Карамельный горошек

Аннотация: Случайный визит парня в дом — запускает цепочку событий.
Где семейные обиды, несбывшиеся мечты и магия детского восприятия сталкиваются — как на Олимпе Боги.
История о самом мистическим месте на Земле — Тираспольском Детстве.


— Купи мне шарики — Эти! — погрузившись в глубокий сеан регрессивного гипноза, я чувствую себя трёхлетней.
И явственно ощущаю, как — облокотившись о стеклянную витрину, восприимчивая к изящности девочка — я влюбляюсь в элегантно рассыпанное по вазочке в ней —карамельное драже-горошек. В конфетном отделе продовольственного нашего магазина «Прогресс» на улицы Правды — в далёком моём детстве.
Нежно-голубые, белые, сиреневые, салатные и бледные розовые шарики разных размеров, идеально завершённые малочисленными ярко-желтенькими, — зачаровывают детский взор. Какая же красота!
— Я — это — хочу!.. М-аааа-ма! — продавливаю я свои эстетические аппетиты.

— Дорого! — не смотря, машинально отвечает она — заученным уже выводом, жизни её последних нескольких недель.
— Тут написано — что нет!.. Смотри — мало цифорок!.. — тыкаю я пальчиком в красиво чьей-то старательной рукой выведенные каллиграфические знаки.
— Это за 100 граммов цена, — взглянув наконец-то на конфетки и ценник к ним, отрезает мама… И мы катастрофически отдаляемся в сторону выхода.
— Совсем немн-оо-жечко!.. Малюсенькую такую, мама — жменечку... Зубки сказали мне — что не будут болеть… Пожа-ааа-луйста!… Не дорого будет! — неожиданно ей — не сдававшись сразу, я продолжаю вымаливать своё.

В магазине один продавец на несколько отделов, и в данный момент он обслуживает другой... А мама закупилась уже — с тяжёлой сеткой продуктов, совсем не радуется мысли — ждать. Но, не имеющая сил слушать, предполагаемые ею в случае отказа — обиды мои, выдохнув, останавливается…
Водрузив ношу на столешницу камер хранения, она даёт мне мелочь — чтобы я купила себе, впервые что-то сама.


— Сколько граммов в жменьке, мама? — интересуюсь я, чтобы не купить случайно лишнего.
Сильно расширив глаза — для убедительности в честности, я смотрю на неё искренним взглядом самого порядочного в мире ребёнка. Которому абсолютно — не можно даже, а — ну-ужно доверять, — Будет не дорого!

Мамочка, до этого машинально, скучно — на автопилоте выполняющая привычный ей ритуал самопожертвования женской судьбе, улыбается актёрскому мастерству моему. И, прищурив взгляд, прикидывает — что примерно 120–140 грамм будет. Оставаясь стоять на месте с сумкой — метрах в шести от конфетного прилавка. Куда теперь направляюсь я.

И пока — там, в детстве, ожидаю я продавщицу — на удивление в трансе мне взрослой сейчас — к отделу подходит, сразу узнаваемый мною, хоть и молодой совсем Илья. 16-летний тогда, и не знакомый еще мне-ребенку.

Крупный и скорее красивый, в общем понимании, парень. С не сочетаемых качеств — двойственным, не по возрасту продуманным уже каким-то, и сканирующим пристально вокруг всё, лицом. С которого маленькая я считываю — мне кажется — удовлетворённое вполне и собою, и миром — состояние счастья.
Что быть оно может — и презренным тоже, у людей — узнать понадобятся мне ещё долгие-долгие годы.
Поэтому пока — просто счастье. "Без но"... —
О которых шепчет мне, уже в детстстве там, интуиция...


Стараясь удерживать в памяти необходимое мне количество драже-горошка, я-маленькая пытаюсь понять — какое же впечатление получаю от появившегося в поле зрения человека. Но ход моих мыслей скатывается в бардак совершенный. Из-за наплыва сразу множества, абсолютно всевозможных ощущений из миллионов разных пространств — где когда-то мы с ним пересекались уже...
И, мешая прийти к какому-либо заключению, в голове к тому же моей, — вырываясь запомнившимися отрывками, начинает звучать вполне синхронная моменту песенка. Из только вышедшего тогда "Пластилинового мультфильма":
— Нам помниться вороне, кар-кар-кар-кар-кар-кар-кар…
…Грамм, думается, двести… а может быть и триста…
А может, полкило…
…У вас такие перья!!!... пам-па-па-па-па-па… У вас рога та-а-кииииие!!!...

