Машенькины рассказы. За что?

  Новогодний переполох вскоре забылся. Но, как говорится: осадочек остался.
Воспитатели уже настороженно относились к выступлениям Машеньки на праздниках. И, если давали ей какие-нибудь стихи, то так, чтобы она рассказывала их одна.

  Летом дедушке, как ветерану войны, да ещё с тяжёлым ранением, от института, в котором он руководил кафедрой, дали отдельную двухкомнатную квартиру. Бабушка всё вздыхала, потом упирала руки в бока и говорила:

  – Ну, что это за квартира. Там две комнаты меньше, чем наша одна.

  – Ничего... – отмахивался добродушно дедушка. – Зато отдельная. И Ташеньке будет с малышкой посвободнее здесь. 

  Ташенька – это он так маму Машеньки называл. А на самом деле её звали Наташа.
 
  Суматохи было много, но в итоге дедушка, бабушка и мамина младшая сестра переехали. А вот в их большую комнату перебралась Машенька с родителями. Оказалось, что ту маленькую комнатёнку они снимали временно.

  Какое интересное слово «снимать». Эта мысль поселилась вдруг в голове у малышки. Как, например, снимать сковородку с газовой плиты, девочка понимала. Как снимать платье или с ноги туфельки, она тоже понимала. Это было легко понять. Потом это слово папа начал говорить, когда брал в каком-то прокате камеру и «снимал» фильмы про Машеньку, маму и своих бабушку и дедушку. То есть это были бабушка и дедушка Машенькины, просто они были папины. Они тоже были замечательными, но виделась с ними девочка где-то один-два раза в месяц. А те, которые раньше жили с ней рядом, были мамины. И вот, как снимать камерой было для малышки менее понятно, хотя уже привычно. Может быть, это слово здесь было, потому что папа, чтобы получилось кино, сначала снимал с неё круглую крышечку. И потом камеру можно было поднять, перенести, положить. А вот что значит снимать комнату. Её нельзя было поднять, перенести, положить. Как и откуда её снимали стало для Машеньки загадкой. Но все эти вопросы улетучились из светлой головки сразу, как только она увидела, что для неё придумали мама с папой.

  Комната, в которую они перебрались, была угловая. Поэтому на одной стене у неё было окно, а на соседней стене был балкон. Мама с папой отгородили высоким длинным шкафом часть комнаты. И «комнат» стало две. Одна поменьше и с окном. Там стояла Машенькина кровать (причём ей купили уже нормальную кушеточку), комодик для вещей и игрушек и висела полочка для книг. Шкафы стояли так, что создавали стенку. Вторая «комната» получилась побольше и с балконом. В ней находился новый раскладной диван родителей, сами шкафы открывались в эту сторону комнаты. Ещё там был большой круглый стол, два кресла и возле балкона стоял письменный стол с огромным количеством выдвижных ящичков. Целых шесть штук. Машеньке очень нравилось рассматривать что там лежит, когда эти ящички выдвигали.

  Теперь девочке нравилось сидеть на своей новой кроватке, в своей, прям, отдельной «комнатке» и смотреть в окно с их восьмого этажа.

  Комната же, где раньше они жили, долго стояла закрытой. Где-то через год там поселилась очень весёлая девушка Люба с мужем. Девушка была пианистка. Как смогли впихнуть в ту комнатёнку кровать и фортепьяно для всех обитателей дома было большим вопросом. Но Люба часто играла красивые мелодии, чем очень раздражала тётю Варвару. Казалось, что она стала ещё злее, ещё старее и страшнее. И количество скандалов на кухне тоже выросло. Зато Люба стала разучивать с Машенькой разные детские песенки и всегда хвалила её за то, как у девочки всё хорошо получается.

  В квартире напротив жила семья с тремя детьми. Причём им одним принадлежала она вся. Как так получилось, что у Машеньки были ещё соседи (совершенно чужие люди), а там жила только одна семья в такой же большой трёхкомнатной квартире, для девочки оставалось загадкой.

