Избранный. Глава 1

Время избранных

Время избранных предначертано быть, само собой, голословно и избирательно, как того рекомендуют и реализуют принципы демократии, осознанно, как на роду человеческом написано, после чего и заживёшь, как и не снилось и обещают избранные, если будет выполнено самое ничтожное условие, ты будешь в числе избранных.
И так уж вышло и получилось, что обещание, данное одному из выдвиженцев со стороны одного уважаемого и крайне скромного человека (и оттого-то он настойчиво требовал не упоминать своего имени), было выполнено, и в эту когорту избранных по разным причинам и степеням согласия в человеке, обладающим правом голоса, – кто-то отталкивался в своём выборе от всего в себе не хорошего и чуть ли не плохого: уж хуже прежнего выбора быть не может, а кто-то ещё живёт надеждами, на которые через обещания не скупится кандидат в избранные: зуб даю, быть такое может, – попал человек буквально никому неизвестный и с улицы, и не замешанный в грязных делах и скандалах, – а бульварную пыль и грязь подворотен куда легче смыть, чем пятна репутации, – с момента своего баллотирования легат Перспектив, в итоге пришедший к финишу с более-менее всех устраивающим именем – легат Консенсус Компромисс.
Это уже потом, в конце срока и времени его избранности, если конъюнктура судьбы так распорядится, и лекала избранности, по которым судят и избирают представителей народа в когорту избранников, чутко реагируя на изменения климата и дисбаланса человеческих ожиданий и взглядов на свои чаяния, будут переформатированы согласно веяниям и требованиям нового времени, – нынче в тренде различные не ограничения, так что оставьте уже всё это ваше морализаторство на потом, – и легат Консенсус, явный представитель прежнего и сейчас уже отсталого времени, своими поджилками почувствует уверенность только в одном, – чую, бл*ь, не люб я больше избирателю до такой степени, что он лучше выберет последнего проходимца, пьяницу и шута, чем меня, – и ничего уже поделать с собой не сможет, станет для нового прогрессивного времени Консилиумом Бескомпромиссным.
Но всё это пока что находится в заманчивой перспективе будущего для тех людей, кто оказался за бортом своей избранности, тогда как для легата Консенсуса сейчас настало самое благодатное для него время забот о своём избирателе. В ком он души не чает за его правильный выбор своего сердца, указавшего на него, а они ему избирательно на это в том же ключе пока что отвечают.
– Этот Консенсус сразу мне понравился своей близостью к простому народу. Он разговаривает с нами доступным для понимания языком, где может и употребить крепкое слово, когда это отвечает моменту. При этом это не идёт ему во вред и по нему видно, что он человек положительный и грамотный: губы рукавом пиджака после обеда не вытирает, а пользуется салфеткой и мерси, когда этого требует необходимость продемонстрировать иностранному хамлу, что наш человек не только щи лаптём хлебает, а он все твои иноземные ужимки понимает и способен поговорить с тобой на твоём же паскудном языке. – Без всякого заранее предубеждения, а так как оно есть, смотрели избиратели на легата Консенсуса (по нашему Константин), это новое и молодое лицо политикума, самовыдвиженца, как он себя позиционировал, и буквально отвечал всем выдвигаемым к нему требованиям со стороны электората, честно сказать, уже несколько разочаровавшегося вообще в системе демократического выбора. И чтобы электорат как-то расшевелить из своего апатичного состояния, – достали уже со своими обещаниями, – нужно было предложить нечто большее и прорывное, нежели предлагали предшественники и конкуренты легата Консенсуса. И Консенсус нашёл именно те слова, которые нашли душевный отклик в сердцах своих избирателей, для кого он стал на время своей избирательной компании бескомпромиссным борцом в первую очередь со всяким славословием и голословностью.
– Наелись мы всего этого, аж мозг распух от голода надежд. Слова перестали нести в себе свою основную функцию, фактаж стал лишь обёрткой иллюзии, скрывающей под собой истинное положения дел, обрамлением очередного замыливания попустительств и произвола распорядителей жизненных начал. И я объявляю бескомпромиссную войну всему этому безначалию. – Со всей своей решимостью объявил себя легат Консенсус бескомпромиссным борцом за то, чтобы слово не расходилось с делом, как основа основ всякой управленческой деятельности. А всё остальное уже мелкие детали.
И вот сейчас, когда наступило время избранных, – легат Консенсус вступил в должность избранного, – то для него одновременно наступило время надежд и их освоения. Правда, никогда так не бывает, чтобы всё удавалось и шло как по маслу без малейшего на то сопротивления со стороны тех реалий жизни, с которыми приходиться иметь дело даже избранному, где они, такова уж их жизненная суть и инициатива, всегда подбросят загадку и сложность для ума избранного. И на этот раз вместе со всегда с сопутствующим всякому сроку каденции времени избранного фактором регрессии и рецессии жизнеустойчивости социума и его экономической составляющей, политически мотивированную жизнь легата Консенсуса решил усложнить новый тренд политического бытия власть имеющих сограждан – пандемийный характер отношений человека с реальностью.
Вот не хочет человек в одиночку болеть и умирать, и всё тут. Тянет его всеми силами быть ближе к другому человеку, и хочется с ближним своим, что у него есть поделиться. А так как человек по прежнему дремуч и отстал, несмотря на его дорогой костюм и кандидатскую в области медицины и философии, и он ещё не созрел до сознательности, то он всё хорошее, что у него есть, старается приберечь для себя одного, а вот всё негативное и депрессивное, то почему бы всё это не разделить с первым встречным.  А учитывая то, что легче всего передаются вирусы и бактерии, то не трудно себе представить, какими объёмами опасной и вирусной информации между собой воздушно-капельным путём делятся все эти малосознательные люди.
  Что, за исключением только поцелуев, и ведёт к массовым взрывам заболеваемости населения, своей жизни уже не представляющих без накопления информации.
На что у легата Консенсуса уже есть некоторые дельные предложения. – Болезнетворный вирус по своей сути есть закодированная информация. А это указывает нам на инструменты борьбы с ним. Мы должны создать антивирусное программное обеспечение для борьбы с этой загадкой чьей-то вредоносной природы. – Вот как смотрит легат Консенсус на эти вызовы чьей-то (однозначно за этим стоят хакеры) вредоносной природы его избранности.
Но всё это обыденность рабочего дня легата Консенсуса, а сегодня новый день, со своими планами на себя со стороны проживающих этот день людей и в частности легата Консенсуса. А если учитывать то, что не учесть никак сейчас, в это время нельзя – боевой настрой легата Консенсуса, готового в свой первый рабочий день на этом посту горы свернуть, как минимум, а если ближе к себе и к насущному, то пойти навстречу некоторым пожеланиям своих избирателей (только пусть не забывают, что у него не семь рук) и даже выполнить те из них, кои найдут первейший отклик в его сердце и посчитаются своевременными, то не трудно предположить, как бодро и энергично взялся за свои обязанности и дела легат Консенсус.
– С сегодняшнего дня я буду для всех Константин, а для вас, – сказал Константин для всех, кто тут, в кабинете был, посмотрев с принципиальной внимательностью на своего секретаря, с виду, кажется, что совсем ни к чему неприспособленную по причине своей откровенной молодости девушку – она свежа и своей молодостью бодрит дух. Но это только поверхностное мнение и такой же не опытный взгляд на эту видимую неопытность. Тогда как секретарь Константина, для всех она сокращённо Присци, всей собой определяет новое время, и указывает на новые лица людей, принимающих отныне решения, кто уж точно ещё не засиделся на своих местах, и кто не будет на них засиживаться целый век, как прежние избранники народа, а будет двигаться вперёд. А это уже целая концепция новых ставленников власти, которую они не скрывают, как прежние сидельцы в этих властных кабинетах, и прибывающий под своды этого кабинета проситель, сразу видит что к чему, и если он умный человек, то сразу соображает с какими вопросами стоит сюда заходить, а с какими стоит ещё обождать и подумать над их значением.
