Ладошки лодочкой, налейка водочки!

           В молодости у меня  был приятель и коллега по  газетному цеху Виктор Ступин.  Он слыл способным газетчиком и поэтом, что позволило ему из районки перебраться в областную газету. Близорукость заставила его носить толстые на прозрачной основе очки, и казалось, что малый ходит с двумя линзами. Волосы он не стриг подолгу и выглядел кудлатым шалопаем, неприбранным, поскольку  и пиджак застегивал только на одну пуговицу, галстук частенько съезжал в сторону.
Трудолюбие и усидчивость всегда сопутствовали ему. Он любил по-есенински громогласно читать свои стихи. Были они разные: образные,  содержательные по смыслу, описательные на злобу дня, сатирические и даже с политическим накалом, но порой бесхитростно прямолинейные.  Его стихи мне почему-то нравились все, возможно из-за его рубленного ритма. А вот о природе он почти ничего не писал, поскольку вёл кабинетную жизнь, как червь, казался каким-то неуютным, даже затхлым, посыпанный нафталином. Я же наоборот, если выдавался случай побывать на рыбалке,  в походе по грибы или по ягоды, никогда его не упускал. Мы сдружились. Мне  импонировала его простецкая, бескорыстная натура. Он мог запросто спать на полу, подстелив обыкновенную газету под голову, имел грузную комплекцию и отрубался почти сразу, не вставая ночью до ветру  и  не курил, как и я. Однажды я его вытащил в горы за смородиной.
Мы уехали на автобусе по знаменитому Восточному кольцу, бегущему по степям Призаясанья, извиваясь в горах Алтая, пересекая Иртыш и множество горных бурных рек. Дорога порой вилась узким серпантином, то поднимаясь на тысячекилометровую высоту, то падала в живописные горные распадки и лощины с величавым пихтовым лесом. Лапник пихты мягкий, прекрасно годился в качестве перины в лесных ночлегах, а  также служил веником в бане с парком с чудным смолистым запахом, где после шайки выплеснутой на каменку, трещит от жары шкура, и тебе надо лежать на полке не шелохнувшись, чтобы не обжечься, что похлеще финской бани. Как только жар немного спадёт, начинаешь охаживать себя  пихтовым  тяжёлым лапником, что гораздо приятнее берёзового.
 Вышли мы из автобуса в среднем подъёме знакомой мне горы, усыпанной огромными валунами, с  пихтовым редколесьем, что поднялся на богатой мшистой постели, сплошь укрыв ею валуны и бесформенные скалы. Здесь же заросли смородины, крыжовника,  тальника, акации. Пробираться к кустам смородины через чащобник непросто, надо глядеть в оба, чтобы не угодить в расщелину меж валунами, не помять бока, а то и повредить ногу. Ягода обычно выбирала себе место попросторнее от тальника и хмурых пихтачей   с сединами на северной стороне кроны. Выйдешь к такой россыпи, так тут же и наберёшь ведро, а то и два отборных  с медовым вкусом ягод.
Вот к такой плантации я и привёл своего  мало подъёмного увалистого приятеля, взмокшего на подъёме. Он, к моему удивлению, ни разу не чертыхнулся и не пожалел, что ввязался в моё предприятие,  только несколько раз останавливался и протирал отсыревшие очки. Это мне понравилось в Викторе, в чём  более ярко проявился его настойчивый характер, трудолюбие, без нытья на трудности. Я быстро набрал ведро ароматной чёрной, как уголь антрацит, спелейшей смородины, он же едва закрыл донышко и  окончательно уморился. Ему не удавалось ловко лазать за мной по россыпям валунов на крутом склоне горы. В расщелинах меж валунами, поросших толстым слоем мхов, смородина чувствовала себя вольготно, давая отменные урожаи, поскольку мшистая постель бесконечно долго держит под собой весеннюю влагу и щедро поит все растения вокруг себя. Там, где валунов нет, нет и смородины.
Мне пришлось добрать приятелю ягодой его небольшое ведерко.  Смущаясь, он отказывался, но как можно уйти порожним при таком изобилии? Просто грех, и он смирился со своей неуклюжестью, удивляясь моему проворству. А оно наработано в детстве, когда я мальчишкой брал в горах кислицу, а мама торговала на рынке.  Я и сейчас с удовольствием беру любую ягоду – лесную  или садовую, и всегда вспоминаю детство и свой подростковый возраст, уношусь мыслями туда  в далёкое прошлое, и удивляюсь, как можно быть равнодушным к сбору даров природы или не уметь наполнять висячее перед тобой на ремне ведро, если берешь малину, или черемуху; ползаешь на карачках, собирая  в лугах и на косогорах клубнику; на вечнозеленом ковровом изобилии бруснику. Тогда мальчишкой я чувствовал себя добытчиком, пополняя нетолстый мамин кошелёк, из которого она к школе покупала мне обновку.  Я и теперь, собирая грибы или ягоды, вижу себя добытчиком. 
Наполнив ведерко, я предложил Виктору подняться выше, на самый лобок горы, где  стояли величавые кедры, широко разбросав в сторону свои руки-ветви с гирляндами растущих шишек, где я знал, есть чудесный родник. Вода в нём холодна до ломоты в зубах, чиста и до того вкусна, что сравнить ни с какой невозможно, и главное, горло ею ни я, а также  никто другой никогда не застужал.
 С трудом, но мой приятель снова шёл, чтобы вкусить родничка, поэтически припасть к нему губами. Но каково же было его удивление, а потом и огорчение, увидев, что вода струится меж валунами, и никак к ней не подберёшься, чтобы напиться.
– А вот, Витя, – сказал я, показывая пригоршню, – ладошки лодочкой, черпай.
– Стоп-стоп, воскликнул Виктор, – я продолжу: Ладошки лодочкой, налей-ка водочки!
 Я забыл сказать, что Виктор любил водочку. Мог за один присест выпить пол-литра сорокоградусной, с одной корочкой хлеба и ни в одном глазу! Но в своих стихах он бичевал любителей зелёного змия, и часто под градусом писал свои вирши. Я же, если приходилось принять на грудь, никогда ничего не писал. Потому здесь у Виктора быстро родилось продолжение фразы в целое стихотворение. К сожалению, его я не запомнил, хотя  и сожалеть-то было не о чём. А вот воды родниковой из ладошек мы напились вдоволь,  прикладываясь по нескольку раз, да с короткими перерывами, удивляясь отменному незабываемому вкусу. Тут же с удовольствием и волчьим аппетитом перекусили, чем бог послал, отдохнули и стали спускаться с кручи с полными емкостями, водрузив их в рюкзаки.
Через несколько дней Виктор пришёл ко мне в кабинет и спросил:
– Володя, не собираешься ли ты на рыбалку или ещё куда в лес?
– Что, закусило? – спросил я его без всякой подковырки, но с некоторой гордостью и восторгом.
– Вот  вдохновился, написал оду роднику и смородине, – сказал он, протягивая мне несколько листов со стихами. – Прочитай и оцени.
–  Как же, в следующие выходные собираюсь рвануть на рыбалку в Голубой залив на теплоходе, – ответил я, с удовольствием принимая рукопись со стихами.
– Ну, так возьми меня! Обузой не окажусь.
С улыбкой я протянул ему руку, и он энергично хлопнул по ней своей ладонью.