Эпилог

Его обнаружили однажды утром под сенью старого сухого дерева. Он лежал на боку, свернувшись плотным калачиком, точно щенок, познавший сон в абсолютной защищённости. Морда была спокойна и безмятежна, глаза закрыты. Он просто погрузился в самый глубокий и долгий сон, окончательно освободившись от кошмаров прошлого.

Сторож долго стоял над ним. Затем молча взял лопату.

Он выкопал могилу прямо там. С осторожностью положил пса в землю, словно прощаясь с равным. Потом засыпал землёй и уплотнил место, где теперь царил вечный покой.
Он обошёлся без знаков и слов. Просто постоял некоторое время, выкурил сигарету до фильтра и удалился. Но утром следующего дня он вернулся с камнем. Пёс не был ему товарищем, но сторож отдал должное его долгой выстраданной жизни. Он положил увесистый обкатанный камень на холмик, создавая скромный неброский знак о том, что здесь покоится тот, кто закончил свою борьбу.

Пёс прожил семь лет в аду и три года в покое.

***

Весна запоздала в этот двор. Снег уходил медленно и неохотно, превращаясь сперва в вязкую грязь, затем в блестящие лужи и лишь потом исчезая окончательно. Земля оживала, оттаивая после зимы. И однажды в начале мая, прямо на холмике могилы показался первый упрямый росток.

Сторож наткнулся на него взглядом случайно. Маленький, зелёный, полный жизни. Одуванчик.

Он постоял над ним, глядя в землю. Затем лёгкая улыбка коснулась его лица, и он с облегчением выдохнул, обращаясь будто не к цветку:

— Вот ведь не сдался...

Одуванчик упорно прорывался сквозь землю. К середине лета их стало пять, а потом десять, и холмик утонул в пышном золотом покрывале.

Сторож больше не смыкал свою косу над этим местом.

***

В сырых подвалах неизменно продолжался жестокий цикл. Рождались новые щенки. Их тренировали, безжалостно стравливали и в конце концов, убивали. А люди? Они кричали, делая ставки, пили дешёвое пойло и равнодушно считали деньги, заработанные на крови.

Но под старым деревом, вдали от городской суеты, в забытом всеми месте, земля знала правду.

Она помнила того, чья природа была искажена, но чьё сердце стремилось к теплу.

Она помнила того, кто нёс на шкуре следы всех своих битв, но не дал погаснуть внутреннему свету.

Она помнила того, кто одержал победу не силой, а несгибаемым духом.

И каждую весну одуванчики снова пробивались сквозь землю — упрямые, яркие, неоспоримо живые. Точно так же, как надежда, которая вопреки всему не знает смерти.