Мы идём к тебе, мистер Большой, часть 2, глава 4

Я не доводил интерес Мэлкольма к сексу и наркотикам до сведения своих Деловых партнёрш. Они тяжко трудились, поднимая эти пятнадцать сотен, и я не хотел, чтобы что-то разбавляло их усердие.

Они прошерстили адресную книгу Деб и одолжили часть клиентуры у подруг юности. Обошли все «верные» улицы в поисках улова, взяли в оборот отели в центре города. Их каблуки, словно чечётка, обстучали весь город. Их неизменно обворожительные пятые точки пахали в авральном режиме, но всё же оставили меня в подвешенном состоянии к утру четверга. Мой капитал перед встречей с Вампиром составил всего тысячу баксов. Плюс жетон для проезда в метро и греющее душу обещание добыть пять недостающих сотен за то время, что мне предстоит провести в Куинсе – к пяти часам вечера, даже если им придётся совершить несколько вооружённых ограблений.

Итак, ровно в девять утра, имея при себе конверт с банкнотами, я готов пересечь границу того занятного обиталища, где трудится мой адвокат. Это элитный пригородный посёлок пенитенциарной системы, и дежурная, принимающая посетителей, вполне вписывается в мизансцену – смазливая девица с обтекаемыми формами. Ей самое место в притоне, а не на приёме, судя по поведению. Она словно зомби – так закидалась успокоителями, что ей требуется несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд и осознать, что я стою перед ней в ожидании. Наконец, она раскрывает глаза пошире, открывает рот и вкладывает в голос ровно столько энергии, чтобы протянуть врастяжку: «При-са-а-а-а-живайтесь, я да-ла-жу-у-у о ва-а-ашем при-хо-оде».

Словно старинный граммофон, который не мешает подзавести. Затем она берёт телефонную трубку, набирает номер, роняет трубку и произносит: «Назави-и-ите ваше и-и-имя».

Вот такая здесь движуха. Другие жертвы, как и я, оседают в приёмной. Некоторых запускают внутрь сразу, другим, как мне, приходится сидеть и ждать. Все на нервах, каждый по-своему, и я так мыслю, что каждого из них прищучили за наркоту. Если наркотики когда-нибудь легализуют, это порушит отрасль экономики, на которой пасётся служба закона. Страшно подумать, сколько народа при этом лишится работы – инвесторы, фермеры, контрабандисты, курьеры, дилеры, пушеры с педдлерами - и тот мальчик на улице, чей старший брат воюет во Вьетнаме.

Между тем, я страстно молю о том, чтобы государство сберегло денежки, которые могут уйти на моё содержание и казённые харчи. Для чего мне надо удовлетворить вампирскую машину – зоопарк кретинов, именуемых в простонародье свиньями. Я их так не называю – не хочу оскорблять настоящих свиней.

Наступает мой черёд пройти в святую святых, и вот он я, в том же прикиде художника, свечу конвертом, держась максимально непотопляемо. На физиономии - дешёвая бизнес-улыбка. Адвокат укрыт за кипами юридических документов. Даже не взглянув на меня, он задаёт вопрос: «Принёс?»
«Только тысячу».
Вот теперь он меня замечает. «Где ещё пять сотен?»
«Будут, к пяти часам. Вы ведь знаете, как работает «Вестерн Юнион».
«Послушай» - говорит он, откладывая бумаги и нависая над столом. «Я говорил, твой случай очень скользкий. Требует особых мер». - и быстро добавляет, «Я над ним работаю. Но ты помнишь, о чём мы договорились, и на какую сумму. Пятнадцать сотен. Сейчас. Сегодня. Этим утром».

Выбрал язык общения, тоже мне. «На какую сумму». Этот кот переплюнет самую продвинутую шлюху в городе. Но, надо сказать, другой джентльмен-профессионал – его дверь несколько ближе к холлу – возжелал пять кусков. Предлагал оплату в рассрочку, от щедрот своих, но я порыскал по кабинетам и нашёл вот этого, работаюшего по сниженной ставке – полторы тысячи баксов.

Он продолжает, пока я усаживаюсь: «В твоём случае, мне приходится решать вопрос непосредственно с окружным прокурором, а это отнимает много времени».
«Я знаю, я знаю» - взмаливаюсь я. «Ну что я могу сделать. Я просто прошу, доверьтесь мне! Деньги будут». Ко мне приходит чувство, что грёбаное общение с этим типом – пустая трата времени, которому я мог бы найти лучшее применение!
Он откидывается на спинку стула, с шумом выпускает воздух через ноздри и смягчается. Бремя человеколюбия, возложенное на него, вынуждает смириться с тем, что пятьсот зелёных не легли на стол вовремя, и, возможно, не существуют в природе. «Ладно. Иди…» - он советуется с бумагами – «…в зал 1Б. Я буду решать твой вопрос. Это может занять весь день. Возможно, придётся ждать до вечера». Вскидывает руки жестом беспомощной жертвы, улыбается и произносит: «Сделаю, что смогу».