Константин же всё это ещё раз учёл, глядя на Присци, и сделал знаковое добавление, – человека для меня более близкого, Констант. Что означает постоянство и то, что имеем, есть навсегда. – Покручиваясь в кресле, рассуждал отныне легат Константин. Для кого компромиссы и консенсусные договорняки в прошлом, а сейчас настало время твёрдых решений. И как раз у Константа выработана целая концепция на этот счёт и на такие жизненные случаи, когда от него потребуется вся его выдержка и дисциплинированность ума.
– Какова повестка дня? – задаётся риторическим вопросом Констант, искоса поглядывая в сторону Присци, кто отличный всё-таки секретарь и она не лезет со своими знаниями ответов, когда её об этом точно не просят и не спрашивают. А сейчас как раз ничего такого и нет в помине. Легат Констант вон как выглядит философски разделённым с этим миром и чуть ли не парит в своём воодушевлении, которое у него ещё не выветрилось при столкновении с реалиями жизненных устоев своего избирателя. У кого, как всегда и скоро выясняется у людей избранных, других и нет дел, как только доставать их своим нытьём и просьбами хоть какой-то помощи.
И что удивительно и в некотором роде прискорбно видеть избранному, то все эти просители из числа его паствы избирателей (так себе позволяют иронизировать избранные), простого языка не понимают и им что ни не говори, как правило, добрый и качественный совет, ссылками на авторитет мудрых изречений прошлого: «Харе уже сюда ходить. Человек сам кузнец своего счастья. И если он сам себе не поможет, то никто за него это не сделает. И тогда причём здесь я», они мимо ушей пропускают и всё равно, со всей своей наглотой и настырностью прут сюда, и просят и просят его быть для них добрым волшебником. Кто по мановению щелчка своих пальцев всё для них сделает и возможно за свой счёт.
Что неимоверная борзота и дерзость со стороны всех этих, одностороннего знания друг друга, в первый раз вижу людей. К чему, как бы ты не готовился и не настраивал себя, всё равно не будешь полностью подготовленным.
Вот и Констант не тратит своё более чем дорогое время на всё это напускное и ненужное, а он, как представитель нового поколения избранных, политикума, открыт и нескрываем для всего и всех. И если ты будешь в себе демонстрировать грубость и борзоту своего интеллекта, – мне подавай то, что я хочу, и меня не волнует, что это будет тебе стоить, – то Констант не будет прятаться за формулярами и цифрами нерезинового бюджета, а прямо этому наглецу укажет на его слишком он раскатил свою губу.
– А вы гражданин такой-то, работать пробовали? – вот так поинтересуется Констант у этого гражданина, раскатившего свою губу на бюджетные ассигнования, на страже сохранности которых, и стоит Констант, пребывая в этом кресле.
– Пробовал, но не получается у меня как-то. – Честен и открыт в ответ этот гражданин самой заносчивой внешности (в нём всё заношено до предела, и одежда, и интеллект, и от того и неудивительно, что у него из рук всё плохо выходит).
– Тогда вам нужно об этом поговорить. И не со мной. Вы меня понимаете. – Многозначительно так смотрит Констант на этого с этого момента гуру нового завета жизни для людей с особенностями своего развития в нетрудоспособную сторону, и тот понимает, какое знаковое, со своим неоднозначным посылом слово: «Не мы, а труд сделал нас!», он должен нести своим слушателям, чтобы их беспросветные надежды обрели для себя новые причины быть, а он за это будет сыт.
Но все эти мысли-отвлечения Константа находят на него сейчас в момент его воспитания своего духа, в ожидании представления своего первого посетителя, кто почему-то в таком виде ему видится. И хорошо, что Констант не склонен на запоминание мрачных сюжетов из жизни и их представлений. И он отгоняет от себя это представление первого посетителя и вообще, общий нарратив своего избирателя, кому дома не беспокоится в себе и о себе, а он, что за упрямство и настырность, и не лень же ему, прёт сюда лишь для того, чтобы высказать то, что в нём накипело, а они, как понимается, за него должны будут выказывать беспокойство. Как-будто это им надо и у них нет других дел. О чём прекрасно осведомлён этот беспокойный на свой счёт гражданин самой паскудной наружности, но его всё равно это не останавливает, и он прёт сюда, чтобы, как понял Констант заранее, выговориться и тем самым релаксировать.
– Сволочь, одно слово. – Только и разводит руки Констант, видя, как его использует в своих личных целях его избиратель.
Но как ещё раз приходится повторятся, все эти мрачные и полные пессимизма о своём избирателе мысли Константа, нисколько не имеют для него значения сейчас, и они его не переубедят быть всем полезным пока он лицом к лицу не встретит такого неугомонного и беспокойного посетителя. И Констант готов объять весь мир своей благотворительностью. Что он прямо так и говорит своей…нет, так не пойдёт, а вот своему секретарю Присци, то это будет в самый раз.
– Да что там дня. – Несколько, конечно, зарывается Констант, но это понимается в его первый день на своём новом месте. – А давайте обоймём всю нашу реальность. – Ещё опьянённо после вчерашнего и для своего нового положения избранного это нормально, не совсем трезво смотрит Констант на свои возможности избранного. И что неудивительно и совсем не странно, так это то, что никто здесь в кабинете и в нём самом, не идёт наперекор всем этим его глобальным мыслям и пожеланиям. И все готовы все эти его устремления поддержать. А как же иначе. Когда ещё добьёшься и можно ожидать от избранного такой энергетики и жажды сознательности себя и к ближнему своему, в необходимости творить и двигать этот мир, лишь только в самом начале своего срока.
– Но только на самых перспективных и актуальных направлениях. – Вносит уточняющую поправку в своё предложение Констант. Что говорит о его здравомыслии и умении трезво оценивать себя и свои возможности.
– Тогда как насчёт всеобщего счастья? – с искрящейся хитростью в улыбчивых глазах, задаётся этим вопросом Присци.
На что и на Присци Констант смотрит из-под прикрытия своих глаз ладонью руки, и замечает за ней некоторую неуместность этого её предложения. – Я попросил бы, – серьёзным тоном своего голоса Констант делает указание Присци на недопустимость проявления некоторых вещей в его кабинете, – смотреть более реально на себя. – Здесь Константом была сделана многозначительная пауза, чтобы…Чтобы Присци собралась в себе и подчеркнула в себе самое лучшее. После чего он продолжил своё назидание. – И не забирать хлеб насущный у наших партнёров по деланию комфортней и лучше жизни людей. – Трудно сказать, на кого намекал Констант, но Присци не стала уточнять, кого он имел в виду, обратившись к Константу с новым предложением.
– Тогда может начнём с себя. – Делает предложение Присци, начавшая удивлять Константа сегодня своей инициативностью.
– А это интересная и очень перспективная мысль. – Задумчиво говорит Констант. – Как говорится, если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сам. А в нашем случае, начни с себя. – Здесь Констант взял со своего рабочего стола лежащий на нём телефон, включил в нём функционал зеркала и, глядя на себя в его отражение и, обзорным зрением не забывая о Присци, заговорил. – Посмотрим на мир через призму своего рациона, – я же плоть от плоти выбора человека, – и исходя из понимания его недостатков, начнём вносить в него изменения. – Констант выключает телефон, кладёт его на прежнее место и со словами: «А для начала нужно…», сбивается со своей прежней мысли на то, что его сейчас заняло при виде такой к себе внимательности Присци. Правда, это его отвлечение вообще никак не было возможно проследить, когда его связумость мыслей и слов их оформляющих не подверглась изменению.
 – Для начала нужно разобрать по своим полочкам имеющийся в нашем наличии регулятор значений этого мира. А именно систему его стандартизации и классифицирования на единицы элементов значения. Где основным инструментом стандартизации и приведения к общему знаменателю является формула двойных стандартов. – И видимо, раскручиваемая умом Константа тема была немаловажного значения, что он потянулся рукой в карман за зажигалкой и сигаретами, которые укрепляли его дух крепкого на мысли человека, коим он виделся в облаке сигаретного дыма.
