Две луны. 8. Побоище в лесу

Воздух давно был непрозрачным. Скоро должно было и вовсе стемнеть.
Посадив Айжан в автобус – я перебрался обратно через трассу и остановился перед окутанными дымом руинам «Душа-столовой». Несколько секунд я прислушивался к своему внутреннему голосу. Куда идти?..
«Лес», – стукнул меня по крышке черепа ответ.
За полем поднимался лес. С рюкзаком на спине, с шестью ножами в карманах – я направился туда.
Я вспомнил: пока ждал автобуса на Александровку – слышал, как пять нациков (четырех из которых я спровадил на тот свет) говорили о каком-то «Лагере». Не нарвусь ли я в лесу на целое осиное гнездо бонхедов?..
Всплыли в памяти сюжеты из новостей. Националистические отморозки – гордо именующие себя «истинными арийцами», «защитниками русского рода», «внуками Перуна» и проч. – собираются в лесах на многодневные шабаши. Упражняются в единоборствах, испытывают самодельные бомбы, отрабатывают военные маневры.
Вот оно что!.. Я начал соображать: возможно, предстоящий мне подвиг – это разгромить палаточный городок на полсотни нацистских головорезов. Похоже, меня ждет действительно тяжкое испытание. Неонацисты – враг посерьезнее, чем просто уголовники или даже чем молодчики из САГ. Я легко обратил в бегство толпу футбольных фанатов. Но вот с пятеркой бонхедов пришлось изрядно повозиться. Черти умудрились достать меня ножами…
И если в дебрях прячется не один десяток нациков…
Я утер пот со лба. Что бы там ни было – я буду драться, как барс. Хотя бы мне пришлось сложить буйную голову.
Когда я достиг леса – была уже ночь. Деревья – как бы нарисованные на занавесе тьмы еще более темной краской – казались причудливыми многорукими великанами. Стрекотало какое-то насекомое.
Я решил: шарить по ночному лесу в поисках лагеря националистов – не самое продуктивное занятие. Надо дождаться утра.
Я сел, упершись спиной в ствол березы. Передо мной был густой малиновый кустарник. Пристроив рюкзак между колен и вложив в руку нож – я попытался заснуть.
Спал я тревожно. Открывая глаза при малейшем шуме.
Ветер шелестел в кронах деревьев. Из кустов доносилось шебаршение. Должно быть – там возился еж или еще какой-нибудь зверек. Раздавалось уханье. Сова?.. Иногда хрустела ветка.
Проснулся я при первом чириканье утренних пташек. Проспал я – в общей сложности – часа три. И не чувствовал себя достаточно отдохнувшим. Плохо. Ведь мне – как подсказывало чутье – предстоит нелегкая битва.
Я подумал о Тие и Бхайми.
Бедные мои девочки!.. Я ведь им так и не позвонил. А здесь – в лесу – телефон не ловил. Наверное – мои красавицы строят десять тысяч предположений о том, куда я подевался.
Ну что же. Я еще обниму и успокою Бхайми и Тию. А пока я должен выполнить дело.
Стараясь не шуметь – я двинулся по лесу. Я крался неслышно – как рысь, которая подбирается к косуле. Ни один обломок сухого сучка не треснул под моим ботинком.
Скоро я услышал голоса.
На лесной тропинке – усеянной старой хвоей – показались два похожих на гоблина амбала с нашитой на рукава свастикой. Амбалы громко переговаривались – матерясь через слово – и собирали хворост.
Я сделался еще тише. Я скользил, как тень, как привидение.
Между деревьями показалась синяя и желтая ткань палаток. Преодолев еще пару десятков метров – я залег под темными коническими елями.
Отсюда хорошо просматривалась большая поляна. На поляне подковой были расположены двенадцать палаток. Горело несколько больших костров. (Мне послышалось: до меня долетает треск веток, пожираемых огнем). На поляне сидели – подложив под ягодицы бревнышки – или слонялись несколько десятков бугаев в кожаных куртках или костюмах цвета хаки. Кто – курил. Кто – пил из термоса. Кто – поджаривал сосиску на палочке над огнем. На длинном шесте – трепыхался на несильном ветру флаг со свастикой и черным уродливым орлом.
Так и есть. Нацистский лагерь. При самом грубом подсчете получалось, что субчиков в лагере – не менее четырех десятков. А сколько еще бродит в окрестностях лагеря – как те два гоблина, которые собирают хворост?..
