Почётный боец стройотряда

В 1990 году летом мне выдалось ехать комиссаром стройотряда. Подготовку я начал задолго до выезда. Думал, какую бы культурную программу составить на два месяца. Даже выписал — чего не бывало ране — две газеты: «Комсомольскую правду» и «Тюменский комсомолец». Набросал черновой план работы. Закупился канцтоварами, спортивными снарядами. Тогда в продаже появились бумеранги. Отличная идея. Устроим соревнования по метанию. Забегая вперёд, скажу, этот снаряд здорово пригодился. Командир в дипломатических целях подарил его кому-то из начальства, чтоб наряды лучше закрывались. Ну, надо так надо. Жаль, только что так и не узнали, кто самый лучший метатель бумеранга. Так вот, набросал я мероприятия, спланировал праздники, когда и какие проводить. Были настоящие и традиционные из тех, что не нужно было придумывать:
23 февраля — День мужика,
8 марта — День бабы (никого не смущало такое название).
А также, День ВМФ, День строителя и дни рождения. В остальное время тоже надо как-то культурно отдыхать. Как? И тут подвернулась одна французская певица. Она уже была супер популярная и влюбила в себя весь Советский Союз. В тот год она приезжала на гастроли, в аккурат в июне, перед самым отъездом ССО, перед началом третьего трудового семестра. Такой подарок! Нельзя было упускать. Всесоюзный комсомол, в целях патриотического воспитания, тогда внедрял традицию, чтобы в каждом отряде был почётный боец. Как правило, кто-то из ветеранов Великой Отечественной Войны.
Комиссаром я не первый раз выезжал. И в прошлый выезд приглашал стать почётным бойцом одного из своих преподавателей, ветерана войны. Он долго не откликался на мою просьбу. Но, разузнав его адрес, я пришёл к нему на дом. Открыла дверь его дочь. Я всё объяснил. Она была в курсе. Хоть давно уже была не студентка, но близко понимала комсомольскую и общественную работу. Мы на этой почве минут десять приятно беседовали. В конце-концов, с сожалением она сказала, что отец не согласится. На том и расстались. Из этого похода я понял, что ветеранам эти комсомольские игры, тем более, в почтенном возрасте, как-то, мягко говоря, не уместны.
И вот, памятуя тот случай, я не отказался от приглашения почётного бойца. Долго ли думал, коротко ли. Но придумал. Пусть почётным бойцом у нас будет... Патрисия Каас. (Наверняка, она плохо знает свою биографию. Кто её встретит, передайте, что в её жизни был такой замечательный комсомольский эпизод).
Оставалось провести операцию с одноимённым названием и внедрить всеми любимую заграничную певицу в наш стройотряд.
Мы должны были работать в Тюменской области, в посёлке рядом с Компрессорной станцией — КС-03. Каэска, как её все называли, перекачивала газ из Уренгоя на юг, по всему Союзу. Это был наш главный объект. Второй объект — сам посёлок: благоустройство. Это было в километрах десяти от железной дороги «Сургут — Уренгой», что шла дальше в Надым. Вокруг нас и тундра и тайга «в одном флаконе», хотя такого выражения ещё не было.
Меж тем, воплощая свою идею о почётном бойце, если объявлю я, то будет неинтересно. Нужно было, чтобы объявил кто-то сторонний. Еще лучше, если это сделает сама Патрисия. В те времена были некоторые особенности почтовой связи. Телеграммы в далёкие края из цивильных городов шли до двух недель. Я взялся за расчёты и вычислил, примерно когда телеграмма придёт в посёлок. Для надёжности, с её отправкой не торопился.
В день отъезда, 30 июня 1990, я пришёл провожать отряд. Улетали из Пулково в Сургут. А там поездом и на местном автобусе до посёлка. Проводы — всегда интересно. Встречи, волнения, воспоминания. Пришли провожать и некоторые бывшие бойцы. И один парень, Серёга, наш заводила, под гитару хрипел наши любимые песни. Все встав в круг, пели вместе с ним. А хрипел он потому, что за день до этого ходил на концерт Патрисии Каас. И там, выражая ей свою любовь, сорвал голос. Как не покричать: не часто ведь гости из Франции нас посещали.

В этот день я не улетал, так как скоро начинался Грушинский фестиваль. Поэтому мы ещё с двумя отставшими бойцами через пару дней отправились своим маршрутом. Вылетели в Куйбышев, сейчас Самара. Фестиваль прошёл прекрасно. Но сейчас не о нём. По его окончании, в Куйбышеве я сбегал на почту и отправил телеграмму с коротким текстом.