А между тем, ни один в этом кабинете Констант был взволнован вдруг озвученной темой стандартизации, как понимает Присци, прежде всего человека, а уж затем всего остального, что с ним связано. И как только она услышала в устах Константа о существовании для него проблемы в виде двойных стандартов, то она рефлекторно в себе напряглась, интуитивно и всецело почувствовав для себя опасность со стороны такой двойной стандартизации, ладно своего интеллекта, – женский интеллект таков, что его одним разумом не уразумеешь, – но вот всего остального в себе, то она этого не потерпит.
Это как ещё понимать этот двойной стандарт в её сторону? Она одновременно подходит под стандарты совершенства и в тоже время нет, что ли? И кто же это такой привередливый интересно, для кого она не объект совершенства, хотелось бы немедленно и категорично знать Присци, вот прямо чувствующую невидимую руку рынка, стоящую за всем этим новым, двойным нормативом регулирования стандартов красоты.
– Бодипозитив продвигают в тренд привлекательности и красоты. – Собравшись с трудом в себе, с рациональной точки зрения посмотрела на свои дальнейшие перспективы быть желанной и стандартом совершенства Присци, в кой от всего этого тренда бодипозитива был в наличие только самый ничтожный процент жира. – Что не составляет особого труда добиться, то и выбирается человеком как самый прогрессивный путь. – Сглотнув облизанную с губ капнувшую из глаз слезу, помрачнела в мыслях Присци, чувствуя сердцем, что все её труды по поддержанию в себе стройности, будут скоро признаны напрасными. И даже мужская природа того же Константа, кичащегося своим постоянством, сдастся перед требованиями нового времени.
– Смотри Констант, только тебе одному выбирать, кем быть. – Подойдут в кулуарах дома правосудия к Константу принимающие решения люди с предложением, от которого, нет, он не не может отказаться, – такие безальтернативные и безапелляционные, то есть без отсутствия в себе разнообразия предложения, считаются атавизмом дремучего, преступного прошлого, от которого прямо скулы сводит у говорящего, – а от него бросает в сомнения и в дрожь. – Если хочешь дальше оставаться человеком влиятельным, кто определяет жизнь народа, то ты, согласно новым воззрениям на красоту и необходимость поддерживать личным участием и делом наши новые инициативы по новой стандартизации внешнего выражения интеллекта индивидуума, закономерно должен пересмотреть свои взгляды на выбор своей спутницы жизни.
Ну а если ты не собираешься прислушаться к голосу разума и к нарративу новой реальности, предпочтя всему тому, что тебя делает уважаемым человеком, отсутствие вкуса и разума, пребывающего в идеологеме предвзятости к этому миру на основе консервативных взглядов на их красоту, признанных всем прогрессивным сообществом застарелыми, агрессивными и угнетающими женское самосознание, то тебе нет места не только среди принимаемых и уважаемых людей, а ты подлежишь отмене. – И Константу, зажатому со всех сторон крепкими аргументами и людьми со сжатыми подбородками, ничего не останется делать, как остаться верным себе и признать их аргументы крайне его впечатлившими.
– Вот смотрю я на вас и знаете, что я вижу? – делает странный посыл этим уважаемым людям Констант, всего вероятнее решив не сразу принять их предложение, а поторговаться.
– Что? – угрюмо задаётся вопросом наиболее внешне заметный своей угловатостью вида и соображения, менее из всех уважаемый человек. При виде которого, в голову и в тело заходит одна только мысль, как бы этого закипающего с одного оборота человека не рассердить.
– Вашу во всём правоту. – К некоторому облегчению некоторых уважаемых людей, делавших ставку на сообразительность и покладистость ума Константа, Констант верным путём идёт в своём им ответе. Но неполностью. У него, видите ли, есть свои запросы и предложения на свой счёт.
– Надеюсь, не будет ничего предосудительного в том, что я этой красотой, принимая её за эталон объективности, буду наслаждаться и радоваться со стороны. Как я понимаю, инклюзивность и замкнутость на себе и своём социуме есть самоцель. И моё автономия собственного я социума, вполне отвечает общей идеологической повестке дня, сделать мир социально административным. – И вот же бл* и сука этот Констант, как с довольной иронично усмешкой ему заметили уважаемые люди, в порыве своей выразительности иногда грешащие эпитетами и выражениями заскорузлого прошлого. Но только в своём кругу, куда как воодушевлённо понял Констант, у него есть все шансы войти.
– В общем, нет ничего сложного в этой новой идеологической повестке, – инструктирует Константа один из уважаемых людей, под чьим кураторством было решено вводить Константа в суть проблем этого мира, – нужно лишь вникнуть в суть алгоритма понятия-образований. Так бегемотов называй гиппопотамами, жирафов полётом фантазии воображал, зебр шкалой сердечного ритма, а шакалов, то, что с них ещё взять. Что же касается наиболее нам близкого, элементов содержания нашей жизни и входящих в неё качественных событий, то тут всё проще и рассудительней, разве что только интеллектуально затратней, и не всегда получается с первого раза запомнить и выговорить то, что в матрице новой реальности, путём наложения взявшей на себя функции регулирования и определения значений этого мира и его порядка, означает то или иное действие. 
– Измену будут называть нарушением социальный дистанции, вопиющим фактом недолжного исполнения женой своих обязательств перед государственным мужем, как будет значится лицо, зарегистрированное через институт брака мужем этой нарушительницы всех видов дистанций.
– Нарушение долговых обязательств назовут переоценкой ценностей.
– Оскорбление прерогатив человеческого самовыражения, естественно, не приемлемо, но адвокатам ведь тоже нужно кушать и для них и в этом случае будет создано окно возможностей, с применением в данном случае оправдания для обвиняемого в виде медицинского заключения – сей факт произошёл по причине дисбаланса зрительного нерва моего подзащитного.
В общем, человек неправомочен сам отвечать за свои проступки, когда он есть подневольный социальный базис, носитель заложенных в него природой страстей и рефлексии. И он, по сути являясь рабом своих страстей, коим он беспрекословно должен подчиняться, как на этом настаивает его животная природа, если он хочет жить, и плюс он является инструментом в руках природы, кто через него и проводит свои эксперименты, тогда с какой это стати за всё проводимое природой должен нести ответственность и отвечать. Так что все вопросы к человеческой природе.
Вот новая реальность законотворчества, с социальным базисом и надстройкой в виде ума-разума вместо интеллекта. – Подытоживает свои наставления Константу уважаемый человек, похлопывая Константа по щеке, как знак своего одобрения Константа.
– И смотреть в мою сторону Констант даже не будет, когда перед ним раскрываются такие перспективы. – Помрачнела в мыслях Присци, видя, как Констант, прикрываясь пускаемым дымом, принялся строить между ними дымовую стену отчуждения.
Констант же, как же правильно на его счёт догадывалась Присци, сейчас был далёк от неё в своём соображении, куда он допускал сейчас через затяжку дыма некоторые рассуждения о насущном.
– Что есть двойные стандарты? – задался вопросом сам к себе Констант, и чтобы значит, объективно рассмотреть этот вопрос, не стал сбиваться с мысли привлекательными видами Присци, несущими в себе определённый стандарт качества, как бы не цинично было её рассматривать в таком фокусе интерпретации. Которые себе могут без возражения со стороны позволить только люди, ограниченные в своём волеизъявлении служебным контекстом своих отношений с человеком. Так к этим людям относятся: сперва упоминаются те, кто поверхностно к ним относится – служители высшим дисциплинам жизни, послушники чужой, вселенской воли, затем те, кто взял на себя обязательства заниматься и лечить внутренний мир человека буквально – лекари и медики, и не в последнюю часто бывает очередь, кто бы мог подумать кроме них сперва, то это самые откровенные на выражения, с необходимым цинизмом в своём словесном и таком поведении, люди законодатели. В числе которых, Констант и себя видит.