Голоса «бонов» на поляне сливались в монотонный гул. Все же – я выцепил два голоса. Изрядно помятый Адольф – чуть ли не с плачущими интонациями – распинался перед бородатым зубром лет сорока:
- Да я вам клянусь, капитан!.. Этот тип дрался, как зверь. Одного за другим – завалил четырех наших. Мы ничего не могли поделать с этим… волчарой. Я сбежал, чтобы предупредить вас…
Капитан лишь зло усмехнулся:
- Все это ты говорил вчера, Адольф. И знаешь, что я вынес из твоего рассказа?.. Вы впятером не смогли навалять полудохлому антифашистскому щенку. Но твои товарищи имели мужество погибнуть в бою. А ты… ты удрал, как обкакавшийся заяц. Ты опозорил нас всех, Адольф.
- Но ка-пи-та-ан!..
Я почувствовал, как по губам моим змеится ухмылка.
Растоптанный Адольф – жалкий, как безногий головастик – докладывает своему боссу (группенфюреру – или как это называется у неонацистов?..) о дикой передряге в придорожной столовой. А «капитан» на три четверти не верит своей шестерке. В глазах предводителя фашистского сборища – Адольф только трус и слабак, бежавший с поля боя.
«Герр капитан» – конечно – за басню считает, что пять бонхедов нарвались на сверх-бойца, подобного Рустаму, рубившему косматых дэвов, как капусту и мясо на суп. Ну что же: придется убедить нацистского скептика, что под небом голубым иногда встречаются богатыри.
Я отполз из-под елок – подальше от Лагеря.
Я подумал: чтобы одолеть четыре или пять десятков бонхедов – ножей недостаточно. Мне нужно метательное оружие.
Я отдалился от неонацистского лагеря километра на два. Расправил плечи. Напряг слух – но кроме птичьего многоголосия ничего не услышал. Можно было заняться изготовлением оружия.
Я нарезал ножом и обстругал несколько десятков прутьев. Затем достал из рюкзака по наитию прихваченные из дому моток проволоки и плоскогубцы. Плоскогубцами я «откусывал» от проволоки кусок сантиметров в пятнадцать и накручивал на прут – так, чтобы конец торчал, как жало. Получалось нечто вроде дротика.
Работа заняла у меня прилично времени. Сквозь кроны деревьев сочились жаркие лучи высоко вскарабкавшегося по небу солнца. Я шумно вдохнул и выдохнул. Пора было приниматься за работу иного рода.
Только не спрашивайте, как я мог понадеяться на такое хлипкое оружие, как дротик с острием из проволоки. Я верил в проснувшуюся во мне нечеловеческую мощь. Я метну самодельный дротик с такой силой, что он пронзит толстую бонхедскую шею насквозь.
Погрузив сорок два дротика в рюкзак, как в колчан – я двинулся к лагерю нацистов.
Чем ближе к «осиному гнезду» я подходил – тем осторожнее ступал. Нацики могут быть не только в лагере – но и в окрестностях. Я крался тихо – как пантера.
Увидел: впереди – спиною ко мне – сидит на корточках неонацист со спущенными штанами. Собрался испражняться. Я достал нож. Подполз, как змея. И чиркнул лезвием по горлу неонациста. Тот захрипел, валясь на спину. Из раны обильно хлестала кровь.
Ну что, господа фашисты?.. Я открыл счет.
Это вам не дворника-таджика избивать толпой и не насиловать тюркских девушек. Попробуйте-ка противостоять богатырю.
Выглянув из кустов – я увидел двух молодчиков, прогуливающихся по извилистой тропке. Не подозревая об опасности – бугаи то ржали, как лошади, то горланили какой-то нацистский гимн.
Пришло время опробовать мое самодельное оружие. Я метнул дротик в ближайшего бонхеда.
Дротик со свистом рассек воздух – и впился громиле в шею. Бонхед захрипел, качнулся, упал и скорчился.
- Какого?.. – вытаращил глазища второй нацик.
Но тут подскочил я – и молниеносным движением всадил ему нож в сердце.
Вытерев нож от крови – я выдернул дротик из шеи первого нацика.
С ножом в правой руке, с дротиком – в левой, с рюкзаком, полным дротиков, за спиной, я направился к вражескому лагерю. Скоро до меня донесся гул голосов.
Я притаился под елками. Нацики сидели вокруг костров – над которыми булькали котелки. Понятно: у бонхедов по расписанию поздний завтрак или ранний обед. Я заметил и Адольфа, и «капитана»-Зубра. Зубра следовало устранить прежде всего. Это означало бы лишить неонацистское сборище головы.
Я прицелился – и кинул дротик.
Душераздирающий вопль.
Дротик вонзился глубоко в глаз громилы, сидевшего рядом с Зубром.
