняла с себя мокрую куртку, повесила на  треногу, сооруженную Стасом из жердей, повернулась спиной к костру. Она смотрела, как  Стас снимает с себя мокрую штормовку, свитер, обнажая широкие мускулистые плечи и грудь, поймала себя на том, что ей приятно  знать, как раздевается  нечаянный спутник, как хороши его бицепсы, как горячи и нежны его руки. Совсем недавно она боялась этого человека,  прикосновение  обнаженного тела вызывало страх. Теперь случись повторение ситуации, все потекло бы иначе. Как? Дана не допускает каких-либо вольностей, об этом не может быть и речи, но иначе. Она бы не выскакивала из спальника, не сжималась бы от неприятного состояния души, вызванного сближением с совершенно неизвестным человеком, словно ты прикоснулся к чему-то неприятному, холодному и мокрому. Но, тем не менее, Дана только сейчас подумала, как  же они будут спать в эту ночь. В спальнике вдвоём?
Нет уж, лучше просидеть у костра всю ночь. Конечно, ситуация изменилась. Они просушат одежду, им не придётся донага раздеваться, да и неплохо познакомились,  но лезть вдвоём в спальник!.. Дана теперь догадывается, от чего Станислав вдруг пел  во весь голос песни. Она хохотнула про себя.
– Вспоминаете, как я пел ночью песни?– неожиданно спросил Стас.– Сегодня ночь будет звёздная, но прохладная. Спать будем у костра на лапнике. Вы в мешке, а я  под вашим боком.
– Так вы же замерзнете, проницательный вы человек!– воскликнула девушка.
– Ничуть. Мы разложим костер пошире, нагреем землю, потом веником сметём угли, накроем лапником, и теплое ложе готово. Таёжная перина, рыбацкая! Всю ночь бока на подогреве, сверху – палатка.
Потом они ходили к реке. Стас поймал на блесну двух ленков и таймешонка. Сварили славную уху, чай, поужинали и долго сидели у костра.
Спать не хотелось, Стас  рассказывал о себе, в основном об учебе в институте, о самых лучших своих годах. Дана – тоже. О настоящем говорить избегали. Но то и дело их взгляды встречались, и Стас видел в глазах спутницы удовольствие от общения с ним. Если  долго задерживал свой взгляд, она не опускала тёмный веер ресниц, а также с пронзительной нежностью, как и он, смотрела в глаза. Стас не стал бы отводить взгляда, если бы не глушил в себе порывы страсти. Он просто боялся, что не выдержит, бросится к ней, а узнав вкус её губ, поплывет в сладострастном томлении, содрогаясь от желания овладеть ею. Если бы он был свободен, возможно, так и поступил.

5.
Ах, в том-то и дело, если бы не было этого, если бы! Но у него есть Наташа, раньше он говорил – любит. Не так много воды утекло в Бирюсе с того дня, как они соединили свои судьбы. Наташа хороша, устраивает его во всем, он её – тоже. Недомолвки по пустякам, иногда  спорят на  темы  религии. У Стаса свой взгляд.
– Носи свои взгляды при себе, чего ты свою теорию мне насаждаешь. Я медик и ни в какие  силы, кроме естественных, не верю,– говорила она раздраженно.
– Наташа, но ты ведь не только мне жена, но и собеседник.
– На эту тему я тебе не собеседник. Смени пластинку.
– Давай тогда поговорим о любви.
– У тебя и на этот счёт свой взгляд – дар божий. А я скажу иначе: любовь – это больше половые инстинкты, нежели чувства.
– Наташа, неужели ты вышла замуж без любви?– поражался он.
– Почему не любя. Любя. Небезразлично же человеку, кто  будет утолять его сексуальную жажду. Но говорить в такой формуле некрасиво, вот люди и заменили эту  абракадабру на милое слово – любовь.
– Странно, я считал, что прежде у человека,  да и у тебя тоже возникает чувство притяжения, то есть  возникает желание видеть, слышать, осязать данного человека, а потом уже половое влечение ставит точку.