– А это есть неподчинение единомыслию, – Констант пустился в дальнейшие рассуждения, – это категории упорства и как по мне, то упрямства ума, зацикленного на одном статично-тупиковом положении эгоцентризма, – после меня нет ничего, я альфа и омега этого состояния факта реальности, догма, – без своего развития в перспективе. Что, может быть, было верно только на первом этапе становления человечества, когда ему нужны были реперы направлений и опоры, чтобы на них опираться в своём движении вперёд. А слово, как начало начал было самой значимой для него опорой (как идентификатор свой-чужой для начала).
Сейчас же, когда человек укрепился и занял свою нишу в этом мире, времена требуют от него движения вперёд, развития. Что невозможно без переосмысления себя и своего значения для себя и мира вокруг, аудита всего что есть и нет, анализа закономерностей, правил и регуляторов, которые собой определяют мироустройство и поддерживают его в устойчивом положении, но при этом они консервативны ко всякому изменению, что в себе заключает всякое движение, и тем самым становятся тормозящим прогресс фактором. И здесь без вариантов. Если мир не хочет застояться, – а это путь к деградации и последующему разрушению, – а хочет двигаться вперёд и развиваться, он должен кардинально пересмотреть стабилизирующие только на настоящем участке времени правила, регламенты и законы, собой регулирующие реальность. И начинать нужно с пересмотра значений осмысления реальности – понятий, положений и значений определений мира человеческой объективизации.
– А это задача глобального масштаба. – Глубоко и даже тяжко выдохнул из себя воздух, наполненный не только концентратом никотина, но в его состав также входила оксидно-азотная смесь из состава его переживаний. При виде чего Присци, а скорей, под нажимом своего звукового нерва, чья чувствительность была не пример всем остальным её органам коммуникации и злоупотребления с внешним миром сильнее и выше, для которого не укрылось сквозящее в этом выдохе сильнейшей душевное переживание по скрытому поводу Константа, поддалась своей природной изначальности, и опять всякого оптимистичного себе надумала насчёт Константа.
Кто в глубине себя ещё борется с этими вызовами к нему прогрессивного времени, и пытается в себе отстоять хотя бы право на самостоятельность выбора для себя решений – быть или не быть ему прогрессивным человеком. И Присци готова ему в этом сложном деле оказать всяческое содействие, если он, конечно, об этом её попросит.
Но Констант даже в её сторону не смотрит, а у него есть ещё что додумать. – Боюсь, что без поддержки заинтересованных людей, дело с места не сдвинется и одного срока пребывания в числе избранных не хватит. – Что и говорить, а умеет масштабно, с перспективами и обоснованиями своей необходимости быть в числе когорты избранных, мыслить новая поросль политикума, в частности Констант, ставя перед собой сперва, а затем обязательно и перед остальными людьми, столь сложные и нетривиальные задачи.
И только буквально настроился Констант подумать над тем, как он будет оберегать человечество, как его перебивает Присци, озвучив то, что она сразу хотела сказать по заходу в кабинет, но была на полуслове перебита глубокомысленным видом Константа.
– К вам посетитель. – Говорит Присци, видимо решив таким образом оказать помощь Константу, кому серьёзность лица, хоть и к лицу, но ей ближе его улыбчивость и всё такое.
А Констант, как только оказался так перебитым Присци на полмысли, в результате чего он чуть было не соскочил со своей руки подбородком, которым он на неё упёрся, чтобы с большим удобством размышлять о недоступных обывательскому соображению высокопарных вещах и задачах, стоящих перед ним, то тут же одумался.
 Ну а как только он таким образом был приведён в чувство реальности, где при любом неосторожном действии ты запросто можешь разбить себе нос, а может и того трагичней случится, запросто можно вывернуть челюсть от соударения со всего маха об стол (не зря самую высокую скорость решились измерять махами), и это всё наводит на весьма глубокие и печальные мысли, – человек ещё подчинён существующим в этом мире закономерностям, и один закон всемирного тяготения чего стоит: он способен один разбить все потуги человека на свою самостоятельность и независимость мышления от той же гравитации (и здесь на стороне гравитации и всех этих законов трения, мешающих человеку спокойно передвигаться, как бы это не прискорбно было осознавать, стоит не только человеческая отсталость, невежество и неграмотность, а целые конгломераты и структурные образования топливно-энергетического сектора экономики, для которых на первом месте всегда стоит прибыль и жадность, а уж затем всё остальное; вот и они будут считать законным то, что отвечает их целям. И значит закон всемирного тяготения и того же трения, верен и не нуждается в пересмотре, если они отвечают задачам накопления капиталов этих монстров энергетической индустрии), – то Констант, отложив на потом все эти жутко трагичные мысли, – мир всё-таки логичен и пока что закономерен, а это идёт в разрез с моей новой идеологемой: мир абсурдомерен и его логичность строится на принципах алогичности, двойственности, – вспыхивает в досаде.
– Ну вот, – нервно одёргивается на себя Констант, – не успел как следует вступить в должность, осмотреться и хоть как-то освоиться, а уже идут просители. И поди что ещё с требованиями? – вопросительно так посмотрел на Присци Констант. Кто уже видела этого первого его посетителя – просителя, и определённо может сделать на его счёт выводы.
Но Присци как-то неожиданно для всех вдруг встаёт в позу и не понимает этого вопроса Константа. – А кто его знает. Пойди разбери, что у них на уме. – Делает корёжащее внутренний слух Константа заявление Присци. И как это понимать Присци Константу? Типа он сам должен во всём разбираться и решать тут вопросы. Что-то такое положение дел Константу неожиданно начинает не слишком нравится. Правда, не без присутствия со своей стороны интереса к этому, первому всё-таки для себя посетителю. А любопытство такая задиристая и бесподобная штука, что она заставляет подверженного ею человека наплевать на все опасности и сложности в будущем для себя, и пойти на поводу этому бессознательному очевидно стремлению к познанию и знаниям.
В общем и по сути в любопытстве нет ничего такого плохого, но отчего-то раз за разом и чуть ли не буквально всегда оно доводит человека до самых предельных значений и границ актуальности, за которыми уже нет ничего, одни воспоминания своего потерянного рая прошлого.
Вот и Констант, сам на том не настаивая, а лишь подавшись своим рефлексам эрудированного человека, для кого всякие знания не просто интересны и информативны, а они есть для него хлеб насущный в связи с новыми обстоятельствами его жизни – он избранный и должен быть в курсе всего актуального и сейчас происходящего, раз Присци ведёт себя так странно и по большому счёту не профессионально, – она явно поддалась чувствам, – и не идёт навстречу ему, то он сам разберётся с этим, однозначно, не рядовым посетителем. На что указывает уже одно то, что он каким-то удивительным образом прошёл все заслоны в виде охраны и пропускного режима, и оказался здесь буквально ни в свет, ни заря первым.
А это всё может значить…? Как раз то, что первое пришло на ум Константу. Он не рядовой посетитель и тот вопрос, с которым он сейчас сюда заявился, такой же сложный, как думается и видится в хорошем костюме этот посетитель Константу.
– Он неординарно выглядит, – смело и зрело рассудил Констант, анализируя своим прогнозирующим взглядом своего первого посетителя, уже не так неприступно и беспристрастно сейчас выглядящего, и стоящего в приёмной, нервно переминаясь с ноги на ногу, где в его лицевом нерве проскальзывают нотки разочарования и зажданности это уж совсем охренеть слишком и чрезмерно, – и оттого он не сразу может в точности квалифицирован Присци, вот она и находится сейчас в такой растерянности.
