Медицина, латунь и латынь. Охота на слова

Начать охоту на слово МЕДИЦИНА меня побудила ситуация с состоянием здоровья знаменитого фигуриста Романа Костомарова. Потом поиски  я отложил, чтобы знать результаты. Ясно одно, что кто-то из рядом стоящих не выполнил своих обязанностей, то есть совершил преступление.

Рядом с командами именитых спортсменов всегда есть команды врачей-специалистов. Их задача – следить за состоянием здоровья спортсменов.  Как они допустили столь высокий уровень заражения  организма, что другой группе врачей пришлось  вытаскивать фигуриста практически с того света? И сколько ещё операций нужно провести спортсмену?  А сейчас СМИ постоянно сообщают о смерти спортсменов высокого класса. Или уровень специалистов низкий, или снижены требования как к врачу, так и к спортсмену?

В сети были сообщения, что у спортсмена  Романа Костомарова "отключились центры управления", это и стало причиной отмирания конечностей. Кроме того, вероятно, что также отключалась иммунная система. Удалось ли  её пока запустить? По мнению врача, должно произойти чудо, чтобы спортсмен "выкарабкался", но необходимо быть готовыми, что в этом случае "он будет физически и психологически истощён".

В то же время другой врач, хирург высшей категории, кандидат медицинских наук, член кафедры пластической и реконструктивной хирургии Северо-Западного государственного медицинского университета имени Мечникова Иван Руссу, оценивая, сколько спортсмену может понадобиться ещё операций напомнил: любое оперативное лечение, особенно в тяжёлом состоянии на фоне полиорганной недостаточности, сепсиса - это высокий риск.
Если не сделать необходимые операции, то человек неизбежно умрёт. Именно поэтому в таких случаях медики идут на оправданный риск. Не добавляют здоровья и наркозы, в которые вводят пациента каждый раз при операциях. Новые образования обнаружены в лобной, правой затылочной и левой теменной областях:
 
«Развивается внутримозговая гематома больших полушарий. Острая фаза наблюдается в правой лобной доле с отеком. Поражения белого и серого вещества мозга сохранены во всех отделах, кроме правой лобной доли».

Википедия рассказывает:
В начале 2023 года Костомаров заболел обычным гриппом, принимал обезболивающие и занимался самолечением. 8 января, будучи больным, попарился в бане и искупался в проруби, что привело к крайне тяжелому течению болезни. 10 января Костомарова госпитализировали с пневмонией в реанимацию больницы в Коммунарке в крайне тяжёлом состоянии. Тесты на COVID-19 и грипп показывали отрицательные результаты. Более девяти дней спортсмен был подключён к аппарату ИВЛ и введён в медикаментозную кому. С 19 января в состоянии фигуриста началась положительная динамика по части пульмонологии.
Однако длительное подключение к аппарату ЭКМО привело к нарушению кровообращения, вызвавшему проблемы с мелкими сосудами пальцев рук и ног. Началось постепенное отмирание тканей конечностей, и было принято решение об ампутации пальцев ног, где уже распространялась гангрена. 6 февраля была проведена операция с целью убрать некроз. В итоге фигуристу ампутировали обе стопы. Позднее стало известно о более серьёзных ампутациях. Ему поставили инвалидность 1 группы.
26 февраля появились сведения, что пациент стабилен и постепенно выходит из медикаментозного сна, 4 марта — что стал немного двигаться, а 17 марта — что находится в сознании и может говорить.
В последних числах марта распространение некроза было остановлено, физическое и психическое здоровье Костомарова в целом стало улучшаться, и появилась возможность рассуждать о перспективах реабилитации. Спортсмен готовился к протезированию. 26 июня 2023 года Костомаров опубликовал видео тренировки на велотренажёре с протезами на обеих ногах. 6 июля 2023 года в удовлетворительном состоянии был выписан из больницы, всего провёл в Коммунарке 175 дней.
В августе 2023 года спортсмен впервые после ампутации вышел на лёд, приняв участие в шоу Ильи Авербуха. В декабре 2023 года провел первую полноценную тренировку на льду, после ампутации. 17 декабря 2023 года выступил в юбилейном шоу Ильи Авербуха в номере своей жены — Оксаны Домниной.

Что такое внутримозговая гематома  мне известно: почти три года я находился рядом с женой, у которой была глиобластома, наиболее агрессивная форма опухоли мозга. Жена моя была под наблюдением хороших специалистов, мы соблюдали все рекомендации врачей, но общий итог печален.


За время болезни я не раз вспоминал произведения русских классиков. Самих произведений у меня не было, в интернете тогда не всё можно было найти.

Запомнился мне вопрос комиссару  Катару (псевдоним писателя Геннадия Пантелеева):
«Олимпийский чемпион по фигурному катанию Костомаров болен, что с ним происходит?»