Из-за чего для меня теперь остро становится вопрос — 
Могут ли в персонаже одном сочетаться: «копыта, очень стройные» и «добрая душа»? — как продолжалось в данном пении.
Потому что именно такие — противоречивые ощущения накрывают сейчас меня. Не способную по возрасту тела, — объяснить себе-ребёнку пока их. Но на каких-то других уровнях — сомнения изрядно вызывающие...

Есть в этой — кажущейся в моменте чистой улыбке, подошедшего сюда парня — второе, и не только — дно...
И я сейчас — уже знаю, что встреча эта наша — не случайна. Ощутимая мною тайна эта — в душе его — будет кружить нас себя вокруг целую вечность.

На секунду, каким-то образом, я увидела в нём будущее. И даже себя саму...



А после него у отдела — постепенно набирается ещё пару-тройку человек, образуя небольшую очередь.
В детстве я хорошо видела энергетику людей. Все олимпийские: мама моя(воплощенная богиня Деметра), учительница русского позже в школе (Гестия), одноклассница Майя (Афина) и Илья (Зевс) — светились, поглотившими их тела — увесистыми солнечными, вокруг себя, шарами. На фоне остальных — тухлых куда более энергий общей массы людей... Да, и сами они — были все яркие, красивые, высокие люди. Выделялись своей гармоничной тоже, и физикой.
А свет этот подслепливал и притягивал — своим ощущением, какой-то другой семьи моей.

Поэтому далее — в свечении родном таком Зевса-"папочки", стою я там — в девичьем детстве моём- доверившись ему. И, естественным для пока не оценивающего себя ребёнка образом — втягиваюсь перед всё же нравящимся мне молодым мужчиной, в доступный мне 3-летней флирт:
Выворачивая в щиколотке ножку — в летнем сандалике, я демонстрируя белые гольфы с рюшей. И закатывая глаза — категорично отворачиваюсь следом... Делая вид — серьёзной девочки, умненькой. Но — явно скучающей и уставшей, без внимания 16-летних экземпляров мужскоо пола... ... Что не мешает мне, впрочем, быстро вилять в разные стороны пальцами — концы, заплетённых моих косичек, с резинками на них —яркими.

Илюша — весь во внимании, поскольку — я единственное, что не спит в этой застывшей ожиданием реальности — и в метре нахожусь нахожусь непосредственно пред ним...
А я — уже повернувшись лицом, но не до конца ещё сдавшаяся — поглядываю на него из полуприкрытых опущенных глаз, сквозь длинненькие реснички мои. В детской моей логике — это  не считается, как бы, — что я сама-первая на мальчика посмотрела.

И апофеозом сцены, когда парень уже сдерживает смех — ловя одновременно и недовольный поведению моему перед ним, мамин взгляд — становится вырисовывание острым кончиком языка — сердечка — слюною у себя, на оголённом для сей процедуры, предплечье.
И — последовавший за этим там же — отчаянный само-укус.


... Растирая следы от зубов — спиной я чувствую, как злится мама, — что грудью улеглась на грязный прилавок. Перед взрослым, веселящимся с меня парнем.
Но — не вмешивается пока.


А после какого-то, уже продолжительно затянувшегося времени для меня-ребёнка, продавец всё же приходит. Обращаясь первым к Илье...
На что тот — пригласительно кивнув мне застеснявшейся, но не увидев действий никаких — уверенно просит взвесить ему самого дорогого в магазине "Метеорита» — два кило!

Кто-то из очереди позади, восхищается довольно громко им вслух... И сама я — тоже под впечатлением приоткрыв рот, внимательно наблюдаю — акт этот — демонстрации состоятельности попутчика по закупкам моего.

Я вижу, как продавщица — нагребает огромным совком ему— тех самых: невероятнейше-нереальных, волшебных конфет. Которые только недавно, я пробовала впервые. Угощалась от маминой сестры ими...
А та — абсолютно счастливая и светящаяся тоже, 15-летняя — вбежала в дом непростительно поздно с точки зрения взрослых. И в окрылённых её руках быстро пропарил перед моим носиком
 — точно такой же пакет. Какой формировался на глазах у меня, и сейчас...