– Но по какому, такому экстренному делу он прибыл сюда так скоро? – задался было вопросом Констант, и не успел даже над ним подумать, как двери его кабинета во всю ширь распахиваются (чуть ли не ногой открываются) и на пороге кабинета уже вот он, этот не самый рядовой и простой посетитель в хорошем и можно сказать, дорогом костюме. От которого Констант, – может это и не ко времени, но тут уж ничего не поделаешь, когда Констант человек в тренде, и он никогда и ни за что не пропустит мимо своего внимания достойную вещь, – не может отвести взгляда и пытается угадать его стоимость и руку мастера от пошивочного цеха, кто приложил свою руку к созданию этого шедевра.
– Валентино? – нахмурив брови, одними глазами задался вопросом Констант. И вот же до чего невероятная ситуация сейчас осуществилась, он угадал. Вот только что или кого именно – руку мастера, сподобившегося на такой костюмный проект, или он угадал имя вошедшего человек, то это новый и большой вопрос базиса.
 – Он самый. – Вот так неожиданно реагирует на этот взгляд вопрошения Константа незнакомец в ранге посетителя, а после этого его заявления он вполне может быть небезызвестным в модных домах Валентино. И теперь перед Константом, ни разу в живую не видевшего небезызвестного Валентино (безызвестных он видел сколько угодно и эти встречи его не вдохновляли кроме как напиться), встала достаточно сложная дилемма, за кого признать этого Валентино – за безвестного или небезызвестного Валентино. Что может иметь немаловажные последствия для него, он, как минимум, может рассчитывать на новый для себя костюм, прямо с рук мастера.
И только этот вопрос забрезжил на горизонте внимания Константа, как он проявил себя с самой здравомыслящей и рассудительной стороны, чуть ли не государственника. – И во что это мне станет? – задался, может быть, несколько меркантильным вопросом Констант. Но он так не считает, считая, что для государственника, каким он является, не может быть вопросов мелочного характера, если они затрагивают бюджетные ассигнования. А этот, сейчас им рассматриваемый вопрос, где решается тендер по закупке имиджевой составляющей государственных мужей, костюмов, как раз один из таких. Вот он и считает должным и обязательным посчитать, что всё это будет стоить.
А как только Констант задался этим вопросом, то отгадка появления Валентино на пороге его кабинета в момент разрешилась. – Ну до чего же пронырливый и расторопный этот сукин сын Валентино. – Усмехнулся про себя Констант. – Пока все потенциальные подрядчики только репу чешут, как заполучить для себя перспективный заказ от новых избранников, кто обязательно свой путь в политику начнёт с обновления своего гардероба, – перемены нужно начинать с самого себя, – Валентино уже тут как тут, и рассчитывает на большой заказ и на меня. И не сволота ли он! – довольно улыбнулся Констант, чувствуя в себе подъём настроения.
А вот этот Валентино, проявивший себя с заходу сюда очень проницательным человеком, чем вызвал к себе большие и признанные симпатии со стороны Константа, в данный момент ничего из того, что в нём понравилось и было принято к сведению Константом не демонстрирует, а он наоборот, ведёт себя вызывающе придирчиво и надменно, – вон как пристрастно смотрит по сторонам, не обращая никакого внимания, ни на Присци (это для него простительно, он не в курсе, кто для него Присци), ни на Константа, кто, между прочим, только о нём сейчас и думал, и при этом в прогрессивную сторону, и такое новое положение вещей с Валентино, начинает вызывать неприятие его Константом.
– А может он самозванец. – Вполне резонно для складывающейся вокруг Валентино ситуации рассудил Констант. И тут же там, в приёмной, обнаружил веские основания для этого. А именно, идущую оттуда логическую цепочку, получившую своё начало с приёмной, где Валентино находился достаточно продолжительное время без наблюдения, во время которого он однозначно и засунул свой длинный, – бл*ь, как у Валентино, – нос куда его не просят.
– Сколько уже можно говорить Присци, что оставлять свою записную книжку без присмотра, ни к чему хорошему не приведёт! – В раздражении рассердился на Присци Констант, вслед подсев от оглушившего его откровения, открывшего ему истинную сущность этого, ясно что не Валентино, а псевдо Валентино. – Этот псевдо Валентино, какой-нибудь Антип Бухгалтерский, так и есть, заглянул туда и подчеркнул для себя мои интересы и желание купить себе костюм известной марки. А как всё это узнал, то и решил себя выдать за эту небезызвестную личность, чтобы…Чтобы…– А вот здесь мысль Константа упёрлась основательно на преграду непонимания того, что всё-таки этому типу от него нужно.
– Для начала войти ко мне в доверие. – Остановившись на этом выводе, Констант и сам стал серьёзным и выжидающим от Антипа-Валентина всякого подвоха. – Ну-ну, посмотрим, на что ты способен. – Глядя на вошедшего посетителя взглядом принципиальности, Констант дал ему понять, что первое слово за ним. А вот это вошедший посетитель понял, и стал себя вести соответственно ожиданиям Константа.
– А для начала…– как будто повторяет ранее сказанное Константом незнакомец (никакой он не Валентино, а как есть бухгалтер), делая шаг в сторону Константа, предполагающий в себе шаг навстречу их взаимопониманию, но у Константа на всё это другие взгляды – такое доверие в его сторону ещё нужно заслужить. А если учесть то, что их взаимопонимание сразу не задалось, то Констант смотрит на открытость вошедшего, как на его самоуправство и самонадеянность.
– Шаг навстречу, это значит, быть по пути друг с другом, – имеет вот такие мысли Констант насчёт вот таких ходовых комбинаций посетителей, – а тут я вижу другого рода встречу. Навстречу себе, своим хотелкам и всё в противоположную от направления моих взглядов сторону. Как всё-таки сложно работать с этими людьми, возомнившими себе, не знаю чего. Мол, раз они мне сделали ничего им не стоящее одолжение (меня выбрали), то я должен расшибиться в лепёшку ради них. Не слишком ли многого хотится. – Уже со злостью посмотрел на посетителя Констант, догадываясь, какого рода паскудства перед ним человек. – Никем неуважаемый, само реализующая сублимационно-субъективная масса завышенной самооценки и всё под прикрытием уважаемого и реализовавшего себя мастера пошива. Подлец и негодяй одно расстроенное слово.
А этот псевдо уважаемый человек, чуть ли самолично оговоривший себя другой интеллектуальной самобытностью проходимец не мимо, не молчит, а демонстрирует завидное упорство и наглоту в достижении задуманных им задач. И не как бы как, с явным его выявлением плохо выучившего свою роль комедианта или просто человека с улицы, в частности с подворотни, обойдённого разумом, но нахрапости в нём сколько угодно, а он достаточно умело в себе демонстрирует должную воспитанность и свойственный людям аристократического ума и положения апломб и снобизм к месту. – Не нужно спешить. – Делает знаковое и уточняющее много добавление этот, до чего же шустрый и ловкий на перевоплощения себя посетитель.
О ком Констант теперь уже и не знает, что думать, в каком качестве и как его понимать. В точности как Присци, кто, как оказывается и сейчас это подтверждается, не показывала свой норов независимой гражданки, а она была сбита с толку этим экспрессивным и неоднозначным гражданином. Кто за один момент в себе может помещать столько множество личностей, что и не разберёшь однозначно, с кем в данный момент имеешь дело в нём. Что так и должно быть в общем, когда твой посетитель есть плод твоего преставления о нём, и ты, подвергаясь мысленному давлению, в него вмещаешь всё первое пришедшее на ум, как сейчас и делал Констант.
Правда, ещё не сообразив всё это принять во внимание, таков уж он увлекающийся человек-воображение. За что, собственно, он и был вначале замечен уважаемыми людьми, ищущих новое лицо политика, а затем и избирателем, уж больно податливого на обещания высшего порядка, со строительством воздушных замков. Которые обязательно будут построены и обретут физическое выражение в заявке на своё выдвижение Константа в качестве избранного. И он не соврал, такое будущее для всех своих избирателей планируя, ведь главный вопрос в сроках. А вот они не уточнялись.