– Ерунда всё это. Не будь полового влечения, не будет никакой любви. Возьми евнухов, они безразличны к женщинам, потому что лишены физического влечения и удовлетворения.
– Но ведь они лишены его насильственным путем.
– Неважно, главное – лишены, а вместе с тем и так называемой любви. Алкоголики, наркоманы также  лишены этого природного свойства, точнее они добровольно погубили его в своём  организме. Результат один и тот же – они не способны любить женщину и даже самых родных людей: сына, дочь, мать.
– Но эта не та любовь, это другая категория любви. По-твоему, первичен половой инстинкт, а чувства вторичны?
– Да.
– Тогда как же объяснить любовь с первого взгляда?
– Как хочешь, так и объясняй.
– Я-то объясню, меня интересует твоя точка зрения.
– Моя точка зрения такая же, как и твоя – увидела и сразу же подумала: хорош, вот бы отдаться. Коль такое возникает с первого взгляда, то это как раз  и доказывает, что секс основа основ  отношений между мужчиной и женщиной.
– Наташа, это же пошло!
– Согласна, пошло, зато точно. Разве жизнь не состоит из пошлостей? Не будь пошлостей, не окажется интереса. Так-то, мой милый.
– Что же тогда продолжается между нами?
– Любовные игры, утоление  страсти, называй, как хочешь, при совместном и культурном быте. Желание обладать тобой у меня долгосрочное, я уверена, что с соседом его хватило бы лишь на несколько дней или недель.
– Каков прагматизм!
– Ну почему же. Ты красивый мужчина, у тебя много достоинств, скажем, умён, образован, опрятен, не вульгарен, нежен и сладок. А мужская сладость слаще всякой, если она подкрепляется мощным темпераментом.
– Но и слаще женщин нет ничего, точнее конкретной женщины.
– Особенно новой.
– Если она не любима – навряд ли.
– Словом, самая сладкая женщина для тебя – это я?
– Да.
– Спасибо. Пока.
– Что значит – пока?
– А то и значит – пока не затухли половые  инстинкты. На замену приходит долг, то есть узы брака, привычка, общественное положение, дети. Словом, семейная жизнь, кстати, тоже инстинкт.
– Как ты всё узко понимаешь! Точнее навыворот.
– Пусть я узко понимаю,  как тогда объяснить наш с тобой репертуар? Ты же не удовлетворяешься одним положением, тебе интересно как-то иначе. Я не возражаю, тоже ищу интерес.
– Но это же не я изобрел.
– Совершенно верно, это складывалось веками, тысячелетиями. И тебя никто этому не обучал, что поразительно, ты сам дошёл до всего.
– Но я кое о чём слышал, читал.
– Тем не менее, тебя заставляет делать это природный инстинкт в поисках новых ощущений.
 – В этой части ты права. Но разве я мог отдаваться тебе с такой страстью, не имея глубоких чувств.
–  Однако признай, когда ты ещё не погасил страсть, ты иной человек, полон энергии, и тебе бесконечно хочется быть в таком состоянии, но как только оргазм состоялся, тебе уже наплевать на все чувства.
– Ты не права. У меня остается глубокая благодарность тебе, и я счастлив, что и тебе было со мной хорошо.
– Пусть так, но начать снова ты сразу же не можешь.
– Это объясняется физиологией, как только функции восстанавливаются я готов гореть.
– Вот ты и пришел к изначальному: как только появляется сексуальное влечение – ты вновь влюбленный мужчина.
“Чёрт подери,– думал Стас, глядя на Дану,– что же это на самом деле такое? Девушка красивая, и меня к ней неудержимо влечёт. Но я могу устоять, потому что к тебе, Наташа, мои чувства глубже, чем к Дане. К ней они пока лежат на поверхности, у нас  же с тобой, ты права здесь, чувства подкрепляют узы брака, обязательства друг перед другом и Богом. А не будь этих уз, то,– Стас прочел свои стихи:– “Нам не справиться с любовью, я не стражник с хладным сердцем, разольётся сладкой болью, святость тайны – прегрешенье.” Страсть во мне сильна, вот сейчас смотрю на Дану, сижу и сидеть не могу, горячо, млею, как в парной под веником”.
