РОКовая любовь

Увидев меня в дверном проёме, она, как ребёнок, стала визжать, прыгала на месте от радости, затем подбежала и запрыгнула на меня. Стоял и смотрел, как она счастлива в эту минуту, пока не оказалась на мне. Я знал, что мой неожиданный приезд станет для неё сюрпризом. Мчался домой после нескольких концертов, зная, что она скучает. Я тоже скучал. 




{Иногда она напоминала мне дикарку, короткие волосы, чаще растрёпаны, в одном нижнем белье носилась по дому, руки испачканы чернилами. Ей нравилось писать от руки. Мы могли кидаться подушками, петь вместе песни, смеяться и шутить. На первый взгляд нельзя было сказать, что она уже взрослая женщина. Маленькая и хрупкая. Но мне чертовски нравилась это детская шалость в ней. Естественность}. 




— Господи, как я рада тебя видеть, — шептала на ухо, обхватив руками и ногами темноволосого мужчину, что обнимал свою бестию в растаявшей улыбке. 
— Спасибо тебе, — прижав её хрупкое тело ещё сильнее, уткнулся носом в волосы. 
— Ты знаешь моё отношение. Давай не будем снова начинать этот разговор, — зажала не сильно в кулаке его волосы на затылке. 
— Я так рад, что тебе лучше! Пожалуйста, прости…
Темноволосая женщина резко перебила его поцелуем. Он медленными шагами с обрывистыми поцелуями дошёл до стола, усадив её на стол, смотрел в глаза и молчал. 




{Я обожал подолгу смотреть на неё, молча, без лишних слов говорить взглядом, что люблю. Она это понимала. Чувствовал это. Я не романтик и вообще скучный парень, но рядом с ней что-то менялось. 
Её разбросанные по лицу родинки так красиво смотрелись. Хотелось целовать каждую из них. Глаза цвета хаки вызывали ассоциации с любимым лесом в детстве, где я сочинял первые свои стихи}. 






Почувствовав, что он до сих пор испытывает чувство вины, ей захотелось разбавить обстановку. Расстегнув его чёрную рубашку, опустив медленно с плеч, стала целовать шею, плечи.


— Знали бы твои фанатки, какого это, — игриво проговорила медленно. 
— Целовать татуированное тело? — сказал, смеясь. 
— Целовать твою боль. 
— М? 
— Тату — это боль. Ужасно думать, что тебе пришлось пережить, чтобы забить всё тело татуировками. 
— Всего-то то, что способен пережить человек. 
— А ты смог это пережить?
— Я научился жить с болью. 


Она сняла с него рубашку, надела на себя. 


— Обожаю эту дурацкую чёрную майку на тебе. Спросишь почему дурацкую? Да потому что вот в ней ничего такого нет, а девки так и сходят с ума, увидев тебя в ней, — проговорила со смехом.
— Ревнуешь что ли? — попытался сдержаться от смеха, поцеловал в щёку, ушёл разбирать сумки. Думаю, дело-то не в майке. 
— Я-то? Ещё чего! Это ведь не они имеют возможность её снять и касаться твоих татуировок, — слезла со стола, подошла, поцеловала в голову шепнув: 
Да и вообще, знали ли бы они, что ты делаешь со мной ночью, — ушла на кухню.
— Милая, — застенчиво ответил. Вообще-то, это ты вытворяешь, — проговорил себе под нос. 
— Не скромничай. Я знаю и другую версию тебя, — гремит посудой.
— Ту самую, которая очень много работает? — неудачно решил отвести тему. 
— Родной, ту самую, что съест сейчас пасту, но останется голодным, и оставшийся голод будет утолять в спальне, — выглянув с угла кухни, послала воздушный поцелуй. 
— Сперва расскажешь мне, как ты себя чувствуешь? — бросив сумки, пришёл на кухню. 
— Прекрасно. Нет, правда. Мне намного лучше, — накрывает стол.
— Я помогу, — раскладывает приборы. Когда к врачу? Я хочу пойти с тобой. 
— Вот завтра и сходим. 
— Почему завтра? Ты сказала, что чувствуешь себя лучше? — испугавшись, аккуратно схватил за плечи. 
— Не стоит так переживать. Я всего-то хочу перестраховаться. Всё хорошо, милый, — правой рукой провела по его левой щеке. Давай ужинать. Я голодная. 
— Прошу тебя, если я должен что-то знать, то я должен это знать! — взял её правую руку и поцеловал. На этот раз я не уеду, если тебя хоть что-то беспокоит. Ты слышишь меня? — обнял.
— Конечно, слышу. Со слухом у меня нет проблем, — рассмеялась. Но, должна тебя огорчить, отдохнуть не получится, тебе всё-таки придётся поехать в тур, потому что я в порядке, — улыбнулась, затем поцеловала в лоб.
— Зараза такая, — рассмеявшись, сказал.
— Намертво прилипшая к тебе.