И вот это «не будем спешить» незнакомца показалось нехорошим предвестником для Константа, уверенного более чем в том, что твои ранее сказанные слова, в контексте обещаний, обязательно не зря напоминаются и за ними всегда следует счёт к оплате.
Но Констант, как бы не приближался в сторону своего раздражения, он, тем не менее, умеет здраво оценивать складывающуюся обстановку. – Но не будем спешить. – Пробубнил себе в нос Констант, продолжая быть внимательным слушателем к незнакомцу.
А тот продолжает говорить и при этом как-то очень удивительно, однотонным, механическим голосом, как будто на его месте находился не человек, а роботизированный модулятор человека, доставщик плохих новостей, как слышал Констант об уже существовании таких разработок и внедрении такого автоматизированного контента и интеллекта в повседневную жизнь работы стоящих на передовых позициях учреждений. – И мы пришли к тому, к чему пришли на взвешенных позициях. И мы не имеем право растерять свой вес и репутацию не взвешенной позицией. Так что сперва, как следует, подумаем, взвесим все «да» и «нет», и главное, с корректируем свои позиции со взглядами людей, не первый день находящихся в политике.
Что вызывает у Константа неприятие и крайней степени отторжение. – Как это всё понимать?! – нервно себя в первую очередь вопрошает Констант, где им проявленная досада указывает на то, что он знает ответ на этот свой вопрос. – Хочет, гад, сказать, что мой выбор в число избранных, есть результат закулисных договорённостей и компромисса: «Лучше этого круглого дурака и кандидатуры не найти». Я тебе покажу компромисс! – В один момент закипел Констант. – Вы ещё узнаете, какой я бескомпромиссный человек. И вы обо мне ещё услышите. – О чём все должны будут услышать насчёт Константа, он не стал уточнять, а немедленно вычеркнул этого типа из числа замечаемых людей. А именно, перевёл своё сосредоточенное внимание на Присци, начавшую уже волноваться за него, – слишком на долго завис в одном положении Констант, – и обратился к ней с вопросом. – И что он хочет?
Вот те на. Да откуда Присци всё это знать, да и не её это дело. Вот она и реагирует соответственно, с лёгкой мимикой неудовольствия, конечно, связанной с тем навязчивым посетителем, сомневается в том, что тот пришёл по делу, и как все вот такие посетители, лишь для того, чтобы потратить чужое время на себя любимого и недооценённого. Такие, как он наглецы и досужие проходимцы, а так-то энергетические вампиры, таким образом поднимают себе настроение и самооценку. Меня, мол, такие важные люди принимают, тратят на мою бестолковость и по большому счёту ненужность своё драгоценное время, – хе-хе, падлы, ничего поделать не могут, таков регламент этих встреч с избирателем, а я и голосовал за другого, за себя, – и тем самым наделяют меня авторитетом и уважением.
В общем, только вы сумеете проучить этого вампира так, чтобы ему больше неповадно было приходить сюда и тратить на себя чужое время и всё, что с ним связано.
А вот Констант на всё это смотрит с некоторых других позиций. Где хоть и имеет место его малая опытность, но в тоже время он имеет общие представления о такого рода неугомонных людях. Настырными и напористыми услугами которых пользуются весьма влиятельные организации и сообщества интеллектов, тех же оборотней, раз разговор принял такой полумифический оборот (а кто под оборотнями имелся в виду Константом, то тут всё просто, те, кто использовал этот транспортный переход, свой физический оборот, для своей новой идентификации). Чьё влияние на умы и на общественные институты только набирает оборот, и лига оборотней настолько усилилась, что уже готова бросить вызов всем другим институтам разнообразия в своём праве на кусок этого мира.
И вот что любопытно для Константа, так это то, что лига оборотней не желает выделять себя в отдельную категорию реализации творца, а они настаивают на своей собственной созданной идентичности.
– Новые вероучения плодятся, как грибы после дождя. – Вот так Констант смотрит на все эти потуги гуру новое пути обретения света в себе, идеологически обосновать целесообразность и прямо-таки необходимость своей концепции объяснения мироздания.
– Ладно, впускай, кого там чёрт принёс. – Делает такое заявление Констант, и тем самым разряжает обстановку в кабинете между собой и Присци, начавшей понемногу себя чувствовать не совсем уютно в обществе Константа. Чего раньше никогда не замечалось ею. Констант никогда при ней не был таким серьёзным, вот она и растерялась и даже немного расстроилась в себе. А вот сейчас Констант пошутил смешно очень, как он всегда делал, и она опять чувствует себя комфортно и расслаблено.
– Один момент. – Говорит Присци, бросая взгляд исподлобья на Константа, который она редко кому уделяет и его нужно ещё заслужить. После чего разворачивается и покидает пределы кабинета.
Констант же оставшись физически один в кабинете, ещё не полностью расстался с Присци, держа её в области своего внимания, упираясь взглядом в двери. И только он собрался в своём воображении заглянуть за двери и представить себе, как там Присци информирует посетителя о том, что его сейчас примут, раз вы, паскуда, так и не сообразили понять, что вас тут не ждут, и вам, чтобы не вызывать на вас счёт лишних подозрений в вашей тупости и недалёкости, будет лучше пойти себе домой, в палатку под мостом, как вдруг, вот же чёрт, дверь распахивается перед носом любопытного внимания Константа и перед ним уже стоит его первый в самом деле посетитель.
Ну а так как всё это случилось столь для Константина неожиданно по причине большой расторопности этого посетителя, однозначно припёртого к стенке, естественно, природными причинами, – нет сил уже переживать это своё бессмысленное с моей точки зрения состояние, но и уходить нельзя никак, обратно уже не пустят, – то Констант до того растерялся в себе, что не мог ни на чём толком сосредоточиться в посетителе, и он в нём так и ничего существенного не смог выделить. В общем, зашедший в кабинет Константа посетитель ничем не приметился Константу, с рассеянным взглядом посматривающего в его сторону, и видно по нему, не знающему, как себя сейчас вести.
А зашедший в кабинет человек, как его видит и предполагал на его счёт Констант, действительно оказался типом большой настырности и нахальства, без всякого подразумевания в себе уважаемого человека. – Как есть человек на посылках у уважаемых людей, и проситель. – В момент, несмотря на свою рассеянность и не полную координацию сосредоточенности, сделал вывод Констант. И на этом всё, его все инициативы были задвинуты во вторую очередь реагирования беспредельной бесцеремонностью и нахрапистостью этого типа в дверях, вдруг сделавшего удивительное заявление, которое отчётливо несло в себе посыл и подразумевание того, что Констант должен быть в курсе того, что этот тип несёт в себе и собой.
– Я Валентин. – Вдруг таким неожиданным именем представляется этот тип в дверях. Отчего Констант выпадает в осадок, своим ушам не веря в такое невероятное совпадение, и что это ещё такое тут происходит? Публичный троллинг что ли. – Да кто этому гаду, что ещё за Валентину такому, всё это позволил?! – Переполнившись возмущением, Констант чуть было не дёрнулся навстречу физического характера взаимоотношений с этим наглецом Валентином, так заковыристо поддевшего его этим своим именем. Но как уже говорилось выше, Валентин показал себя человеком большой расторопности и он опять опередил Константа, сам сделав несколько шагов ему навстречу.
И всему этому беспрецедентному в этом кабинете поведению Валентина, конечно, нет объяснений на словах, но и только. Но по тому, как он держится и что держит в своих руках – красную папку, у Константа закрадываются подозрения в том, что вся эта наглость и борзота поведения этого Валентина крепится и обосновывается тем, что содержится в этой папке. И получается, что пока он не выяснит для себя, что это за папка такая и что в ней содержится (однозначно какой-нибудь компромат на него; а это значит, что его шантаж ожидает), то не стоит грубить Валентину и не дай бог, ему прямо сейчас ломать шею.