Впрочем, наш герой был неточен в сравнении. Он взял то,  что первое пришло на ум. Млеть в парной под веником – это совершенно иное и конкретное наслаждение, не запретное в описании всех тех чувств, состояния тела и духа и уж множество раз описанное всевозможными авторами, нежели то человеческое состояние, когда он во  власти  половой  истомы. И, надо сказать, оно менее исследовано нашими авторами не в силу стилистических трудностей, а в силу традиций советской литературы и коммунистической идеологии, этакой стыдливой девственницы, где считалось порочным и просто недопустимым показывать интимные отношения супругов, влюбленных, или случайных половых партнеров. И когда Стас понял, что его сравнение никуда не годится и стал искать, с чем же можно сравнить своё состояние, то ничего путного не нашёл, хотя имел философский склад  ума, склонность к фантазиям, умение мыслить  образами и рифмовать слова, но пришёл к выводу, что чувства к женщине, если  они сильные и глубокие, ни с  чем несравнимые. Они особые и могут лишь соизмеряться степенью, как мера веса или длины, насколько эти чувства велики или малы, глубоки или поверхностны. Прелесть этого чувства или обратное – горечь свою  человек не может передать другому, как не может передать физическую боль. Но о силе физической боли можно все-таки судить по тем воплям и стонам, исторгаемым человеком, по выражению лица, состоянию глаз, наконец, по наличию пролитой крови и повреждений членов. Но здесь же все происходит скрытно, внутри самого человека. Как определить  степень страданий или блаженства? Ничего не даёт и дежурный набор словечек: мне хорошо, я счастлива, мне безумно сладко. Словом, это состояние души и тела, дарованное Всевышним как редчайший дар, он постарался скрыть от самого человека, превратив его в тайну, как и тайну рождения человека и миров, оберегая её, потому что от этого зависит продолжение рода человеческого, а значит таинство это святое, не поддающееся словесному описанию и выражению. Хотя, раздумывал Стас, для изображения нетрудно набрать целый ряд звучных глаголов и ярких прилагательных, но всё равно они не способны раскрыть всей гаммы чувств.
– О чём вы думаете, Станислав?– прервала его мысли Дана, несколько загрустившая из-за его затянувшегося совсем не к месту молчания.
Костер пылал, отбрасывая громадные тени сидящих, вырывая у ночи небольшое пространство света, за которым глубокое небо с яркими звёздами и созвездиями, с космической магистралью Млечного пути, забавным, как в сказке, желтым рожком луны, где вот-вот  усядутся чертенята и раздерутся, или,  взлетит добрая волшебница и подарит поцелуй счастья.
– О чём я думаю? О запретной теме,– всколыхнулся Стас.
– Для нас с вами?– догадалась Дана. – А я  думала, вы сейчас  будете петь, как ночью в спальном мешке,– закончила она с некоторым озорством в голосе.
– Может быть, я уже пою во все горло, только про себя. Знаете, такой каламбур есть: молчать я громко не умею, а засыпая, я не сплю, я согреваясь, холодею, но потухая, я горю!
– Нет, не слышала. Это ваш каламбур?
– Все слова принадлежат народу. Каждый из нас ими пользуется на своё усмотрение.
– Слова писателей, поэтов тоже принадлежат народу. Но никто не может присвоить, скажем, стихи Пушкина.  Поэтом изобретенное словосочетание, принадлежит ему вечно.
– Вот именно. Возьмём пушкинское “Я помню чудное мгновенье”. Разве нельзя использовать слова из этого стиха? Можно. До него люди писали и “мгновенье”, и “чудное”, а вот “Я помню чудное мгновенье”  изобрёл Пушкин, этот ряд слов принадлежит его перу.
– Странно, я об этом знала, но такая подача…Может быть, у вас целая концепция?
– Уверяю, все это экспромт. Единственное убеждение и давно: способность человека выстраивать слова в образное словосочетание, то есть мыслить образно, как и любовь – дар Божий.