КОМАНДИРУ ССО.
ПРОШУ ПРИНЯТЬ МЕНЯ ПОЧЁТНЫМ БОЙЦОМ ССО.
ПАТРИСИЯ КААС

Думал, телеграфистка будет возмущаться, как это не раз бывало. Нет, хладнокровно взяла, оформила без эмоций. Обидно. А я так старался.
Из Куйбышева мы вылетели до Ноябрьска. Оттуда поездом до станции Парка. А далее на автобусе прибыли в отряд. На календаре было 8 июля. Все уже неделю как работали. Я первым делом разузнал, была ли почта. Да, вот газеты пришли, отвечали. Обязанность ходить на почту — в ста метрах от нашей столовки — лежала на девчонках, дежурных по кухне. В 8 утра почта открывалась, и они забирали корреспонденцию. Бывало, пропускали день или чуть позже заходили.
Я как штык, каждый день в восемь утра, сразу после линейки, мчался на почту. Дней шесть уже прошло. Волновался: не затерялась бы. Но нет, на седьмой день пришла телеграмма. Почтальонша здесь тоже не возмущалась моей «шифровкой». Я огляделся, нет ли кого из наших. Всё тихо. Прочитал текст — всё гладко. Подпись, печать. От Патрисии. Но вот наверху — обратный адрес. И никакой не Париж, а Куйбышев. Раскусят. Попросил ножнички и аккуратно обрезал обратный адрес. Телеграмма чуть похудела, но фальшивой не выглядела. Как бы преподнести совсем за подлинную? Газеты в этот день тоже пришли. Я для отвода глаз их и приготовил. Прихожу на кухню. Две девчонки колдуют у плиты. Одна из них Ирка: первый раз ехала. Тут я воспрял. Натянул на лицо всё своё актёрство.
— Вот наши газеты, — говорю. — А тут, — сую телеграмму, — я вообще не пойму! Ха-ха! Смотрите, что написано. — И объясняю: — Наверно, Наташка прислала.
Наташка — это бывший наш комиссар. А на тот момент жена командира: в Пулково его провожала.
— А, ну ладно, — не отвлекаясь от плиты, бросила Ирка. — Положи на стол.
Дело сделано, вздохнул я. И пошёл на объект. Потом была работа. Был обед.
Мы, парни, жили в помещении местной «Музыкальной школы». Постройка деревянная. В комнатах вместо пианино и баянов, панцирные кровати: на пятерых. Я, хоть и комиссар, жил в комнате с бойцами. Привилегий у меня не было. Статус «освобождённого» комиссар получал, если в отряде было больше 60-ти человек. Тогда можно было бы сидеть в отдельном кабинете и заниматься исключительно оргвопросами, и на работу не ходить. У нас в отряде было 25 человек. Командир с мастером жили в штабной комнате.
Так вот, в тот день с обеда я пришёл на пол часика растянуться на кровати. Вижу, Ирка идёт. И в штаб. Заходит и по-простому отдаёт командиру телеграмму:
— На, тебе жена прислала. — И уходит опять на кухню.
Всё по плану, отметил я. И, довольный, свои пол часика прикорнул.
Уже глубоко вечером. Вызывает в штаб командир. За столом он и мастер. Лица серьёзные, чуть не мрачные. С чего бы? На столе телеграмма.
— Это ты прислал? — пронзительно меня сверлят оба. Видать, голову сломали. Командира понять можно — жена прислала: а что имела ввиду? Напряжённые взгляды ждали от меня признания. Но я прочитал невозмутимо, будто в первый раз вижу. Повертел телеграмму.
— А-а-а, — протянул я, изображая эврику, — знаю! Это же Серёга прислал! Вспомните, он в аэропорту, когда провожал, пел, весь охрипший. Кричал, как он без ума от Патрисии. На концерте её был. Весь в восторге. Вот он и прислал.
Такой версии у штаба не было. И версия была правдоподобная. Это чуть успокоило «следователей». С меня подозрение спало.
— Ладно, приедем в Ленинград, спросим.
Дознание закончилось, на том и разошлись. Но с того дня Патрисия подспудно стала жить у нас в отряде. От неё уже было не отмахнуться.