При этом Констант уже не имеет никакого терпения сдерживать себя в рамках независимого от внешних обстоятельств человека. А Констант, верно рассудив про себя, что не замечать этой папки в руках этого Валентина, выдающая его за труса идея, берёт и специально акцентирует на ней своё внимание, с ироническим подчёркиванием.
– А это, – кивая в сторону папки, говорит Констант, – как я понимаю, ваши рекомендации. – Здесь следует усмешка со стороны Константа, ожидающего от Валентина падение его настырного духа и замешательства в своей уверенности действий. Но этот Валентин ничего из ожидаемого Константом не демонстрирует, а он, наоборот, как бы насмехаясь над Константом и его хлипкой отныне позицией, делает знаковое подтверждение. – Они самые. – На которое Констант и не знает, как реагировать, застыв в тупом исступлении, не сводя своего взгляда с этой папки.
А Валентину только этого и нужно было. И он, подойдя к разделяющему их столу, с бесцеремонностью человека, кому всё здесь известно, позволено и он знает, к кому пришёл и что стоит человек перед ним (дерьмо), действуя механически отмеренными движениями, не сводя своего взгляда с Константа, кладёт на стол перед Константом раскрытую папку, и ткнув в первую раскрытую страницу пальцем, со словами: «Здесь все балансы», не дожидаясь от Константа, может быть, вопросов пояснений и разъяснений для него, что всё это значит, разворачивает в сторону выхода, и как зашёл сюда внезапно, так и вышел ни о чём не предупреждая Константа.
Ну а растерянному в себе Константу, посмотрелось в сторону дверей и на себя такого подавленного в себе совершенно, да и уронилось всё в себе и собой одновременно на стул под собой, кто единственный сейчас его не подвёл и оказался в нужное время, в нужном месте, под собой.
А как только Констант всем своим весом проверил на прочность ножки кресла под собой, то он, осевши в себе, перевёл дыхание и без команды со своей стороны, самовольно потянул свои руки к лежащей перед ним папке. Взяв которую, он подтянул её к себе, посмотрел на первую раскрытую страницу с малым пониманием того, что там в ней было, и с тем же малых пониманием того, что всё это значит, принялся без разбора перелистывать листы содержания этой папки, в итоге остановившись на последней странице, коя вызвала у него любопытную заинтересованность.
– Хм. – Хмыкнул Констант, глядя на то, что на него смотрело с последней страницы папки. – А это сальдо, – что за хрень ещё такая, – здесь имеет самый немалый вес, в сравнении со всеми этими кредитами и дебетами. А это заставляется задаться вопросом. Что это за сальдо такое? – с волнением задался вопросом Констант, и …опа! В оторопи одёрнулся и вдавился в спинку своего кресла при даже не виде, а он, оторвав свои глаза от папки, со всей внезапностью и неожиданностью, какую можно себе представить, натыкается на вдруг перед ним представшего человека. Что рефлекторно и вгоняет Константа в оторопь себя и в такое взмокшее состояние.
Из которого он, конечно, сразу выйти не может, не присмотревшись к этому неожиданному сверх меры человеку, кого он из-за такой его неожиданности появления и притом очень тихо и незаметно, и не смог идентифицировано оформить в знакомую или незнакомую личность. Что немаловажно для всех сторон этой встречи, где каждый из вариантов возникшего соотношения: знакомый – знакомый, незнакомый – незнакомый и знакомый (только с заочным условием) – незнакомый, имеет для себя знаковый вариант дальнейшего развития взаимоотношений Константа, лица пока что единственно известного здесь по своему имени и этого, так внезапно появившегося здесь человека, кто под прикрытием версии знакомого или незнакомого с Константом человека, сюда проник, чтобы… А вот это дальнейшее зависит оттого, кем представится Константу этот, одно ясно за него, крайне самоуверенный и дерзкий тип.
Так в случае самого удобного для Константа варианта появления этого типа, подпадающего под квалификацию: «знакомый – знакомый», всё здесь для Константа обойдётся, и дальше поздравлений и может быть дельных предложений со стороны влиятельного знакомого Константа дело не пойдёт.
Если же так случилось, что у судьбы Константа на его счёт появились новые и явно идущие поперёк планам Константа планы, – я для него вон как расстаралась, а он и ни словом меня не вспомнил, – то есть сейчас создалась ситуация, подпадающая под второй вариант: «незнакомый – незнакомый», то Константу придётся постараться выложиться на все сто, чтобы объяснить этому типу, склонному искать виноватых в своих бедах на стороне, и при этом с мачете в руках, что он двери перепутал, и тот тип, кто позволил себе откровенную глупость и преступную халатность, спать с его женой, находится не здесь, а этажом ниже.
– Вы, видимо милейший из всех что я знаю человек, в своём волнении слегка перенервничали и зашли слишком далеко и высоко в своём стремлении внести ясность и справедливость в жизнь того, я почему-то уверен, паскудного человека. – Вполне достойно пожелает удачи этому раздражённому неизвестному с мачете Констант, стоя лицом к лицу, без всякого вооружения притом, против этого вооружённого до оскалившихся в усмешке зубов противника всякому нейтралитету и спокойствию.
И лишь потому, что этот зловредный тип с мечете в своих руках, живёт по принципу, мне спокойно дома у телевизора не сидится, и это значит. что и всем так думается, и никому он не даст спокойно жить, а не потому, что Констант был неубедителен в словах и не столь красноречив, этот неугомонный на всякую пакость и вредоносность тип, вероломный вирус одно слово, сразу не развернулся, чтобы пойти этажом вниз и там навести шороха в быт прибывающих там на своих рабочих местах граждан, а он, раз уж сюда зашёл, то, как минимум, должен сделать свой визит сюда запоминающимся.
А что более всего запоминается людьми? Всё верно, когда их ставят в тупик своим появлением и поведением.
Ну и этот зловредный тип, чтобы далеко не отходить от волнующей его темы, обустройства человеческих отношений на бескорыстной основе, то бишь на любви и вере в неё, о чём некоторые самонадеянные гражданки примечательной внешности и природы вечно забывают, ссылаясь на ветренную природу своей памяти,  – не надо мне мучить мой мозг всеми этими запоминаниями, тем более сам всегда отзываешься о его не самостоятельности мышления, дурак, – сразу же припёр к стенке Константа каверзным вопросом, а точнее двумя.  – А тебе, падла, чем моя Викуси не устраивает? Слишком ты хорош для неё что ли?  – задаётся этими вопросами неизвестный правозащитник, конечно, и смотрит на своё мачете, этот инструмент возмездия за неосмотрительность людей преступного характера.
А Констант, честно слово, знать не знает никакой Викуси. О чём он клятвенно заверил бы этого типа, мужа Викуси, но что-то ему подсказывает, что муж Викуси не такой олух, как он себе решил на его счёт надумать, и он ни за что не поверит в это. И не так как себе рассчитывает Констант, – ну и падла же ты, – а он со всей подлейшей изобретательностью обманутого и ревнивого в край мужа, сделает странные из всего этого признания Константа выводы.
– Вот значит как мы далеко взлетели. Недосуг теперь вашему высокопревосходительству обращать внимание на смертных. Плевать вам на них хотелось с вашей внеземной колокольни. Так что ли? – и с таким яростным напором придавит к стенке Константа этим своим вопросительным требованием изголодавшийся по крови обманутый муж, что Констант в полной растерянности махнёт на себя рукой и была не была, не согласится с такой постановкой вопроса, как он понимает сейчас, своего номинального избирателя.
– Вы, Валентин, глубоко сейчас заблуждаетесь, записывая меня в число тех людей, кто не радеет за благо трудового народа и кому его чаяния по барабану. А мне, если хотите знать, человеку самому простому из народа, кому близки устои домостроя и верования в загробную жизнь, что налагает на меня обязательства достойно и безгрешно жить, и также вести сессии парламента, не как вы смели тут утверждать, плевать на желания своего избирателя, а я готов всецело идти навстречу этим пожеланиям. – И на этих своих словах, Констант, видя, что Валентин задумался и застопорился в своих решениях (почему Валентин, то фиг его знает), хотел уже праздновать победу. Но он опять поспешил, Валентин его вновь удивил.