– Я не считаю даром Божьим мою любовь к бабушке, хотя это единственный человек, которого я любила и люблю.
– Я имел в виду любовь между мужчиной и женщиной.
– В таком случае я не могу разделять ваши убеждения, так как не наделена таким даром.
– Вы не можете отрицать, поскольку вся жизнь впереди. Человек  не может знать, что его ожидает в ближайшее будущее, какие чувства проснутся или умрут.
– Вы хотите сказать, это может знать только Бог?
– Ничего подобного я вам не скажу. Более того, в судьбы человеческие Всевышний Создатель не вмешивается, человек сам творец своей судьбы. Я не согласен с тем, как толкует Библия о сотворении Богом земного мира и его контроля за развитием  Иудеи. Но и стихийно гармония жизни на Земле не могла возникнуть. Меня всегда интересует, что же первично: Бог или материя, из которой сотворён Бог? Теперь я пришел к единой мысли: Вселенная вечна, она не имеет границ. Она никогда не возникала вновь и не исчезала. Менялись лишь миры во Вселенной – умирали, взрывались, рождались. Вечен и Разум Вселенной, который управляет всем процессом во Вселенной, всеми законами. Он никогда не появлялся вновь, никогда не исчезал, он вечен.
Но жизнь – величина непостоянная, за жизнью следует смерть. Рождение жизни – это совокупление тел. Скажем человека, насекомого, растения. Так и рождение миров – совокупление материи в космосе.
Одни дети тех же родителей вырастают и дают потомство, другие – умирают. У первых всё было в организме для жизни, у вторых – чего-то не хватало. Так и миры – одни после рождения развиваются, живут, так как в недрах есть всё необходимое. Другие планеты нежизнеспособные, мёртвые. Не имеют в недрах ни воды, ни воздуха, ни металлов, ни газов и прочее, без чего невозможно развитие жизни.
Люди приходят на живые планеты из космоса. Эмбрионы человека, попав в благоприятные условия на Земле, адаптируются и живут. Питекантропы, неандертальцы, кроманьонцы и сопровождающий их гигантский  животный мир были уничтожены Всевышним Разумом, как неспособные для развития в данных земных условиях. Если хотите, это был некий эксперимент Разума. Но современный человек – эталон живого мира. Но я вас утомил.
– Нет, что вы, я слушаю, очень интересно. Всё очень уж у вас  просто.
– Да, всё просто. Ибо Разум и Вселенная вечны, и тут нечего ломать копья. Но давайте подбросим в костёр дровишек. Пусть будет светло и тепло как днём, чтобы лучше видеть друг друга.
Стас швырнул в костер несколько сухих веток, они  быстро разгорелись, запахло калёным воздухом,  и молодые люди принялись болтать о всякой всячине: о музыке и кино, об артистах и поэтах, об удачах и неудачах. И удивительное дело, им легко слушать друг друга, смеяться и волноваться, радоваться и наслаждаться тем, что видят  друг друга, жгут костёр, пьют чай и считают падающие звезды, загадывают желания. Разговор от звёзд перешёл к той теме, что всегда волновала Стаса – о вечном.
– Красивое падение,– сказал Стас,– всего несколько мгновений – и нет очередного обломка космического тела, возможно, крупицы какой-то древней цивилизации Вселенной.
– Вы считаете, что кроме Земли есть другие миры?
– Их тысячи, миллионы.
– Я тоже верю в эту гипотезу, хотя в Библии сказано, что Земля единственная.
– Вы читали Библию?
– Да, но урывками.
– Библия – безусловно великое творение, но она не оставляет право человеку на размышление, она говорит – верь. Но если человек склонен к  размышлению, и он не хочет слепо верить в то, что написано в Библии, ведь доказательств того, что происходило в мире по Библии очень мало. Библия не объясняет появление других народов, скажем, негров, индейцев или народов живущих в холодных условиях Севера. Почему их занесло туда, когда есть благоприятные  для  жизни земли? Поражают раскопки стоянок древнего человека. Люди, обитавшие там, совсем не походят на Адама и Еву и жили на несколько тысячелетий раньше. И это занимает. Где же начало человеческого мира на Земле? Я склонен думать, что человек явился на землю из космоса по законам Разума Вселенной. Космос – уникальное хранилище: низкие температуры, отсутствие газов, света. Оттуда, в своё время, всё живое, что есть на Земле, но законсервированное попало на голубую планету. Оказавшись в благоприятных условиях, превратилось в то, что называется историей древнего мира.