 И под критичный взгляд недовольной, переживавшей где её носит, моей бабушки — её мамы — игнорируя эмоциональность последней, тётя поспешила закрыть меня в своей комнате. Чтобы сообщить шёпотом на ушко секретик важный — что встретила щедрого волшебника, который и угостил её...
Запихав скорее мне в рот конфетку далее, Аня радостно предлагала прикрыть и глаза — изображая как именно — и что "Мммм-м!" непременно произнести нужно мне поясняя... Дабы получше прочувствовать — блаженную эту вкусноту...
И сообщила, так же, что — волшебник этот
 — любит очень детей.
А, узнав, что есть у неё племяшка маленькая — так вдохновился — что и создал самые удивительные во Вселенной всей конфеты. Специальные лишь для меня!

За что мне было позволено — умять сразу две ещё, пока интересовалась я — когда же, собственно, и сам волшебник придёт познакомиться со мной? Потому, что — у самой меня — довольно всякие желания начали быстро простукиваться так в голове уже... Надо было признать, что конфеты восхитительны безумно, но сама тётя — глуповата и не разностороння, прямо скажем. В общении с волшебниками... В отличае от более мелкой родни своей. Вот я бы у него — Тааа-кую Куколку запросила!

Прервав мои воспоминания тут — мама оставив пристанище у продуктов своё, подходит поближе к прилавку... И стыдит раздражённо невнимательных взрослых тем,— что я до парня стояла! И первую меня необходимо отпустить было... Мол ущемляют они ребёнка, ай-яй-яй…

Продавщица, уже набравшая увесистый пакет вкуснятины из прозрачных разноцветных конфетных контейнеров на стеллаже, спускается с небольшой лесенки. Оправдываясь, что подумала она — девочка с покупателем эта. Удивляясь при этом вслух, что мы ведь так с ним похожи, — она и решила, что родственники.
Сам же Илюша — уверенный такой в себе, что и не понял, возможно — что и я тоже в очереди стою. А не просто материализовалась специально тут — зрительные нервы умопомрачать его чтоб... И теперь, несмотря на то что ему нужно что-то ещё, предлагает продавщице сперва меня обслужить. А та, согласившись, — приветливо очень спрашивает, чего же хочется мне.
Догнав к тому временем, что парень взрослый — возраста моей тёти Ани примерно. И сопоставив схожесть пакетов, а так же остальных совпадений и просьбы моей — всем гномикам города — увидеть Волшебника этого её... Я не сомневалась теперь — что это и есть Он!
И тем более рада, что в грязь лицом не упала! Интуитивно проделав всё моё акробатическое кокетство в честь его ранее. Потому что очень теперь — уверена в себе! Безоговорочно очевидно, что пожелание куколки моё — абсолютно точно заняло своё лидирующее место в его списке волшебных дел исполнений.

Как вдруг мама — уже на нервах, видя, что я — не отвечаю, застряв в своих умозаключениях, ждущей продавщице — сама заявляет, что мне 120 грамм Карамельного Горошка — надобно взвесить...

Эх, мама, мама… —
Не могла уже все 140 сказать? —

Я же не самую маленькую жменьку-то хотела — из одного только горошка... Надеюсь, там будет — хотя бы большой голубой шарик, и маленький жёлтенький — второй ещё... Ну, и если совсем уже повезёт, и весы на мне ошибутся — в волшебных-то вибрациях Ильи — это точно возможно — то и розовый миллипусенький. Хотя, конечно, — лиловый вот тот, тоже — огонь...

И продавщица, не уступая матери — в своей кощунственно недогадливой безманерности, спрашивает: в кулёк (из бумаги тогда сворачивали) мне, волшебничьей королеве, или в пакетик их?
А я — красивенько сложив пальчики в лодочку прямо перед, несомненно, заценившим аристократизм Волшебником, помогая для этого другой ручкой, протягиваю ей просто свою ладошку. Сыпать, то есть, надо — прямо в неё!..

Продавщица — само терпение — смеясь и давая мне новый шанс, объясняет, что — всё — в ладонь не поместится. Радуя, победно внутри меня, что — желание чтоб весы сбились моё — сработало... Всё же держу лицо серьёзным, чтобы никто, кроме несомненно понимающего меня в этой сверхспособности волшебника рядом, не заподозрил — моей силы воздействия, магической. Удача верно сегодня на моей стороне!
И я показываю продавщице — на мой идеально розовый, отделанный закруглённой окантовкой карманчик на платьице — как другой вариант для конфеток пристанища.
……………………


А дальше я вижу совсем юную малышку-себя — окрылённую встречей с Волшебником Илюшей. И с пластиковым всё же пакетиком (мамина инициатива по пресечению насыпать конфеты в грязный, по её мнению, карман), наполненным самыми вкуснейшими в Универсе всём горошинками. Шагая по улице — светясь так, что слеплю уже, и себя саму. Я сообщаю маме, что 120 грамм — это целых — 3 моих жменьки, восхищённо весьма — И ещё чу-чуть — а не одна! —
Можно даже — на поменьше 4 жменечки разделить их!!!... И радостно предлагаю угоститься и ей. Но она отказывается, почему-то...