«Не жилец», – со злорадством отметил я. Дротик проник – конечно – до мозга.
Те бонхеды, что торчали у одного с громилой костра – повскакали на ноги и тревожно, испуганно завертели головами.  Молодчики пялились друг на друга баранами – не понимая, откуда исходит опасность. У соседних костров – кажется – и вовсе не уловили, что что-то произошло.
Захваченный боевым азартом – я, пригибаясь, пробежал сколько-то метров вдоль поляны. Спрятавшись за березой – запустил новый дротик. Чуть не захлопал в ладоши: еще один пораженный в глаз неонацист рухнул прямо в костер.
Тут все осиное гнездо переполошилось. Нацики в смятении забегали по поляне.
- Нас атакуют коммунисты!.. – ревел Зубр.
Паникующие бонхеды были завидной мишенью. Я метнул еще пару дротиков. Одному поганцу дротик пробил затылок. Другому воткнулся (извините!) в ягодицу.
«Капитан»-Зубр пытался взять ситуацию под контроль. Надрывал голосовые связки:
- Все ко мне!.. К флагу!..
Зубра услышали.
Бледные, как привидения, неонацики сгруппировались вокруг трепыхающегося на шесте флага и своего предводителя. Овечий принцип: «Кто в середине – того волк не съест».
Я не смог удержаться от соблазна метнуть пару убойных дротиков в плотную массу «бонов». Результат: еще два трупа на моем счету.
Нечисть выла от страха. Кто матерился – кто молился. Но Зубр – ором и топотом ног – не позволял своим нукерам разбежаться. Скомандовал, указывая ручищей в том направлении, откуда прилетел мой последний дротик:
- Вениамин!.. Твоя десятка!.. Цепью – и вперед.
- Слушаюсь!.. – без особого энтузиазма откликнулся бритоголовый амбал (очевидно – Вениамин). – Парни, за мной!..
Десять неонацистов выхватили ножи, развернулись в цепь и – подбадривая друг друга криками – двинулись через поляну в лес.
Я успел поменять место дислокации. Когда десяток нациков вступил под кроны деревьев – я оказался чуть в сторонке от левого фланга цепи. Цепь растянулась. Между громилами было по нескольку метров.
Как злой дух – я налетел на левофлангового нацика. И прежде чем тот пикнул – перерезал уроду горло.
Соседний «бон» меня заметил. Он выпучил глаза и закряхтел. Видимо, у него от ужаса отнялся язык.
Я поднял нож убитого мною нацика – и швырнул в кряхтящего «бона». В яблочко!.. С ножом в груди – «бон» повалился на траву.
- Смотрите!.. Смотрите!.. – Вениамин и семь нацистов – наконец – меня увидели.
Цепь сбилась в кучу – или в ком, который покатился на меня. Держа в руках по ножу – я поджидал супостатов.
- За Русь!.. – бросили клич фашисты.
Я ответил тигриным рычанием.
Мы сшиблись. Лезвия ножей замелькали, как клювы хищных птиц.
Я ловко уклонялся от вражеских ударов. А сам разил без промаха. Нацисты поливали меня отборным матом. Они толкались – мешая друг другу. Как баранам – я чиркал неонацистам лезвиями по горлам. Бонхеды падали, будто мешки.
Все же и нацики несколько раз достали меня ножами. Лезвия распороли на мне куртку. Оцарапали руку и плечо. А одно лезвие неглубоко вонзилось между ребер. Но раны только распаляли мою звериную ярость. Скоро восемь нацистов – забрызганные кровью – лежали друг на друге. Ни одному не удалось сбежать.
А дальше я сделал страшное.
Если вы кисейная барышня или особо впечатлительный интеллигент – пропустите эту часть моего рассказа.
Я ножом аккуратно отрезал голову Вениамину и еще одному бонхеду. Эти головы – с выкатившимися из орбит потухшими глазами и с высунутыми языками – я швырнул в толпящихся на поляне расистов.
Полные запредельного ужаса вопли пронеслись по неонацистскому сборищу:
- Вы видели?.. Им головы отрезали!.. Головы!..
- Нас не «комми» атакуют – а сам дьявол!..
- Мотаем, пока и нас не почикали!..
И неонацисты – жалкие, как овцы – ударились в бегство. Ломанулись в лес – в сторону, противоположную той, откуда прилетели головы. Только сухие ветки захрустели под тяжелыми ботинками.
- Стойте!.. Стойте, чертовы трусы!.. – пытался остановить свое насмерть перепуганное «воинство» «генерал»-Зубр.
Поймал за шиворот трясущегося Адольфа.
