Рори

               

    Что делать с этим ребёнком – она не знала...
"Каюсь. Я оплошала, взяв Владика в свою семью. Я не справляюсь."
Эту фразу для личного блога она крутила в раскалывающейся голове всё утро – то так, то этак. Оттачивала, искала самооправдания. Мария была из тех, кто рубит правду-матку. Читатели её блога знали, что спорить с ней бесполезно: за попытку хейта следовал неумолимый бан.
   Мария замешивала тесто для огромной  воскресной пиццы с оливками и  грустно размышляла:
"Хорошее, конечно, дело – признать ошибку. Но что, что мне делать? Я больше не могу это терпеть!"
Она была вся – энергия, деятельность. Водопад чувств. Ярко-рыжие кудри, большое мягкое тело; из тех женщин, что останавливают табун движением бровей.
  "Ясно, что через принципы я всё равно не переступлю: ребёнок, вырванный из лап из системы, назад не вернётся ни при каких условиях. Но на повестке дня остаётся вопрос: не свихнусь ли при этом я? А мне свихнуться ну никак нельзя..."
     А ведь ребёнок не буйствует, не кидается с ножом на братьев и сестер... Не ворует, не курит, не врёт. Но уж лучше бы, наверное, он выражал боль утраты кровной семьи привычным способом – справляться со сложным подростковым поведением Мария умела. А вот что делать с этим?
      Мария тяжело затопала по ступенькам – в последнее время ей было сложно подниматься в мансардные комнаты, где жили мальчишки, – от переживаний она всегда много ела и моментально поправлялась. Но и снизу кричать – не выход: надо бы посмотреть, чем они там все заняты.
     – Серёжа, Витя, Костя, ужинать! – крикнула она.
     – Идём, мам! – мальчишки гурьбой выскочили из комнаты, Мария быстро глянула в открытую дверь  – всё ли в порядке? Стены стоят, потолок не рухнул – и ладно!
    – Владик! – постучала она в дверь маленькой комнаты,  – иди есть! Я пиццу приготовила. 
    – Мы сейчас придём, – отозвался Владик.
Опять это "мы!"
 Мария скривилась: как же её всё это достало!
Владик распахнул дверь и начал осторожно спускаться по крутой лестнице, вытянув руку, словно кого-то поддерживал.
Мария смотрела на него с отчаянием.
  Подросток-тульповод. С таким Мария столкнулась впервые — до недавних пор она и слова-то такого не слышала.
   За столом Владик сел так, чтобы рядом с ним оказалась пустая табуретка. Дети с шумом хватали из буфета посуду. 
    – Владик, тебе сколько тарелок — одну или две? – спросила четырнадцатилетняя Яна.
    – Нам две, – ответил Владик.
Яна вопросительно уставилась на Марию:
"Что скажешь? Дать ему две тарелки?"
Мария секунду поразмышляла, потом кивнула.
"Дети легко принимают всё как есть. Хоть бы только на остальных этот психоз не перекинулся. Пронеси, Господи!" – взмолилась Мария.
На её попечении нынче было семь душ.   Или восемь, если считать тульпу.
"Тьфу, пропасть! Я, кажется, сама заразилась этой гадостью – считаю фантом отдельной личностью!"
...Сложные, изъятые из деструктивных семей дети, – все они моментально становились для Марии любимыми и родными. Но Владик...
    Владик ел пиццу и, не обращая внимания на болтовню остальных ребят, увлеченно общался с невидимым другом:  бормотал что-то непонятное,  смеялся, кивал. Резал пиццу – себе и тульпе.
    – Влад, как сегодня твой гном? – спросил Костя, тощий десятилетний малец.
    – Спроси у него сам.
      – Эй, как там тебя? Ты здесь?
      – Его зовут Рори! Обращайся к нему повежливей! – рявкнул Владик. Это должно было бы прозвучать грозно, но мальчишечий голос в середине фразы сорвался с баса на фальцет – вышло смешно и жалко.
      Девочки — сто раз Мария просила  не смеяться над новичком! – не выдержали и захихикали.
  ...Когда Мария поняла, что приняла в семью не только Владика, но и живущее в его мозгу фантастическое существо – побежала бегом к психиатру. К Стасу.
    Стас был молод, моложе Марии лет на десять, но до сих пор вызывал у неё полное доверие. Он непременно во всём  разберётся и поможет!
...Мария знала, что Владик выжил лишь благодаря своей тульпе: отчим запер его в холодном темном сарае на месяц, пока мать лежала в больнице с перитонитом. Почти не кормил. Всё это страшное время мальчика – по его словам – поддерживал гном Рори, невысокое существо с длинной белой бородой, острыми ушами и светящимися серыми глазами. Владик вел себя так, будто Рори реально существует: разговаривал, угощал, водил за руку ("Или за лапку? Что там у гномов, интересно?" – думала Мария), укладывал спать рядом с собой. Приехав в приёмную семью , сразу попросил для друга отдельную подушку: "Рори не любит, когда я во сне толкаюсь".
      – Скажи мне, Стас, это вообще лечится? – спросила Мария врача после осмотра, – у него шизофрения, да?
      – Да почему сразу шизофрения? Это обычная тульпа. Это сейчас модно...
     – Что ещё за тульпа?!
       – Это что-то типа Карлсона – друг, созданный воображением и обладающий отдельным сознанием. Для своего создателя, тульповода, он, хоть и бестелесен, но абсолютно реален.
     – Стас, я не понимаю всего этого. У меня вообще с фантазией не очень... Я с детства терпеть не могу сказку про Карлсона. Мне бы для Владика таблеточек каких-то.
 – Брось. Само рассосётся. Если совсем достанет – заведи ему собаку. Говорят, иногда неплохо помогает.