Поэтому, завершив подлизывание к расщедрившейся матери — в уважении демонстрации, я считаю, что тему можно перевести уже. На то, — что дядя тот — взял такие же, как Аня приносила конфетки… Но мама, не обладая моим структурно-аналитическим следовательско-сыщичьим умишком, — очевидной взаимосвязи не улавливает совсем меж персонажами, как я, — а просто уставше и  досадно слегка отвечает:
— Купил, потому, что деньги есть...

И я, не глядя под ноги, и носик уткнув в разнообразные планеты-горошины-мои, спотыкаясь по этому иду далее. Стараясь не виснуть на маминой и без того тяжелой ноше — как не забывает она мне напоминать — нахожу в этих шариках множество реальностей и миров. В которых я — когда-то летала, бывала, жила. И была Королевой Волшебников! — всех абсолютно уровней и мастей.

 И вспоминаю продолжение по ходу того, как Аня говорила,— что Волшебнику навряд ли понравится у нас. Ведь он так богат, — у него в квартире — из-за границы всё.


— Нет, Оксаночка, он сюда к тебе не придёт, — уверила Аня.
— А мы что, не богатые, Аня? Все говорят, что — у нас самый красивый на улице дом. И машина есть!... Давай мы сами к нему тогда пойдём, — где он живёт?
— Запорожец — не машина, зайка... Это чтобы инвалидов возить — дедушке государство за ранения выдало. —
Он живёт в доме, где магазин наш. Может быть, когда-нибудь потом — он тебя пригласит...
Раньше мы тоже были богатыми, — продолжила Анечка, — пока твоего дедушку не парализовало. Сейчас это всё уже не то. Папа ездил в Германию, всё самое лучшее нам покупал. Он вообще всё, что только мог, для меня делал. Даже через Днестр с гостинцами мне от зайчика каждый день переплывал, когда я в лагере в лесу была. Когда папочка заболел, маме — твоей бабушке — пришлось почти всё, что он покупал, продать. Нужны были дорогие лекарства ему. Ты не помнишь, потому что это случилось, когда ты только родилась.
Как след пропал от Аниной недавней вдохновлённости, теперь она думала о снова лежавшем в госпитале любимом отце. Осколок от военного ранения в позвоночнике, который не брались по серьёзности оперировать врачи, однажды сместился, перерезав спинной мозг. Оставив активного сильного человека инвалидом. А внутренние органы не выдерживали обеспечения жизнедеятельности его обездвиженного тела. Деда всё чаще увозила Скорая. Он тяжело переживал свою зависимость перед тянувшей всё на себе теперь женой.
— Мой папа стал героем ещё до своего совершеннолетия, в рукопашную с немцами один дрался и сам двух «языков» привёл. Он подполковник, артиллерист! Он самый сильный, Самый Лучший, он вообще всё мог.
— А мой? — не понимая, как языки могут ходить, но не считая сейчас уместным уточнять, поинтересовалась я.
Аня, наслышавшаяся сплетен за спиной моих родителей, согласно с ними не понимала, чем мотивировалась моя мать, выходя за очевидно безресурсного, по их мнению, парня на 5 лет младше её, живущего и плодящегося детьми тут, в доме, который дедушка строил для неё. Поэтому поспешила впихнуть в мой много-вопрошающий ротик очередную незабываемую конфетку.
— Давай спать, мне завтра на учебу.
…………………………………….
Как похоже Аня верила, как и Персефона в Зевса — в Самого Лучшего её отца.
Дед был шикарным: уважаемый, видный, компанейский и крутой. Кроме незаурядных волевых качеств, строил успешную карьеру, виртуозно играл на биллиарде, был азартным везунчиком — выигрывал всё, что когда-либо разыгрывалось при нём. Бабушка, боясь его увлечений, всегда повторяла нам-внукам, что если увидит у нас карты — то руки 100 процентов оторвёт.