  Старшим ребёнком у них был Ромка. Весёлый, озорной мальчишка, который уже ходил в школу. Машеньке очень нравилась его синяя форма. С одной стороны на форме был значок в виде звезды с портретом какого-то незнакомого мальчика. Правда, когда Машенька спросила у Ромки кто это, он отмахнулся и сказал:

  – А, это дедушка Ленин. Пойдёшь в школу, тебе всё расскажут.

  Как мальчик может быть дедушкой девочка не поняла. Но ужасно захотела в школу, где могут рассказать и объяснить такие интересные и непонятные вещи.

  Иногда Ромка «хулиганил» на лестничной площадке. Он выходил из своей квартиры, подходил к лифту и, пока тот ехал, что-то громко кричал. Тогда Машенька открывала дверь, тоже выходила на площадку, упирала руки в бока и начинала отчитывать крикуна.

  – Ромка, ты опять хулиганишь! Нельзя так кричать. А если кто-то отдыхает, и ты разбудишь? А?

  – Цыц, кнопка мелкая! – смеялся Ромка, не больно дёргал Машеньку за косичку или щёлкал по носу. - Иди домой, опять заругают. 

  Потом запихивал Машеньку к ней домой и захлопывал дверь. После чего молча уезжал. А девочка включала «набычилась», стояла прислонившись спиной к двери минуты две, потом смеялась и бежала к себе в комнату.

  Что это у них был за странный ритуал никто не мог понять. Сначала Машеньку сильно ругали, что она одна выходит за дверь, но потом смирились. Только следили исподтишка, чтобы она точно возвращалась домой. Да и продолжалось это не так долго. Видимо потом детям это надоело.

  Вторым ребёнком в семье напротив была девочка Лизонька. Она была очень спокойная, культурная, занималась в музыкальной школе, хотя ходила ещё в детский садик, но в группу на год старше Машеньки. Девочки дружили. Правда поиграть вместе им удавалось редко. Ведь Лизоньке нужно было заниматься.

  Третий ребёнок в их семье был мальчишка Петька. Он ходил с Машенькой в одну группу и постоянно её задирал в саду. А вот дома они часто играли и в солдатиков, и в танки. Машенька как-то странно относилась к этому мальчику. Ей хотелось как можно чаще с ним играть, но при этом он её жутко раздражал.

  А ещё Машенька им завидовала. Они были друг у друга. Их было целых три. А у неё никого не было: ни сестрички, ни братика, ни щенка, ни Карлсона, даже кота бабушка с дедушкой забрали с собой. Иногда вечерами девочка оставляла приоткрытым окно. А вдруг прилетит Карлсон. Ведь она же жила на последнем этаже. Но он не прилетал.

  Был у Машеньки плюшевый медведь, с которым она часто играла и всегда с ним спала. Медведь этот был довольно большой, тёмно-коричневый, с немного вытянутой мордой. Но он был какой-то совсем не мягкий. Даже немного страшноватый. Но такой родной и любимый. Когда его носили, то лапы у медведя смешно болтались. А когда его носила Машенька, то ей приходилось облокачивать на своё плечо морду мишки, обхватывать игрушку ручками за спину, при этом его лапы почти доставали до пола. Тогда малышка расставляла немного в сторону свои ноги, чтобы при ходьбе не наступить на любимца и не споткнуться. Такой способ передвижения действительно напоминал вперевалочку медведя, только шёл он, как будто спиной вперёд.

   У Машеньки игрушек-то хватало, но самыми любимыми были медведь и кукла Алёнка. Это была немецкая большая кукла, которую её привезла какая-то дальняя родственница. Кукла могла ходить, открывать глаза и говорить «мама», если её наклонить. Но с Алёнкой девочке разрешали играть не часто. Только под присмотром взрослых, чтобы такую дорогу куклу случайно не сломала.