Ответ писателя удивил:

«Это последствия вакцинации и массового поражения организма спортсмена в связи с ее деятельностью. Если помните, то все начиналось у этого спортсмена с пневмонии, затем произошел тромбофлебит и ампутация нижней конечности - сегодня уже лечат от поражения сосудов головного мозга.
Этот человек умирает и как раз тот случай, когда наша геном-модуляция ничем помочь не может. Это то, о чем говорил Нобелевский Лауреат Люк Монтанье - массовая смертность вакцинированных людей в период 2024-2025 годов.
Все будет происходить именно так, правда, с оглядкой на хронические заболевания. У Костомарова их нет - спортсмен все-таки,  а потому схема его классическая. Далее проблемы с внутренними органами, мочеполовой системой и,  если доживет, то сердце и костный мозг.
Все это доставит много мучений и совершенно бесполезных операций. Такова цена собственной глупости и доверия откровенным невеждам от генетики и медицины, сидящим на высоких и малых государственных постах..
Сегодня близится то время, когда любое заболевание у вакцинированного человека приведет его к летальному исходу. Для этого не нужно смотреть ее развитие по классической схеме - достаточно сбоя любого органа и посыпется весь организм,  отравленный вакциной.
То, что происходит с Костомаровым, уже происходит по всем регионам России, просто власти скрывают причины этих смертей. Кстати,  не только в РФ,  но и по всему миру.
Власти совершили преступление и стараются уйти от ответственности».

Теперь немного о классических произведениях  русских авторов об отношениях  врачей и пациентов.

Аркадий Матвеевич  Долгорукий, главный герой романа Фёдора Михайловича Достоевского «Подросток», с раннего детства часто попадал не по своей вине в нелепые ситуации.  Подводила его фамилия Долгорукий, ведь на Руси так называли нечистоплотных любителей поживиться чужим. У кого что-либо украдут – подозрения падали на Аркадия. А ещё мешало происхождение: от дворянина и крепостной. Жил среди чужих, под чужой фамилией.
 Однажды после нервного потрясения он потерял сознание и чуть не замёрз в снегу, а потом девять дней не приходил в сознание. Когда же пришёл, то ему очень не понравился тот доктор, который его лечил. Цитирую страницы из дневника Аркадия. Это  был «молодой человек и с заносчивым видом, говоривший  резко  и  даже  невежливо. Точно они все в науке, вчера только и вдруг, узнали что-то особенное,  тогда как вчера ничего особенного не  случилось;  но  такова  всегда  "средина"  и "улица". Я долго терпел, но наконец вдруг прорвался и заявил  ему  при  всех наших, что он напрасно таскается, что я вылечусь совсем без  него,  что  он, имея вид реалиста, сам весь исполнен одних предрассудков и не понимает,  что медицина еще никогда никого нe вылечила; что, наконец, по всей  вероятности, он грубо необразован, "как и все теперь у нас техники и специалисты, которые в последнее время так подняли у нас нос". Доктор  очень  обиделся  (уж  этим одним доказал, что он такое), однако же продолжал бывать. Я  заявил  наконец Версилову,  что  если  доктор  не  перестанет  ходить,  то  я  наговорю  ему что-нибудь уже в десять раз неприятнее. Версилов заметил только, что и вдвое  неприятнее нельзя уже было сказать против того, что было высказано, а не  то что в десять раз. Я был рад, что он это заметил».

Я и раньше, и теперь, в России и в Германии, замечал, что отношения врач -пациент выстраиваются не на равных: врач прописывает – пациент должен выполнять беспрекословно. В Советском Союзе такого не было, отношения были более доверительные.

«Смерть Ивана Ильича» - повесть Л. Н. Толстого, над которой он работал с 1882 по 1886 год, внося последние штрихи уже на стадии корректуры. В повести  рассказывается о мучительном умирании судейского чиновника средней руки.

Несколько отрывков из повести.

Петр Иванович поклонился, не давая расходиться пружинам пуфа, тотчас же зашевелившимся под ним.— В последние дни он ужасно страдал.— Очень страдал? — спросил Петр Иванович.— Ах, ужасно! Последние не минуты, а часы он не переставая кричал. Трое суток сряду он, не переводя голосу, кричал. Это было невыносимо. Я не могу понять, как я вынесла это; за тремя дверьми слышно было. Ах! что я вынесла!— И неужели он был в памяти? — спросил Петр Иванович.— Да, — прошептала она, — до последней минуты. Он простился с нами за четверть часа до смерти.
 
Мысль о страдании человека, которого он знал так близко, сначала веселым мальчиком, школьником, потом взрослым партнером, несмотря на неприятное сознание притворства своего и этой женщины, вдруг ужаснула Петра Ивановича. И ему стало страшно за себя.

«Трое суток ужасных страданий и смерть. Ведь это сейчас, всякую минуту может наступить и для меня», — подумал он, и ему стало на мгновение страшно. Но тотчас же, он сам не знал, как  ему на помощь пришла обычная мысль, что это случилось с Иваном Ильичом, а не с ним и что с ним этого случиться не должно и не может; что, думая так, он поддается мрачному настроению, чего не следует делать, как это, очевидно было по лицу Шварца. И, сделав это рассуждение, Петр Иванович успокоился и с интересом стал расспрашивать подробности о кончине Ивана Ильича, как будто смерть была такое приключение, которое свойственно только Ивану Ильичу, но совсем не свойственно ему.