– Ну да, ну да, мне только в моём таборе собаки не хватало. Я ж их боюсь до полусмерти!
        Само не рассасывалось.
       Мария – к своему стыду и ужасу –  понимала, что абсолютно не выносит этого ребёнка. Всех любит, обнимает, а тут – словно стена встаёт: даже по плечу похлопать противно, хотя мальчик внешне-то вполне симпатичный – худенький, курносый, зеленоглазый.
 Физическое неприятие ребёнка проявилось у Марии впервые в жизни, хотя другие приёмные родители в блогах нередко делились подобными переживаниями. Мария была очень опытной приёмной матерью – бывало, что в её большом ухоженном доме одновременно проживали по десять детей. Многие подопечные вылетели из гнезда; все были успешны и довольны жизнью. Подрастали уже и внуки, хотя Мария по нынешним меркам могла считать себя совсем молодой – всего-то сорок два.
     И всё-таки она пыталась что-то сделать:  сдаваться – не в её правилах!
Если, по словам врачей, это не шизофрения – надо бороться. Пусть Владик хоть чуть-чуть меньше общается со своим гномом. А потом Мария точно что-то сможет сделать и с собой – привыкнет, притрётся. Примет... Не может такого быть, чтоб не получилось.
  В начале августе она решила, что пора дать тульпе решительный бой. Достала из потайного бара в своей спальне бутылочку коньяка, сделала маленький глоток – и ринулась в атаку. Вызвала Владика по телефону на улицу, в беседку. Тот пришёл, естественно, не один:  правая рука держит  за лапку воображаемого друга.
И Мария – ооооо!  – вдруг тоже явственно узрела перед собой остроухого гнома... А, нет: просто на секунду задремала от жары. Господи, привидится же!
       – Владик, садись сюда, поближе! – хрипловато сказала Мария.
Тот посмотрел настороженно, сел на краешек скамьи, похлопал рукой по доске – мол, садись рядом, Рори...
     – Сынуля... – начала Мария заготовленную речь. .
Владик чуть дёрнулся – у него где-то существовала кровная мать, лишенная родительских прав, но от того не менее любимая.
Марии и самой такое обращение давалось через силу.
    — Владь, – она собралась с мыслями и начала продвигать свой план, – а ты не хочешь, чтобы у твоего Рори было своё собственное тело?
   – Хочу. А как?
   – Ну, сейчас он живёт лишь в твоей голове, а мы попробуем его сделать настоящим. Например, купим тебе щенка или котёнка и поселим твоего гномика в его тело. А?
Владик задумался. Глянул вправо, очевидно, проверяя реакцию тульпы.
 – Что  ты скажешь,  Рори?
Мария напряжённо ждала: ну же, ну! Соглашайся!
 Наконец Владик ответил:
    – Рори говорит: нет! Ему хорошо и так.
     – Да что ж такое?! – сорвалась Мария, – сколько можно надо мной издеваться!!!
Владик подскочил от её визга, закрыл лицо руками, рванулся куда-то вбок – прямо через клумбу с драгоценными сортовыми петуниями. Мария с отчаянием увидела, как ребёнок бежит к открытой калитке, выходящей в поле.
     – Стой! Владик, подожди! – крикнула она.
Тот даже не обернулся – выскочил за пределы участка и помчался дальше. На руках он, казалось, тащил что-то тяжёлое.
Мария тяжело вскочила и кинулась следом, да куда там... Пока доковыляла  до калитки – мальчика уже с головой скрыли двухметровые подсолнухи, которые выращивал на корм скоту сосед-фермер.
     ...Владика искали всей большой семьёй. Прочёсывали монастырский парк, спрашивали соседей. К вечеру Мария собралась звонить в полицию – и тут он явился сам.  Да не один.  На этот раз мальчик сгибался от реального груза: на руках его безжизненно висел большой окровавленный заяц. 
  – Мама! – крикнул Владик, и Мария дернулась, невольно оглянулась: кого это он назвал мамой? Неужели?!
  – Мама, помоги! Фермер зайчику лапку отрезал! Косилкой!
 – Господи, чем помочь? – Мария забрала у мальчика полубезжизненную животину и поспешила на веранду. Быстро достала из старого комода какие-то простыни, кинула их на пол, уложила страдальца.  Рысью сбегала в ванную за перекисью и бинтами.
    Заяц слабо подергивался, но лежал с закрытыми глазами. Владик плакал у Марии за спиной, пока она ловко бинтовала культю.
    – Сейчас я вызову ветеринара, не плачь, сыночек! – сказала Мария ласково, впервые обнимая Владика. Тот не отстранился – сам потянулся к приёмной матери, зарылся мокрым носом в её пышные рыжие волосы.
   ...Ветеринарная клиника была рядом: через полчаса зверя забрали на операцию, после которой пообещали, что пациент обязательно выживет.
 Мария заказала на Озоне просторную клетку и отослала свою веселую семейку в парк – заготавливать сено для нового жильца. Несколько дней ребята говорили только об этом происшествии, ждали выписки ушастого пациента. Гадали: будет ли он ручным? Станет ли брать из руе морковку? Сможет ли прыгать на трех лапах?
    За всеми этими заботами Мария совершенно забыла, что Владик чем-то отличается от остальных её детей. А когда вспомнила – присмотрелась повнимательнее и обнаружила, что проклятущей тульпы больше нет: Владик играет и болтает с ребятами.
... Дня через три, отчаянно боясь всё испортить, она осторожно спросила сына:
    – Слушай, Владик, а где же твой гном?
    – А Рори же сейчас в больнице, мам.  Он услышал, как ты просишь его стать видимым для нас, и теперь он — наш общий заяц...