Оскар Уайльд

Утончённый до болезненного. Эстетичный до нарочитости. Зачарованный Красотой он отдал ей всё: славу, честь, жизнь. Оскар Уайльд — это Орфей Нового Времени. Орфея разорвали на части правоверные вакханки. И Уайльду пришлось принять венец мученичества, который он пронёс с подлинным смирением. Отнюдь не борец, Уайльд в многочисленных невзгодах, обрушившихся на его многострадальную голову, проявил изрядную выносливость. Эстет в нём был несгибаем. Тюрьма сломала всю его жизнь, вырвала из богемы, вне которой ему было существовать невыносимо, и вообще исключила из общества. Но всё это только укрепило его эстетизм, превратив позёрство в твёрдую жизненную позицию. Толпа распяла поэта, и поэт стал пророком. Уайльд был заложником Красоты, её проповедником и мучеником. Он — далеко не первый, кто воспевал прекрасное, но первый, кому за это пришлось пострадать. И в страдании он не отрёкся от своих идеалов.
Его религией было служение культу прекрасного — культу возвышенному и возвышающему. Уайльд служил Богу по-своему. Как поэт. И как великие певцы древней Эллады он участвует в формировании веры, населяя Олимп своими персонажами, становящимися соравными богам. 
Жрец собственного культа, Уайльд при этом оставался добропорядочным христианином. Что необычно для эстета, он любил жизнь, любил людей. В письмах из Редингской тюрьмы, не менее проникновенных, чем известная баллада, Уайльд заступался за других сидельцев, особенно за детей. В «Саломее» он высветил больше эстетический момент, но христианство в том числе и эстетически воздействует на нас: архитектура, литургии и пр. Иоанн Креститель у Уайльда в самом деле пророк, провозвестник Мессии. Пусть Иисус существовал для него как «великий романтик», но всё-таки служил высшим идеалом.
Ему бы родиться во Франции, жить среди парижской богемы, о чём сам Уайльд и мечтал, но угораздило оказаться в чопорной викторианской Англии, да ещё среди полудиких ирландцев. Впрочем, в этих суровых условиях его талант расцвёл более пышным цветом. Уже одних  чудесных пьес и мудрых сказок достаточно было, чтобы стать классиком. «Портрет Дориана Грея» перевёл его в разряд гениев, определяющих развитие искусства. Роман можно назвать образцовым. Уайльд блеснул здесь всеми гранями своего таланта. Тут и его ироничная псевдо-легкомысленная мудрость, его превосходящий жизнь эстетизм, его безупречно порядочный аморализм, его прикрытое напускной порочностью благородство, немного от личной биографии, немного мистики и немного интриги.
Оскар Уайльд провозглашал Ложь, но служил при этом Высшей Правде — правде искусства. Нарочитой и искусственной была проповедь лжи, под которой поэт понимал сугубо художественный вымысел. Душа его была чиста как у ребёнка. Игравший на брезгливо-фальшивых принципах моралистов, Уайльд никогда не был аморален. Любил парадокс, поиронизировать над общепринятым. Аморален был не Уайльд, а публика, вздумавшая отторгнуть лучшего учителя, какой у неё мог быть. В его лице бараны-пуритане осудили не конкретного человека и даже не определённый порок, а само Искусство.