  В садике тоже было много игрушек. А ещё в садике было много детей, с которыми можно было играть. Всё портил только Петька. Ну почему он так всегда издевался над Машенькой в садике, а дома был нормальный. И ведь постоянно и других мальчишек подговаривал. Хотя, может быть, это было из-за Риты? 

  Рита и Машенька были извечными соперницами. Обе светленькие, обе умненькие, обе голубоглазые. У Риты, правда, волосы были чуть светлее, и коса чуть длиннее, но она ещё до сих пор не выговаривала букву «Р». А ещё её родители были видимо чуть богаче. Потому что она постоянно что-то таскала в садик. То какие-то новые игрушки на денёк принесёт. То у неё какие-то вкусные конфеты. То какие-то необычные очень красивые заколочки в волосах.

  У Риты были две постоянные подружки, с которыми она играла. Остальным детям можно было поиграть в её игрушки или попробовать её конфеты только если они для неё что-то сделают. Но мальчишки увивались, почему-то, именно за Ритой.

  Однажды Машенька уговорила маму и взяла с собой в сад на один денёк Алёнку. Такой куклы ещё в их группе не было. Все девочки по очереди поводили куклу по полу, понаклоняли её, чтобы она закрыла и открыла глаза, и сказала «мама». После, наверное, двадцатого «мама» воспитательница не выдержала, забрала куклу, сказав, что её могут сломать и убрала до вечера в шкаф.

  Через два-три дня, перед завтраком, все пошли мыть руки. Группа была устроена так, что там были раковины для мальчиков и раковины для девочек. Машенька помыла ручки последней из девочек, закрыла кран и пошла в столовую. Но в санитарной комнате ещё оставались мальчишки. Вдруг кто-то из мальчиков вошёл в столовую и громко стал ябедничать:

  – А Машка кран не закрыла, и там вода льётся.

  – Я закрывала кран! – вскричала Машенька.

  – Нет не закрыла. Вот идите сами посмотрите.

  – Машенька, ну что за поведение. Иди закрой кран. – сказала воспитательница, раздавая детям завтрак.

  – Но я закрывала. 

  – Мария, иди и закрой за собой воду. К воде нужно бережно относится – грозно велела воспитательница, продолжая разливать всем какао в чашки.

  Машенька насупилась, вздохнула, но пошла и закрыла кран. Вернулась, села за стол и заметила, как Рита хихикает. Тут Петька встал и попросился в туалет. Выходя из санитарной комнаты, буквально через одну минуту, он заявил, что вода так и льётся, и кран Машенька не закрыла. На все отказы девочки, воспитательница только рассердилась, и они пошли вдвоём закрывать этот злосчастный кран. То есть, кран закрывала Машенька, а воспитательница смотрела, как девочка это делает. 

  Большего унижения малышка ещё не испытывала. Наконец, кран был точно закрыт, они вернулись в столовую, и дети стали кушать. Машенька уже доедала свою кашу и хотела глотнуть вкусного какао, как вдруг мальчишка, что сидел слева ткнул её чашку ложкой. Чашка качнулась, девочка хотела поймать её, но та выскользнула из рук и упала на пол. Какао разлилось большой светло-коричневой лужицей. Дети вокруг повскакивали со своих мест. Кто-то кричал, кто-то смотрел молча, а противная Рита и две её подружки громко хохотали.

  – Да что на тебя сегодня нашло. То краном балуешься, то чашки кидаешь? – вскричала воспитательница

  – Это не я. Это Денис толкнул чашку, а я её поймать пыталась.

  – Не плавда, – закричала Рита. – Это она, я видела.

  – Так, сама разлила, сама будешь убирать. Иди бери тряпку у нянечки – сказала воспитательница Машеньке.

  – Не буду. Это не я. Она врёт. – сказала Машенька и включила «набычилась».

  – Нет! Это она врёт – поддержала Риту одна из её подружек.

  – Значит так. Или ты идёшь и берёшь тряпку, или будешь вытирать своими колготками! – отрезала воспитательница. – Совсем распоясались!