Даже несмотря на продолжительную свою лежачую болезнь, и сейчас он каждый год, 9 мая, собрав в себе какие-то немыслимые силы, обязательно садился с однополчанами за стол. Если даже его для этого пришлось бы привязать. А они, в свою очередь, ритуально, беспрекословно приносили в жертву ему жену одного из них: Дед единственной рабочей во всём его теле левой рукой раскручивал пробку от шампанского в подставке-военной пушке и палил ею, как казалось, просто в потолок, символизируя дань его артиллерийским войскам.
На самом же деле вылетевшая пробка стукалась далее ещё о стену и ежегодно приземлялась у одной застольной дамы в декольте — непременно между грудей. Та каждый раз, предварительно уже, как только заговаривали о шампанском, начинала краснеть, но терпеливо проходила свою учесть. Однажды попавшись на сей беспредел деда, никто бы уже не понял её, одетую неподобающим закрытым образом для данного шоу.
Ещё здоровый дед посадил редчайших сортов яблонь сад, привозимых им со всей необъятной Советской страны. А моё личное детское яркое воспоминание связано с тем, как он виртуозно слепил мне из пластилина одной рукой абсолютно реалистичную лошадь.
И почему он, точно так же как и мой олимпийский папа Зевс, хоть и по разному, но вдруг тоже стал узником, запертым внутри самого же себя? Какая-то очевидная магия в этом синхронизме определённо есть.
На следующий день, я жду после сада, когда же Аня вернётся домой, чтобы выпросить у неё ещё конфетку из оставленного пакета в её комнате на столе. Аня говорит, что сказала маме, чтобы она мне дала. Но мать моя, кормившая меня творогом даже при просьбе мороженное купить, заявляет, что нечего мне портить зубы.
— Это у Анечки шоколад всё детство лез из ушей, потому она и ветренная такая, — комментирует она.
— А у тебя не лез, мама?
— Нет, мы с Ниной (третья их, сестра. Старше Ани на 17 лет) всё детство по гарнизонам мотались и отпечатки звёзд от кокарды на ремне на попах считали. У кого больше — это у нас было вместо конфет.
Мама с Аней говорят об одном и том же отце, как о двух диаметрально противоположных персонажах. И с призмы их восприятия его сейчас они смотрят точно также противоположно и на моего Волшебника Илью.
Когда мама выходит, Аня, приставив палец к губам, демонстрируя, что действовать нужно тихо, суёт мне — обалдевшей от такого количества — весь пакет. И советует спрятать себе под матрас и брать, когда мама не видит.
— Что фсеееее?!!! А тебе? — шепчу я тёте в ухо.
— Он это тебе купил же. Я уже наелась, больше не хочу, — тем же способом отвечает она мне.
И я, следуя её совету, получаю ещё несколько дней возможность вытаскивать из моего тайника в кроватке заветные кругляшки с орешками и нугой.
……………………………..
Через несколько дней, в предпраздничный выходной, Анечка подходит к бабушке и в смеси одновременно заискивающе-виноватого с вдохновлённо-мечтательным состояний пытается ей сообщить, что сегодня к ним собрался прийти знакомиться мой Волшебник — её Илья.
— Мама, давай я «Наполеон» испеку? — Аня всегда пекла, как никто, самые изумительно возможные торты. — Накроим на стол, посидим? Я понимаю, ты вымотана у папы в госпитале дежурить, то хоть отдохнёшь, а? Я сама всё соберу.
— Ура! Мы будем печь торт! Чур я буду яички с сахаром венчиком взбивать! — выскакиваю восторженная я из постели, искать удобную для этого миску в кухонном шкафу. Пока бабушка направилась к затрезвонившему одновременно телефону.