Но окрики группенфюрера не имели особого эффекта. Националистическое стадо удрало. С Зубром на поляне осталось шесть человек – включая Адольфа.
И тогда я – с выпрямленной спиной, твердыми шагами – вышел на поляну. В одной руке сжимая дротик, а в другой – нож.
У националистов отвисли челюсти и расширились глаза. Вероятно, отморозки ждали появления целого взвода накачанных, до зубов вооруженных парней. А тут… всего один – вдобавок довольно-таки тощий – добрый молодец.
Но не сказать, что мой выход не произвел на нацистов впечатления. Может, им стало еще страшнее от того, что со столькими их товарищами расправился всего один человек. Должно быть, я казался нацикам ангелом смерти.
На поляне по-прежнему полыхало несколько рыжих костров.
Семь нацистов застыли, как соляные глыбы. Нацики были изумлены, напуганы, шокированы.
Я ухмыльнулся и потряс дротиком. Сказал хрипло:
- Это я убил ваших подельников. Вот как я это сделал.
И я метнул дротик.
Дротик вошел глубоко в глаз ближайшему ко мне «бону» – который упал на землю и забился в конвульсиях.
Зубр сбросил оцепенение.
- Чего замерли, как статуи?!.. – крикнул он своим нукерам. – Этот гад всего один. Бейте его!..
Четыре нациста – подбадривая себя отчаянным воплем – ринулись на меня. Стоять остался только Адольф. Я взмахнул ножом…
Казалось: мое тело двигается само по себе – без участия сознания. Я легко уходил от наскоков «бонов» – и без ошибки ударял в ответ. Скоро все четыре нацика валялись дохлыми гигантскими крысами.
Зубр дико взревел:
- Ты убил моих парней!..
Подняв суковатую палку – он бросился в бой.
Взъерошенный группенфюрер и правда походил сейчас на зубра. Или на ослепленного яростью кабана.
Зубр вращал свою дубинку. Так что я не мог дотянуться до него ножом. Чертов скот норовил огреть меня по руке – выбить у меня нож. Мы могли бы долго так кружить, будто танцоры. Чего доброго – вернулись бы сбежавшие нацики и помогли своему предводителю.
Я сделал рискованный ход.
Шагнул прямо на Зубра – не глядя на грозно занесенную дубинку.
Зуб на долю мгновения замешкался – пораженный моей наглостью. Но доли мгновения мне хватило. Я пырнул группенфюрера ножом в живот и одновременно двинул врагу ногой по коленям.
Зубр повалился в костер. Кипевший на огне котелок опрокинулся – на вожака нацистов вылилось варево.
Зубр издал то ли вопль, то ли рев – теряя свою суковатую «палицу». А я прижал националистического пахана к земле. И одним ловким движением перерезал ему горло.
Зубр забился в агонии. Он истекал темной кровью. На секунду я застыл над поверженным врагом. А потом медленно перевел взгляд на Адольфа.
Поразительно: рыжий Адольф не слинял, воспользовавшись тем, что я занят разборками с Зубром.
Нет. Ничего удивительного тут не было. Позаботиться о спасении собственной шкуры Адольфу помешал страх. Страх сковал труса по рукам и ногам.
Я подошел к Адольфу вплотную.
Он открыл рот – попытался что-то сказать. Должно быть – попросить пощады. Но выдавил из себя только нечленораздельное кваканье.
- Ну что, рыжий?.. – не без злорадства спросил я. – Что мне с тобой делать?..
Адольф весь затрясся, как на морозе. Из штанины нацика полилась жидкость. Адольф – грозный фашист Адольф, гонявший меня в колледже – извините, обмочился. Ха!.. Напрудил себе в штаны!..
Я посмотрел на своего бывшего мучителя с презрением:
- Ладно. Живи.
Я вытер свой окровавленный нож о рыжую шевелюру Адольфа. Поднес заблестевшее лезвие к самому лицу неонацистского слизняка.
- Живи. Но помни: ты никому никогда не расскажешь, кто убил твоих корешей. Не так: ты до самой гробовой доски не заикнешься о том, что случилось в этом лесу. Будешь тише воды – ниже травы… И не дай бог ты обидишь слабого. Или просто вскинешь руку в нацистском приветствии… Пошел отсюда.
Адольф снова издал бессмысленное кваканье. Как же дрожали коленки у этой никчемной бонхедской улитки!..
- Пошел отсюда, – повторил я. И когда Адольф повернулся ко мне спиной – отвесил рыжему пинок под зад.
Адольф скрылся за деревьями.
Я остался на поляне один – над нацистскими трупами.