Они надолго замолчали. Было приятно смотреть на догорающий костёр, уноситься мыслями в неизвестное, не хотелось ни двигаться, ни шевелиться, чтобы не вспугнуть волшебный настрой таинственности тихой звёздной ночи, благодаря которой произошла эта милая беседа о вечном, и Станислав раскрылся Дане с неожиданной стороны – как мыслитель и мечтатель, чем больше приблизился к её сердцу. Она неотрывно смотрела на него завороженными глазами с тайной, но тревожной мыслью о том, что, если он вдруг окажет  иные  знаки внимания, она не сможет отвернуться от него. Дорого бы она сейчас заплатила за то, чтобы узнать потайные его мысли, касаются ли они её или улетают мимо, к звёздам, к мирам, где Разум творит жизнь. Как не хотелось обрывать это чудесное безмолвное общение, но Стас встал, отодвинул в сторону догоревшие жердины, отмёл угли, бросил несколько охапок заранее наломанного лапника, разложил их пышной  периной, расстелил палатку, а сверху  бросил спальник и пригласил Дану.
– Постель готова, моя принцесса, укладывайтесь почивать.
– А как же вы, Станислав, вы замерзнете. Давайте укроемся спальником, он широкий, его можно расстегнуть.
 – Если это вам подходит, я не возражаю,– он сделал выжидательную паузу.– Тогда мы окажемся рядом  друг с другом, как бы не пришлось петь песни.
– Ну и что, вы не позволяйте себе ничего такого…
– Согласен.
Спальник был расстегнут, и когда они улеглись, оказалось, что клапаны почти полностью укрывали их. Дана повернулась спиной к Стасу, сжалась в комочек и затихла. Стас не шевелился. Снизу хорошо пригревало. Он знал, что так и будет: они засиделись у костра, увлеклись разговорами и вовремя не перенесли костёр на новое место, где собирались прогреть землю. На прежнем кострище грунт  перегрелся, так и припекает, придётся вставать, ломать лапник и утолщать постель.
“Впрочем это даже лучше, – размышлял Стас, глядя в темноту,– будет чем отвлечься от сексуального воображения, которое бросает меня в дрожь”.
Снизу крепко грело, спина вспотела. Стало жечь. Он терпел, стараясь не шевелиться, думал, что Дана испытывает такую же пытку, и когда она шевельнулась,  сипло, словно ему не хватало воздуха, спросил:
– Дана, вам жжет бок?
– Да, очень. Я хотела встать, но боялась разбудить вас.
– Нечего со мной  церемониться,– он откинул спальник и бодро вскочил, протянул руку девушке, рывком поднял её.
 – Я не могла предполагать, что будет так жарко, хотя на траве, кажется, изморозь.
– Да, мы переборщили с костром.
– Что же делать?
– Ломать лапник на постель.
– Если водой полить?
– Это будет настоящее извержение вулкана с пеплом и паром. Ради такого зрелища стоит попробовать.– Стас взял котелок и отправился к роднику, который пульсировал в нескольких шагах. Зачерпнув воды, он вернулся, сгреб в кучу лапник и опрокинул котелок. Тотчас раздалось звучное шипение, и, как от взрыва, выбросило золу кострища, взвился клуб пара.
– Ага, не нравится!– засмеялся он.
 – Батюшки, правда, как извержение вулкана. Везувий сыплет пеплом! Не хочу пачкаться в золе.
– В таком случае ломаем лапник.
– Если нет другого выхода – приступим.