— Никаких тортов, Аня! Сегодня генеральная уборка — мне дом и беседку с летней кухней после зимы во дворе убирать, — строго врезалась в разговор моя мать. — Нечего мне по мытому тут шастать туда-сюда со своей стрепнёй. У меня до праздников только сегодня. Потом мамин день рождения — Ниныным накрывать и с военкомата людей тоже уважить надо; первомай, а девятого дедушкины однополчане по любому придут. Он запретил за госпиталь говорить. Когда я успею? У меня больше отгулов нет, ты в госпиталь не ездишь, тебе только гулять... Мне одной всё вымывать и готовить. У меня ребёнок маленький, между прочим, ещё. — Мать, конечно, не могла не воспользоваться случаем подчеркнуть свой материнский героизм, упоминая приученную с пелёнок всё делать самой меня. Включая проситься в туалет в 4-месячном возрасте, по её неоспоримому мнению.
— Наташа, ты же прекрасно знаешь, как папа не хочет, чтобы я ходила туда… Мама, ну ты ей хоть скажи! — Анечка отчаянно рассчитывает на бабушкину поддержку. — Ну, нельзя же так! Человек знакомиться придёт.
— Извини, Анют, но Наташа права. Не получится сегодня твоего мальчика никак принять, — бабушка положила телефонную трубку. — Я не останусь, военком на дежурство просит выйти, а потом — я к папе опять. Он не даёт медсёстрам его менять. Там нахалок молодых набрали, не понимают ничего, только ждут, что им в карман сунут.
— Так выходной же! — пытается удерживать очень шаткую позицию Аня.
— Не для меня, значит, выходной. Как я могу военкому отказать? Ты же знаешь, что я столько в госпитале пропустила рабочих. Он в положение входил. Уволит — что мы будем делать? Где я ещё такую работу найду? Ну какой Наполеон, сейчас нам пачка масла на вес золота, знаешь сама. Когда могли — делали по 3 за раз. Папе опять целый список навыписывали всего. Не знаю, как вообще эти праздники соображу. Он же 9-го встанет даже трупом, и бутылку шампанского в пушку ему по любому поставь. Одна надежда, что Толя (она упоминала моего отца) аванс получит, а он в полторы смены выходит уже, — выговорилась бабушка.
– Извини, не могу, Анечка. Давай, поговори с ним, ничего страшного, на после праздников знакомство перенесём.
;– Как? Он сказал уже, что в четыре сюда придёт.
;– Ну, позвони ему, где он там.
;– В уголовном отделе… туда нельзя по такому звонить.
Аня стоит, глядя на единственную, но тоже бессильную в данном случае единомышленницу — меня, — абсолютно растерянная. Интуитивно уже предчувствуя, что сегодня будет в очередной раз раздавлена предающей её судьбой.
;– Он такого точно не поймёт… Хотя бы уважение к нему, Наташа, пожалуйста, прояви, — обращается она к моей маме. — Я на рулет бисквитный как-то соберу, хоть чаю попьём…
;– Аня, Волшебник Илья тоже сыщик? Как Я и Шерлок Хомс?
Видно было, как сильно Аня влюблена и переживает. Так искренне трепещет перед важностью её юных отношений, в которых она ещё совсем не опытный, чистосердечный новичок.
……………………………
Далее тётя и бабушка уходят, мама начинает запланированную ею уборку. Попутно просит меня, просидевшую до обеда, пока она закупалась к праздникам на оставшиеся гроши, в постели, самостоятельно наконец-то одеться. И заправить постель. Возмущается, что безответственная Аня до сих пор меня не подняла и не покормила завтраком. Одни гуляния у сестры в голове.
Я слезаю с кровати, натягиваю колготы, но до платья уже не дохожу. Потому, что мама принесла большую коробку с моими младенческими вещами и другим тряпьём — чтобы позже перебрать, что можно отдать недавно родившей её подруге.
Я всем вниманием внедряюсь в принесённое: малюсенькие носочки, шапочки, слюнявчики… Конечно же, из комплекта к моей кукле большой, делаю я вывод о детских вещах. Злюсь, что невнимательная мама забыла их мне отдать. Как долго же я играла в неполною грудь.
Потом я начинаю узнавать знакомые рисунком разноцветные обрезки фабричного кроя, принесённые соседкой со швейной фабрики «Одема». Из которых ранее мама пошила моё такое любимое лоскутное одеяло с оборкой. И, растрогавшись, так и быть — я простила её.