После разных разговоров о подробностях действительно, ужасных физических страданий, перенесенных Иваном Ильичам (подробности эти узнавал Петр Иванович только по тому, как мучения Ивана Ильича действовали на нервы Прасковьи Федоровны), вдова, очевидно, нашла нужным перейти к делу.— Ах, Петр Иванович, как тяжело, как ужасно тяжело, как ужасно тяжело, — и она опять заплакала.

Иван Ильич умер сорока пяти лет, членом Судебной палаты. Он был сын чиновника, сделавшего в Петербурге по разным министерствам и департаментам ту карьеру, которая доводит людей до того положения, в котором хотя и ясно оказывается, что исполнять какую-нибудь существенную должность они не годятся, они все-таки по своей долгой и прошедшей службе и своим чинам не могут быть выгнаны и потому получают выдуманные фиктивные места и нефиктивные тысячи, от шести до десяти, с которыми они и доживают до глубокой старости. 

Иван Ильич, проведши утро в суде, возвращался к обеду, и первое время расположение его духа было хорошо, хотя и страдало немного именно от помещения. (Всякое пятно на скатерти, на штофе, оборванный снурок гардины раздражали его: он столько труда положил на устройство, что ему больно было всякое разрушение.) Но вообще жизнь Ивана Ильича пошла так, как, по его вере, должна была протекать жизнь: легко, приятно и прилично. Вставал он в девять, пил кофе, читал газету, потом надевал вицмундир и ехал в суд. Там уже был обмят тот хомут, в котором он работал; он сразу попадал в него. Просители, справки в канцелярии, сама канцелярия, заседания — публичные и распорядительные.

Главное мучение Ивана Ильича была ложь, — та, всеми почему-то признанная ложь, что он только болен, а не умирает, и что ему надо только быть спокойным и лечиться, и тогда что-то выйдет очень хорошее. Он же знал, что, что бы ни делали, ничего не выйдет, кроме еще более мучительных страданий и смерти. И его мучила эта ложь, мучило то, что не хотели признаться в том, что все знали и он знал, а хотели лгать над ним по случаю ужасного его положения и хотели и заставляли его самого принимать участие в этой лжи. Ложь, ложь эта, совершаемая над ним накануне его смерти, ложь, долженствующая низвести этот страшный торжественный акт его смерти до уровня всех их визитов, гардин, осетрины к обеду... была ужасно мучительна для Ивана Ильича. И — странно — он много раз, когда они над ним проделывали свои штуки, был на волоске от того, чтобы закричать им: перестаньте врать, и вы знаете и я знаю, что я умираю, так перестаньте, по крайней мере, врать. Но никогда он не имел духа сделать этого. Страшный, ужасный акт его умирания, он видел, всеми окружающими его был низведен на степень случайной неприятности, отчасти неприличия (вроде того, как обходятся с человеком, который, войдя в гостиную, распространяет от себя дурной запах), тем самым «приличием», которому он служил всю свою жизнь; он видел, что никто не пожалеет его, потому что никто не хочет даже понимать его положения. Один только Герасим понимал это положение и жалел его. И потому Ивану Ильичу хорошо было только с Герасимом. Ему хорошо было, когда Герасим, иногда целые ночи напролет, держал его ноги и не хотел уходить спать, говоря: «Вы не извольте беспокоиться, Иван Ильич, высплюсь еще»; или когда он вдруг, переходя на «ты», прибавлял: «Кабы ты не больной, а то отчего же не послужить?» Один Герасим не лгал, по всему видно было, что он один понимал, в чем дело, и не считал нужным скрывать этого, и просто жалел исчахшего, слабого барина. Он даже раз прямо сказал, когда Иван Ильич отсылал его:— Все умирать будем. Отчего же не потрудиться? — сказал он, выражая этим то, что он не тяготится своим трудом именно потому, что несет его для умирающего человека и надеется, что и для него кто-нибудь в его время понесет тот же труд. Кроме этой лжи, или вследствие ее, мучительнее всего было для Ивана Ильича то, что никто не жалел его так, как ему хотелось, чтобы его жалели: Ивану Ильичу в иные минуты, после долгих страданий, больше всего хотелось, как ему ни совестно бы было признаться в этом, — хотелось  того, чтоб его, как дитя больное, пожалел бы кто-нибудь. Ему хотелось, чтоб его приласкали, поцеловали, поплакали бы над ним, как ласкают и утешают детей. Он знал, что он важный член, что у него седеющая борода и что потому это невозможно; но ему все-таки хотелось этого. И в отношениях с Герасимом было что-то близкое к этому, и потому отношения с Герасимом утешали его. Ивану Ильичу хочется плакать, хочется, чтоб его ласкали и плакали над ним, и вот приходит товарищ, член Шебек, и, вместо того чтобы плакать и ласкаться, Иван Ильич делает серьезное, строгое, глубокомысленное лицо и по инерции говорит свое мнение о значении кассационного решения и упорно настаивает на нем. Эта ложь вокруг него и в нем самом более всего отравляла последние дни жизни Ивана Ильича.


Ему дали большую дозу опиума, он забылся; но в обед началось опять то же. Он гнал всех от себя и метался с места на место.