Они углубились в сосны, вдыхая хвойный аромат, который становился острее от встряхивания веток. Вскоре с полными охапками они вернулись к постели и стали раскладывать лапник. Склонившись, они ползали на коленях, раскладывая равномерно ветки, порой их лица так близко приближались друг к другу, что Стас замечал, как в фосфорическом лунном свете дрожат её ресницы, а она видела капельки пота, проступившие у него на лбу от усердия. Стас бы поправил Дану: не от усердия, а от неординарного его положения, которое расшатывало его стойкость не поддаться соблазну и не прикоснуться к чужим ресницам губами.
Она чувствовала его волнение, и когда палатка была   расстелена сверху лапника, поспешила улечься и отвернуться от него.
Они долго лежали с закрытыми глазами, боясь шевельнуться, но как ни старались, заснуть не могли.
В темноте закрытых глаз Стас видел её длинные дрожащие ресницы и влажные встревоженные зрачки, трепетные губы. Он плотнее сжимал глаза и стонал про себя, стискивал зубы. Но никакие стоны и стиснутые зубы не могли прогнать это видение. И он вожделенно стал прикасаться к этому образу губами,   целовать его, не предполагая дальнейших последствий, так как она лежала рядом, слышала его стоны и содрогалась от  воображаемых поцелуев.
Но вдруг все оборвалось: они как по команде повернулись и неистово слились в долгом поцелуе.
Они целовались молча, долго и страстно.  Поцелуи звучали  на их устах лавинным потоком реки, которая прорвалась сквозь высокую плотину, заглушила, захлестнула собой всё на свете, поцелуи лились, словно таинственная и в то же время огненная  музыка. Для неё это было нечто неизведанное, не  потому, что она мало с кем целовалась, а потому что происходило согласно её мечте о романтическом приключении с витязем, явившимся той неизбежностью в которую она  верила, и как весенняя почка вербы, несомненно,  набухает и  лопается…
Разве она может противиться неизбежности!?
– Стасик, я больше не могу!– наконец взмолилась она, и это нежное “Стасик” явилось как бы апофеозом удовольствия. Но он хотел вновь и вновь слушать это слово и продолжал целовать с той же жадностью и нежностью, только теперь шепча имя: Дана – и в ответ – Стасик; Дана – Стасик. Этот шепот был так мил, так томителен, что девушка, теряя силы, взмолилась:
– Милый Стасик, пожалей меня. Я таю в твоих руках… Не здесь, не так быстро… Позволь мне победить себя, ты меня уже взял в плен. Но на нас смотрят луна, звёзды, иные миры. Стасик, я не могу здесь, пожалей меня,– шептала она, а сама  прижималась к нему, не давая его рукам свободы. Это продолжалось неизвестно сколько. Наконец, измученные и обессиленные, они всё слабее и слабее отзывались на ласки, и волны страсти стихли окончательно, словно вылившаяся на широкий и глубокий плёс река, стиснутая выше  неприступными  щеками.
Стас поймал себя на том, что ему сейчас даже лучше. Он улавливает разницу в блаженстве, какое  испытывает теперь от неутоленной страсти, и какое  испытал бы, утолив  сейчас. Разница заключалась в том, что во втором случае лежал бы теперь грязной мокрой тряпкой, опустошенный и отвратительный самому себе, с  угрызением совести перед женой. Возможно, это состояние длилось бы недолго и зависело  от поведения и настроения Даны. Но сознавая всё то, что  мог бы почувствовать, овладев ею,  не отказался от мысли покорить девушку, оставив на потом своё мужское право, вытекающее из женского согласия. Поощряя в мыслях целомудрие девушки, он незаметно для себя уснул, уткнувшись ей в грудь.
Она же долго слушала  ровное дыхание спящего, пугала себя мыслью, что огорчила его, оборвала песню, хотя он для неё сделал так много. И всё же этот последний довод совсем не причина и не повод, а есть гораздо более важное и сильное –  желание быть вместе с этим мужчиной и получать от него то удовлетворение, на что  способен. Она успокаивала себя мыслью, что у них  впереди совместное счастье, что она тоже имеет на него право, как и любая женщина. Но это будет гораздо позднее, когда  избавится от незримого образа его жены, который не будет стоять рядом в эти священные минуты их близости…