;– Принеси мне несколько тряпочек, Оксана, пожалуйста. Выбери которые побольше, мне пригодятся тут, — протягивает мама из кухни.
И я несу немного — из тех, не самых красивых, что остались ещё не выложенными мною на пол. Невозможно ведь все эти цветочные дивные узоры сложенными в стопке рассмотреть.
Через какое-то время мама проходит мимо, ругаясь, что я до сих пор не одета и пораскладывала всё на грязный пол, бактерии собирать.
;– Аннушкин парень придёт, а ты ходишь в портках. Не стыдно будет? Торт ему делать хотела — а себя в порядок даже не привела! Возьми платье и щётку, причешись в Аннушкиной комнате, там уже помыла. Я пока тут приберу.
Вместе со мной мамочка перемещает в очищенное пространство сокровищную коробку и просит, пожалуйста, не трогать ничего. Она займётся ею, когда закончит.
А я замечаю, что мама принесла сюда дополнительное кресло и красиво сервировала оставшийся от былого богатства дорогой, очень изящный чайный сервиз — чтобы встречать ожидаемого гостя.
Конечно, я считаю, что на чистый пол, по логике матери, теперь раскладывать можно. А следовательно я её не совсем допоняла.
И, забыв снова про платье и расчёску, я кладу на алтарь искушения мой неокрепший — и, посему, податливый коварству — организм.
Тело великого, хоть впрочем скромного, и потому не так уж известного, искусного кутюрье.
Я нахожу отложенный мамой для шитья симпатичный шифоновый вырез ткани с рюшами — и, как детский слюнявчик, повязываю его вокруг шеи, висеть у меня на груди. Уверенная, что моё это жабо — в точности как на портрете Моцарта на нотах, стоящих у Ани на пианино.
Потом водружаю на нечёсаную, взъерошенную детскую голову найденные воланы цветастой зигзагообразной окантовочной тесьмы — как парик того же Вольфганга.
И продолжаю застилать лоскутками — только в лиловый, гармонично сочетаемый, на мой взгляд, с сервизом на столике цветочек — пол перед креслом для Волшебника. Так, что мои пупсики и маленькая завистливая куколка Оля в скором времени все попадали в инфаркте от такой красоты.
Или это просто я случайно сдвинула под ними ткань?
Нет, всё-таки первое.
Игра продолжается, пока очередным татарским набегом в мою первоисконную лоскутно-тряпичную этнически-самобытную Русь — с немецким высоко-культурным влиянием Вольфганга — не внедряется мать с ультиматумом необузданной монгольской дикарки немедленно всё убрать.
;– Это что такое?!! — в руках она держит найденный при смене постельного пакет с «Метеоритом», который я планировала, как минимум ещё на месяц растянуть, откусывая по трети конфетки. — Я сказала неясно сладкое не есть? Сколько ты умяла уже?
;– Че-чыре… — печально надулась я. — Ты что, выкинешь их?
;– Нинкина саранча, — мама имела ввиду четырёх детей старшей сестры, на днях прибудущих к бабушке на день рождения, — сметёт.
Саранче почему-то сладкое можно.
Позитивная, я радуюсь, что мать не нашла по крайней мере мою жевачку. Которая к тому же более экономная. Её я понемногу жевала уже не один месяц, заклеивая между страниц просматриваемой на ночь стопки детских книжечек и журналов «Мурзилка».
;– Аня с парнем уже во дворе стоят! — мама строго просит меня предупреждением в последний раз одеться, убраться, вести себя тихо и не позорить Аню, когда они в дом зайдут. — Поняла меня?
Услышав радостную новость о приходе моего Волшебника, я срываюсь тут же к двери, скорее посмотреть на него.
И, высунувшись с порога, вижу вдалеке, у калитки, стоит — как я правильно и вычислила — тот самый дядя из моей истории с карамельным горошком в магазине.