   Что происходило дальше и как она оказалась в коридоре возле шкафчиков с одеждой, Машенька не помнила. Колготки были у неё в руках все испачканные какао. Надо отметить, что девочка была большая чистюля. Ходила в основном в светлой одежде и всегда носила белые колготки или гольфы. До этого дня. 

  В пять с половиной лет пережить такое предательство, неверие, травлю... Откуда в таких маленьких детях взялось это зло? С кого они брали пример? У кого научились? Почему воспитательница встала на сторону других детей и не стала разбираться. Что за странный поступок взрослого человека с колготами? У воспитательницы что-то случилось в этот день или она всегда была такой чёрствой?

  Маша сидела и смотрела на свои грязные колготки и думала про то, что мама очень расстроится, ведь их нужно будет как-то отстирывать. А получится ли. Потом она вспомнила про своего медведя и подумала, что теперь эти колготки ему подошли бы по цвету больше. Потом девочка вспомнила про Любу и стала напевать песенку, которую они с ней разучили. Слёз почему-то не было. Была какая-то пустота. Такая же большая, как длинный пустой коридор, в котором она сидела. И одиночество.

  – Вы посмотрите, она ещё и поёт! Даже не раскаивается! Значит и гулять не пойдёшь. – вышла к ней воспитательница.

  Машенька подняла на неё свои большие голубые глаза и удивилась:

  – Но мне же и не в чем теперь идти. С голыми ногами на улице будет холодно.

  Воспитательница отняла у девочки колготки, бросила их в её шкафчик на ботиночки, взяла малышку за руку и отвела обратно в группу. 

  – Побудешь здесь с нянечкой, пока остальные дети будут весело играть на улице. А ты пока подумай о своём поведении. Я уже позвонила на работу твоей матери.

  Дети пошли одеваться на улицу. Проходя мимо, Рита что-то сказала Машеньке и засмеялась. Но малышка не обратила на неё никакого внимания. Мыслями она была как будто где-то далеко. Где-то там, где нет Риты, где всегда выключен кран, где она сидит в белоснежных чистых колготках и пьёт свой любимый вкусный какао.

  – Я сказал, что у меня сильно болит нога и попросился остаться тоже в группе с нянечкой и... с тобой. – вывел Машеньку из грёз Дениска. – Прости меня. Я не думал, что так получится. Это Ритка попросила Петьку, а он меня заставил. Ты же знаешь, он сильнее меня.

  «Как странно! – подумала Машенька. – Я думала Петька хороший, а Дениска глупый. А оказалось, что Петька мне совсем не друг. Не буду с ним больше играть. А Дениска вон хороший оказался»

  – Давай с тобой в кубики поиграем?

  – Дениска, ты меня прости, но мне что-то совсем сейчас не хочется играть. Мне очень хочется полежать и поспать.

  Девочка легла на пол, подогнула к себе колени и закрыла глаза.

  - Баба Глаша, баба Глаша. – заорал Дениска. – Машка умирает...

  В саду было большое разбирательство. Воспитательницу или уволили, или куда-то перевели, но в их группе появилась новая весёлая рыжеволосая девушка, которая сразу полюбилась всем ребятам.

  Машенька проболела месяца полтора. Петьку несколько раз приводили его родители просить прощения. Девочка его вроде и простила, но уже никогда с ним не играла. 

  Белые колготки Маша больше никогда не носила. Только, если на праздник нужно было. Но и тогда она переодевалась на время праздника, а потом опять снимала. И любимый раньше какао она не могла больше пить. Её даже пару раз рвало, когда просто предлагали выпить этот напиток.

  Рита стала потише, но иногда нет-нет, да и пыталась как-то подковырнуть Машу. Та, конечно, обижалась, но старалась виду не показывать. Зато чувство правды в девочке выросло многократно. Она не могла спокойно переносить, если ей не верили. Хотя иногда стала сама придумывать всякие реалистичные небылицы, прячась за ними, как в волшебной стране.