Шёл день за днём. Командиру телеграмма покоя не давала. Всё-таки это было его личное, семейное дело. Догадался ли он сам или по межгороду всех обзвонил, но подзывает как-то меня. И, хоть были наедине, тихо так говорит:
— Я знаю, это ты телеграмму прислал.
— Конечно я, — не стал я отпираться.
— Ты отрезал сверху адрес.
Я кивнул и мы оба рассмеялись.
— Но я никому не скажу, — заверил командир. — Патрисия будет нашей.
Так моя тайна вдвойне окрепла.
Вскоре подоспел День строителя, он же, «Слёт стройотрядов». Проводился он в Пурпе: две-три остановки на поезде. Этот большой праздник достоин отдельного описания, но сейчас про Францию.
В отрядном городке для охраны оставили пятерых человек. По сути, у них был выходной. Но, уезжая, я дал им тайное задание, построить из подручных материалов Эйфелеву башню. Вручил самоличный эскиз.
Вернулись мы со слёта уже глубокой ночью. Хотя ночи были ещё белые. Я смотрю, стоит посреди линейки моя Эйфелева башня. Стоит она и усмехается. Ничего общего с эскизом. Получилась смотровая, такая, вышка в один этаж. Спросил, почему не достроили.
— Сломались, — признался бригадир Эйфелевки.
Ну, ладно, погоревал я. Пусть будет такая. Всё равно ведь — Эйфелева. А значит, уже можно выпускать и Патрисию.

И вот настал день, который я объявил Французским. Вечером — бар с соответствующей тематикой. (Бар, кто не знает, — это поздневечерний капустник с чаепитием.) А командир пообещал, что после отряда проведёт тщательное расследование: узнает, что это за Патрисия Каас и от кого пресловутая телеграмма.
Пошли на завтрак в столовку. Там, для антуражу, на лампу дневного света я повесил табличку «Люстрон». А девчонкам поручил кому-нибудь из них нарядиться к вечеру Патрисией. Те с энтузиазмом дали гарантию. Я был спокоен.
Потом был обычный десятичасовой рабочий день — или двенадцати-, ну, где-то так.
Вечер. Ночь. Приближалось время бара.
Всё было подготовлено. Я лишь пошёл проверить, как там Патрисия. Захожу к девчонкам в домик. Смотрю, сидит в кухонном закутке какая-то девка. Да ещё курит! Смачно так и меланхолично. Наши девчонки — никто не курил. Разодетая! Платье до пят. Какая-то шалька наброшена. Украшения невпопад. На щеках румяна. Помада, только что с губ не капает. Местная! Как сюда залезла?! А ведь с местными водиться запрещалось, во избежание конфликтов. Такие возникали и приходилось их постоянно гасить. Я стою во гневе. Что за прошмандень?!
— А-а, Юра, — кивнула она приветливо, сверкая глазной тушью.
В посёлке меня конечно все знали. Могла знать и эта деваха. Я открыл рот, готовый разразиться в три этажа. Но вдруг замираю. И узнаю в этой «красавице» нашего... завхоза. «Так вот ты какая, Патрисия Каас, — вздохнул я остывая».
— А где девчонки? — спросил, будто и не был жестоко разыгран.
— В столовке чего-то готовят.
— Ладно сиди тут, — сказал я уходя. — Не высовывайся. Тебя позовут.
Под наш бар с самого приезда был обустроен вагончик. А сейчас он стоял под тенью Эйфелевки.
Наконец, бар начался. Были разные сценки. Песни. Столбом стоял прононс. Гуляли по Парижу, по Булонскому лесу. И, наконец, вот он, гвоздь программы! Девчонок удивлять не надо было: сами лепили эту «снегурочку». А парням был сюрприз. И вот на наши призывы в бар торжественно ввалилась сияющая, долгожданная Патрисия Каас. Только и сказала что «бонжур» и помахала ручкой. Больше ей ничего не надо было делать. Публика была взята. В стенах вагончика начались народные гулянья. Чаепитие с тортом «Наполеон», ну, он так назывался. Фотограф сделал общую фотографию и снял каждого со звездой отдельно. В обнимку и на коленках, с рожицами и с бокалами, то есть, с кружками. Какая она была счастливая, наша Патрисия! И рядом с ней все — такие же. Получились самые лучшие отрядные фотки.
А, когда уже приехали домой, в сентябре, кто-то из бойцов рассказывал. Показал он родителям фотки с Патрисией: поделился самым сокровенным. А в ответ услышал:
— Какая противная девочка.
Но эта противная девочка, почётный боец отряда, принесла нам много-много радости и кучу незабываемых воспоминаний.

Из воспоминаний о ССО «Физик», ЛЭТИ, 1990 год