— Слышал новую песню? — босиком, в чёрной большой рубашке, изображая игру на гитаре, спросила она после ужина, пританцовывая в зале. 




{Она моя чокнутая фанатка, которая никак не выдавала себя, пока я случайно не понял. Фанатка альтернативного рока, у которой нет нигде пирсинга, нет ни единой тату, нет цветных волос и даже атрибутики, хотя бы немного намекающей на рок. Ни-че-го. Возможно, мой голос она любит больше, чем меня, ведь часто так странно целует шею. Но нам хватит моей любви}. 




— Более того, я её пел. Ты ведь об этом? — с улыбкой ответил, уставился на неё и не отрывает глаз.
— Споёшь мне? А давай вместе, — побежала включать музыку. 



Он подбежал к ней сзади, схватил резко за талию, потянул к себе, обхватил обеими руками. 


— Что ты со мной делаешь? Я должен был заниматься исключительно музыкой. Ребята с группы теперь не узнают меня, — целует шею.
— А теперь они ненавидят меня за то, что каждый день ходила в бар и ненавязчиво слушала вас, чтобы в один какой-то день ты вдруг решил подойти и заговорить. 
— Я обратил на тебя внимание только лишь потому, что ты была похожа на никого. Я правильно сказал. 
Женщина, что слушает песни о боли, запрокинув голову назад, скрывая огромную дыру в сердце за чёрном и длинном облегающем платье. Ты сливалась в локации бара. Пустые и заплаканные глаза прятались за чёлкой. Но не пила, не курила. Лишь чёрный кофе. С лимоном. Без сахара. Каблук — защита, платье — броня. 
Я обратил на тебя внимание потому, что ты не была похожа ни на одну женщину, которую я встречал. Да, тогда внутри, — вьюн боли обхватил душу, ты потерялась на время, но я разглядел в тебе нечто, взбудораживающее меня. И я даже не понимал тогда, что влюбляюсь. А я ведь не хотел отношений, не желал любви, я хотел отдать себя музыке и стареть на сцене с достоинством. 
— Знаешь, в чём ошибка многих людей? Некоторые так жаждут отношений, что цепляются за любой возможный вариант, делают всё, чтобы рядом хоть кто-то да был. Терпят, борются сами с собой. Боятся одиночества. Ищут похожих себе или с тысячами сходств. Ждут, пока не будет различий. Отталкивают противоположности. Пытаются переделать. 
Но самая настоящая любовь случается неожиданно, сталкивая скорее с тотальным различием, создавая кучу препятствий, притягивая друг друга всё плотнее те самые противоположности. Но, согласись, что не даётся легко, стоит того.







Я всегда был устойчив, расчётлив, спокоен, сдержан. Она же — наоборот. Но мне не хотелось её приструнить, как-то успокоить. Мне хотелось осторожно касаться её огня. Постепенно. Да, иногда меня охватывал лёгкий испуг, что я могу обжечься, да и вообще получить ожоги, но уходить мне не хотелось. Возможно, она права в своих рассуждениях об отношениях.
И вот это «возможно» стало порогом, который я переступил. Я перестал рассматривать её пламя как угрозу и стал наблюдателем, чтобы понять, как оно горит. Учился регулировать дистанцию: подпустить, когда стало холодно; отступить, когда жар становился слишком резким. Со временем наши температуры образовали новую погоду. 


Я научился читать её вспышки как будто ноты, а не как взрывы, и в этой музыке нашлась мелодия, которая не требовала от меня больше храбрости, чем я действительно имел. Быть рядом означало не перестать быть собой: я оставался расчётливым и сдержанным, но расчёт теперь вплетался в заботу, а сдержанность — в умение ждать, когда огонь сам охладится.
И, возможно, она тоже изменилась: не потому, что я хотел её переделать, а потому что увидела: есть пространство, где её пламя не съедает, а преображает. Мы не стали одинаковыми — и к лучшему. Мы научились оттенять друг друга так, чтобы ни один из нас не потух и не сгорел до пепла.