Глава 7

Прошло три года.

Я достиг глубокой старости. Шерсть на морде окончательно поседела, став благородным серебром. Зубы стёрлись до дёсен, некоторые выпали. Слух истончился, глаза смотрели мутно. Шрамы ныли почти беспрерывно, особенно с наступлением нового дня. Но каждый шрам, каждая седина — это отпечаток прожитой жизни. Я стар. И не просто стар, а закалённый временем, опытом и всеми трудностями, что выпали на мою долю.

Я продолжал жить.

И я был по-настоящему свободен.

Свобода оказалась не в широте возможностей. Она не была ни в стремительном беге, ни в открытом просторе. Истинная свобода поселилась внутри: она была в абсолютном покое. В ощущении гарантированной безопасности. В том, что я мог расслабить мышцы и заснуть без чувства настороженности, без ожидания удара, без необходимости каждую секунду драться за собственную жизнь.

Свобода стала состоянием, а не местом. Она отражалась в золотом луче солнца, который согревал моё тело. В земле, смягчающей усталость моих лап. И в бесстрашии птицы, которая, осмелившись сесть рядом, свидетельствовала о моём мирном существовании.

В часы покоя, когда солнце согревало мою шкуру, меня настигали тени тех, кто не дожил. Тех, кто умер в грязи арены. Тех, чьё дыхание остановил я. Я размышлял о цене, которую мне пришлось заплатить. Я не искал оправданий. Но могу ли я быть виновен в том, что меня принуждали к этому насилию? Моим единственным непреложным долгом было уцелеть.

Они остаются со мной. Пусть эта честная память о них станет тем немногим, что я могу предложить в качестве искупления за каждое причинённое страдание и каждую смерть, совершённую мной.

Я часто возвращаюсь мыслями к матери, к той, которая научила меня чувствовать тепло. Жива ли она? И получилось ли у неё вселить новым щенкам надежду, что мир не выкован исключительно из железа?

Я также вспоминаю ту невинную пару — мальчика и девочку, которые отшатнулись от меня в ужасе. Я не могу держать на них зла. Я сам испытывал к себе отвращение.
И всё же сейчас, здесь, в моём последнем заслуженном приюте, я принимаю тепло солнца на своей старой шкуре. В этой оказанной небесной милости заключена вся моя выстраданная свобода.