– Да! Да! Это он! — прыгаю я в прихожей, стараясь найти, куда же мама убрала обувь, чтобы скорее побежать показаться ему.
;– Угомонись, Оксана! Делай, что я тебе сказала! Я пойду на улицу беседку убирать, ты чтобы не выходила!
;– Почему-уу?
;– Не для твоих ушей слушать, о чём они там говорят. Маленькая ещё.
;– О чём они говорят?
;– О влюблённых своих делах, молодых. Вырастишь — узнаешь.
;– Как я узнаю, если я не буду слушать?
;– Будет у тебя парень — расскажет всё сам.
;– Такой, как Илья?
;– У тебя лучше будет, ты умнее нашей Ани.
;– Откуда ты знаешь?
;– Я вас обеих растила, могу сравнить. Ты всё на ходу схватываешь, стихи самые длинные в садике тебе дают. С тобой папа занимается серьёзно, в шахматы немногие девочки в твои годы умеют играть. Аню наш папа только глупостям и конфетам учил. Она 5 лет в музыкальную школу ходила, чтобы узнать, что у неё слуха нет.
;– Аня что, совсем ничего не слышит?!! — ужасаюсь я. — Я могу Анечке шоколад из ушей вытащить? У меня пальчики тоненькие.
;– Попробуй, — смеётся мама.
;– А у меня Самый Лучший будет муж?
;– Да.
Мама уходит на улицу. Я опять выглядываю за дверь. Илья стоит с Аней под навесом — в двух метрах у порога. Я радостно выбегаю, как была, в колготках и навязанном на меня моём арт-дизайне, — на порог.
Аня поджала губы, Илья тоже узнал и пристально рассматривает меня, совсем, как я теперь понимаю, не разделяя моей бурной радости. Потому что мама в это время выливает в землю у дома, прямо в полутора метрах перед ним, таз с грязной водой, которой до этого мыла пол. И начинает развешивать старую половую тряпку для сушки — на согнутой тут же виноградной лозе.
Даже я, мелкая, понимаю, что мама что-то совсем неадекватное перед гостем сейчас творит. Но, глядя на его негодующее лицо, думаю, что это его реакция на непослушную меня.
Дальше мама, считывая ужас на лице Ани, спешит затащить ревущую от неожиданности меня обратно в дом. Начинает отчитывать, что это за тряпки на мне, и подводит посмотреться в зеркало.
;– Это жабо! — слезливо обиженная, я объясняю маме мою классику на груди. — А это парик. Как у Морг-царгта, — картавя добавляю я ещё одну невыговариваемую мною букву в имя великого Вольфганга. И больно стаскиваю навязавшиеся уже узлами волнистые тесёмки с головы.
;– Кого? Кого? — мама пшикает с меня.
;– Моргцаргта! Там у Ани на пианино. Я же тоже гением буду работать, когда вырасту.
;– Гениями рождаются, — парирует мама. — Я же просила одеться, и Аню не позорить.
;– А я уже гением не рож-дусь? — пытаюсь я сложить незнакомый вариант слова.
;– Бабушка говорит, что ты необычная. Не такая, как все дети.
;– Я сейчас оденусь, можно тогда мне выйти к ним?
Мама посмотрела в окно и сообщила, что они уже ушли.
…………………………..
Через совсем не продолжительное время Аня, угнетённая и расстроенная, быстро вернулась домой, готовая расплакаться.
;– Я же просила тебя! — выдавила она очень обиженно, в ответ на мамин вопросительный взгляд, чего это они сорвались вдруг.
;– Можно подумать, ребёнка увидел! Какие мы нежные! — уставшая от уборки мать начала своё обычное отстаивание пьедестала непоколебимой её вечной правоты.
;– Он не из-за Оксаночки вообще! — Аня не могла держать уже больше такое предательство старшей, на чью она, конечно, полагалась помощь в её первых чувственных вопросах. — Он из-за тебя! Обязательно было перед ним это делать, да? — Аня была расстроена до предела.
;– Что делать? Я вам всё приготовила, — мама показала рукой на старательно созданный ею для романтического общения сестрёнки оазис комфорта.
;– Грязный таз выливать! Тряпками трусить! — я стала хвататься за Аню, как бы поддерживая её в этом противостоянии странному поступку мамы перед моим Волшебником. Что автоматически снимало навязанную мне ею вину.
;– Знаешь, Аня, так сильно ты ему была нужна! Подумаешь принц высоких кровей. Взял бы, да помог! У него один фарс в голове! Мы еле концы с концами сводим, а у него одна проблема — «Метеоритом» очередь в магазине удивлять. Колбасы бы копчёной палку к праздникам в дом принёс, — у моей матери всегда был свой особенный романтизм.
;– Наташа, ты себя вообще слышишь? Что ты несёшь? Человек первый раз в дом пришёл, по-человечески! Он в нашей шкуре не был. Откуда он может знать? Он старался, как знал.
;– Радуйся, Аня, что отвалился… пока не поздно… Или ты ему уже и дала?
Аня фыркнула — и, отвернувшись от ненавистной сестры, упала в слезах на диван.
Я стояла рядом, гладила её по волосам, стараясь успокоить, и интересовалась, что она должна была дать Волшебнику.
;– Волшебница у нас, Оксана, тут только ты, — мама поняла, что переборщила.
Не часто нашей железной леди становилось неловко.
;– Рулет она ему не дала. Идём порежем, сами съедим.
Мама заварила чай, но Аня не вставала. И я сидела уже одетая и причёсанная, но тоже — кусок в горло как-то не лез.
Мой Волшебник опять вляпался в вечную войну Зевса и Деметры — на всех уровнях наших игр. Бой за Персефону, ребёнка, которого они не могли поделить из-за своих неукротимых характеров двух лидеров, пытающихся сесть на один трон. Давно забывших, за что борются, — моих самопропровозглашённых, не являющихся ими, космических папу и маму, затаскивающих в этот смерч всё новых и новых жертв во всех перерождениях.
Включая и саму причину их борьбы — и настоящую хозяйку трона — меня.
Конечно, у Анечки было ещё достаточно парней, но такой счастливой, нежной, юной, светящейся, как в те дни, когда она кормила меня «Метеоритом», я больше не помню её никогда.