Глава 5

Мне было шесть или, может быть, семь лет. Уже давно перестало иметь значение, что и сколько. Тело подводило, движения становились ощутимо медленнее. Раны затягивались мучительно долго. После схваток я часами лежал, пригвождённый к земле, не в силах пошевелиться. Голод перестал быть источником ярости, теперь он просто медленно высасывал остатки сил. Именно фатальная слабость и полное отсутствие воли к сопротивлению сделали меня лёгкой мишенью.

Этот бой едва не стал моим концом.

Передо мной был дикий, неуправляемый огонь юности. Пёс, которому не исполнилось и трёх лет. Он был молниеносен, яростен, голоден до победы. Он налетел на меня, словно снаряд, отказавшись от всякой тактики, и каждая его мышца кричала о напоре, рвущемся наружу с неумолимой силой.

Тело едва успело сместиться. Его зубы прорезали кожу, вырывая клок шерсти. Контратака была слишком медлительной: он был быстрее, а шквал его ярости обрушился на меня без остановки. Я начал пятиться, сдавая метр за метром, и в мгновение ока превратился из бойца в жертву.

Я признал это: физическая сила была на его стороне.

Но разум, расчёт и наблюдательность оставались моими союзниками.

Я заманил его в ловушку. Изобразил крайнюю слабость. Пропустил удар, тяжело рухнув на бок. Он бросился завершить схватку. И в этот момент я встретил его снизу. Мои челюсти сомкнулись, как капкан на его горле.

Я не стал убивать. Держал хватку, экономя силы, пока он не обмяк от усталости. И только после жеста судьи, объявившего конец боя, отпустил.

Победа досталась мне, но её цена была столь высока, что чуть не обошлась мне всем.
Хозяин наблюдал. Он неторопливо рассматривал каждое моё увечье и, наконец, с презрением выплюнул окончательное решение:

— Всё. Он своё отработал.

Он отошёл, чтобы обсудить мою судьбу с другими мужчинами. До моего слуха долетали обрывки слов: «износился. Бесполезный хлам. Пулю ему. Избавиться».

Я остался на месте, полностью смирившись, ожидая, когда они поднимут руку. Если смерть придёт в виде быстрого выстрела, я встречу её с благодарностью. Всё внутри меня вопило от изнеможения; покой стал желаннее самой жизни.

И всё же смерть прошла мимо, будто посмеявшись надо мной. Приговор изменили. Жизнь мне оставили, хоть и неясно зачем.

Меня привезли в другое место. Это был обширный заброшенный двор, огороженный высоким забором из листов ржавого железа. В его центре стоял старый покосившийся сарай с дырявой провалившейся крышей. Вокруг — беспорядочные кучи мусора, сломанные ящики и горы металлолома.

Здесь царило безлюдье. Только один человек, угрюмый сторож, был моим единственным соседом.

Меня освободили.

Я стоял, не в силах двигаться. Свобода обрушилась на меня так стремительно, что мир качнулся, и я застыл, не представляя, как жить дальше без стальных оков. Где моя точка отсчёта? Где привычный вес на шее? Где голос, отдающий приказы? Мой разум не находил ответа.

Сторож равнодушно поставил еду у сарая и тут же удалился, оставив меня наедине с этой пугающей пустотой и необходимостью решать, что делать дальше. В этот момент, глядя на суповую миску, я осознал нечто более важное: настоящая тюрьма — это не замки и цепи, а зияющая пустота в сердце.