– Тогда будь здесь и никуда не уходи. – Вдруг говорит такое Валентин, поворачиваясь на выход. И хотя ход движения тела Валентина вполне себе устраивало Константа, всё-таки ход его мысли был настолько для него непонятен, что Констант позволил себе перебить Валентина на полушаге на выход.
– Ты куда? – вот прямо так спросил Валентина Констант, тем самым показывая себя человеком не посторонним для Валентина, а с ним знакомым.
А Валентин, видимо проникшись не простой любознательностью Константа, а он в себе демонстрирует отзывчивого к чужим проблема человека, не посылает его словосочетанием: «Скоро всё, бл*, узнаешь», а он обстоятельно так всё объясняет. – За Викусей, за кем же ещё! – уже в настроении, бравурно так усмехается Валентин, подмигивая Константу. Кто в ответ, конечно, не хочет расстраивать Валентина и ему улыбается, но эта его улыбка в себе не несёт никакой искренности, и получается, что Констант совсем не рад будет видеть эту Викусю. Знакомство с которой, хоть и вызывает у него интерес любопытства, но стоит ему представить, что дальше будет и чего от него потребует Валентин, укрепляя авторитет своих требований мачете: «А теперь давай доказывай, как тебе моя Викуся не противна и может быть даже люба», то у Константа пропадает всё желание здесь оставаться и ждать возвращение Валентина.
А вот если сейчас имеет место третий вариант: «незнакомец – знакомец», то Констант даже не знает, что о нём думать, кроме как решить подумать, что этот незнакомец есть нанятый его менее успешными в предвыборной гонке конкурентами киллер. Где его безуспешные конкуренты, действуя в том же запоздалом темпе, что и в предвыборной гонке, – они по всем позициям от него отстали, ничего достойного для избирателя предложить не смогя или сможа, в общем какая разница, – когда и особого нет смысла убирать конкурента, раз выборы уже прошли, всё равно, раз деньги уже уплочены, отправили к нему наёмного убийцу, чтобы разобраться с ним.
И в этом случае шансов выжить нет у Константа, как он видит себя без всякого оружия и неготового к отражению полёта пули или броска мачете, а стоящий перед ним человек, наоборот, имеет все возможности для его опережения по всем областям дальнейших с ним отношений. И единственное, что может противопоставить этому типу Констант, так это продемонстрировать со своей стороны непредсказуемость поведения.
Он-то, этот неизвестный, ожидает одного – полной податливости Константа, застанного врасплох его внезапным появлением, а тот раз и перебивает его на своём задуманному замысле самым простым и одновременно замысловатым вопросом. – Валентин? – задаётся вопросом вдруг Констант, и начинает упирать так крепко взглядом на стоящего напротив него человека, что тот даже слегка оторопел в себе, с податливостью ног и тела назад. Но этот хитроумный маневр Константа имеет крайне ограниченное по времени действие. И так им осаженный в растерянность и недоумение незнакомец приходит в себя скоро и интересно – он расплывается в улыбке, и со словами: «Вы, Константин, уж слишком утомились в этой предвыборной гонке», приводит в чувства Константа, тут же осознавшего свою ошибку и узнавшего этого совсем не незнакомца, а достаточно хорошо знакомого для себя человека.
И этот знакомый Константа человек до такой степени знаком для Константа, что Констант готов ему доверить самое дорогое, что есть в этом кабинете – кресло хозяина этого кабинета.
Но отлично знакомый Константа, тоже не плохо знает Константа, и по этой тоже причине, он не даёт Константу выполнить этот манёвр с подрывом себя с кресла для уступки его ему. – Не будем так спешить. – Многозначительно говорит знакомый Константа, останавливая его на полпути к своему вставанию. И на этом не остановившись, переводит своё и внимание Константа на лежащую теперь перед ним на столе папку.
– Вижу, вы много для себя здесь открыли и подчерпнули. – Говорит знакомый Константа. Констант, бросив взгляд на папку, в общем, выражает согласие с этим предположением своего знакомого, но у него, тем не менее, есть некоторые уточнения.
– Только отчасти. – Говорит Констант.
– Надеюсь, главное вы усвоили? – а вот этот вопрос знакомого Константа прозвучал очень требовательно. И Констант даже растерялся в ответ, и не зная, что на него ответить.
Знакомый Константа, видя это его затруднение, даёт наводящий на правильные мысли ответ. – То, что вы ещё не готовы занять это кресло. – Со стальными нотками в голосе говорит это знакомый Константа. И вот сейчас-то и пришло самое время освободить, как выясняется, кресло знакомого Константа, на котором он дал тому посидеть в целях осознания преждевременности некоторых его пожеланий на своё будущее. И Констант на этот раз отлично понял своего знакомого, мигом подскочив с места, и со словами: «Вы не даёте права на сомнения, Модест Физиологович», уступает место своему знакомому, Модесту для краткости к нему обращения по праву правописательской деятельности.
Модест же, обойдя стол, занимает своё кресло за рабочим столом, усмехается: «А я и не знал, что моё кресло с подогревом», и переводит своё внимание на лежащую на столе папку. Затем берёт её, на мгновение задерживается на открытой странице взглядом, поднимает глаза на Константа и говорит ему. – И как мне хочется тебя понять, ты ещё одну вещь для себя понял. Ты хочешь занять своё место в нашей компании.
– Вы всегда правильно меня понимали, Модест Физиологович. – Следует ответ столь улыбчивого Константа.
– Тогда ты понимаешь также, что для этого нужно постараться. – Говорит Модест.
– У вас уже есть ко мне дельные предложения? – с хитрой улыбкой спрашивает Констант.
– А разве это не очевидно. – Сказал Модест, бросая взгляд на уложенную обратно на стол папку.
– Тогда может сейчас как раз пришло для этого время? – спрашивает Констант.
– Оно буквально назрело. – Даёт с повышенной энергетикой ответ Модест, поднимаясь на ноги и подходя к Константу. Где он по подходу к нему, делает новое обращение. – А для этого нам придётся немного пройтись и столько же проехать. Ты готов?
– Такие цифры и у самого несомненного человека поколеблют его упёртость. – Кивая в сторону стола, говорит Констант.
– Тогда нам по пути. – Говорит Модест, выдвигаясь в сторону входных дверей, куда вслед за ним поворачивается и Констант. Где он, возможно на волне подъёма своего воодушевления, решил вставить палки себе в колёса, задавшись в некотором роде глупым вопросом. – А как насчёт передумать? – Который не просто останавливает на полпути к дверям Модеста, а этот вопрос Константа собой разрушает много из чего достигнутого между ними, заставляя Модеста с сомнением посмотреть на Константа и после небольшой паузы спросить его. – Ты хочешь спросить, а будет ли дорога назад, если вдруг тебя охватит сомнение и пагубное волнение, основанное на не верных расчётах?
– Что-то типа такого. – Подтвердил Констант подозрения на свой счёт со стороны Модеста.
– Сам понимаешь, что нет. – С холодной улыбкой безнадёжности всех потуг Константа отвилять от ответственности, дал ответ Модест.
– А подумать? – Констант цепляется за последнюю соломинку.
– Почему бы и нет. – Говорит Модест. И только Констант выдохнул, как Модест делает жёсткое заявление. – Время вышло. Твоё решение.
И Констант, может и сбитый с толку Модестом, на одном выдохе даёт ответ. – Я готов.
– Это верное, и что главное, обдуманное решение. – Говорит Модест. И на этом всё, они покидают вначале пределы кабинета Модеста, а затем, нисколько не замечая Присци и приёмную.