Отпускает меня, отправляя через дорогу – в чистый, хорошо освещённый, современный Дом Ужасов. Вниз по ступенькам, по коридору, заполненному другими участниками игры – прибывшими, чтобы накормить собой голодного вампира или самому кровушки соснуть, ну хоть капельку.

Натуральный карнавал. Стражей порядка здесь не отличишь от нариков – все одеты, словно хиппи, и так же усато-бородаты. А некоторые агенты под прикрытием выглядят, расхаживают и смердят в точности как упоротые – почище прихваченных ими торчков.  Даже адвокаты поддались новым веяниям – отпустили шевелюры, бороды, окладистые или козлиные. От остальных игроков их отличают только костюмы и ихние символы старой моды – галстуки, болтающиеся, словно х*и.

Я нахожу комнату для судебных заседаний под вывеской «Зал 1Б», и направляюсь было в её левую часть, но в первых рядах засекаю агента, повязавшего меня на таможне. Меняю курс, иду направо. Занимаю место ближе к задним рядам и изучаю его спину, а также спину окружного детектива в соседнем кресле. Того, что со всей расторопностью направил взятого в полон Люка Малыша под следствие и следил за тем, как у меня снимали отпечатки, фотографировали, выпытывали анкетные данные – в общем, вели обычную бумажную волокиту, обеспечивая занятость множеству его собратьев.

Мои прихватчики, элита вашего общества. Детектив – длинный, словно баскетболист, с пивным пузом и причёской «под хиппи». Не торчок – скорее, бароход. Пиво в любой будний день, кроме дней получки, когда можно позволить чего покрепче. Подбородок Дика Трейси, рожа несколько опухшая от легализованной отравы. Через пару лет он заделается Престарелым Гражданином, обретя соответствующий деформировано-карикатурный облик. Гниющее нутро поведёт его дорогой разложения к неизбежной отставке, заставит сложить все полномочия и, в итоге, сделает трупом, а процедуры, сопровождающие вывоз к месту захоронения, обдерут его семейство, как липку.

Таможенный агент – занятный тип. Этот сидит на чём-то потяжелее. Я засёк его ещё в аэропорту, сразу по прилёту из Парижа. Человек-башня – сухопарый, с глазами навыкате, судорожно подёргивающийся, словно алконавт, перебравший с пилюлями для похудения. Настолько упоротый, что даже не справился со своей ролью согласно сценарию. То был единственный лучик моей удачи в тот день – ведь паспорт, что был тогда при мне, я приобрёл на улице, а не в госдепартаменте. Таможенник просто одурел от принятых веществ, а то бы и за это меня прищучил.

У них были мои пальчики, обо мне сообщили, меня ждали, и этот Борец с Опасными Наркотиками был первым, кто привлёк моё внимание – всё-то он суетился вокруг да около, дёргаясь и подпрыгивая, пока конвейерная лента несла сумки прямо ко мне в руки -  наэлектризованный, словно в него ткнули электрощупом для скота. Я был на своей волне, в роли американского туриста, прибывшего домой из Мекки, рейсом из Парижа. Однако, едва я положил руку на сумку, как этот жердяй-белогорячечник прильнул ко мне, трясясь, словно в припадке эпилепсии. И когда он рявкнул «Пройдёмте!», я моментально осознал, что прихвачен.

Я последовал за его припадочными конвульсиями и рывками, и в итоге занял место в хвосте очереди в дальнем уголке терминала – к дверям, куда тебя заводят, чтобы раздеть и, в приватном порядке, оттрахать пальцем в очко – долг службы, понятное дело, так-то они ревнители асексуальности. Алкаш-амфетаминщик оказался таким ревнителем, что ему терпежа не хватало. Отчаянно пытался унять свой делирий, пока очередь не переместила нас к пункту досмотра ручной клади. Даже протанцевал, дергунчик, к другому агенту, чтобы его поторопить – к тому, что досматривал вещи. Но, в итоге, просто запустил пальцы во внутренний карман моего жакета, где лежала половина зелья, и задал вопрос: «А что это у нас тут?».
Будто сам не знал, что.

Но мои дела в аэропорту и вполовину не были так плохи, как у другой добычи, прихваченной в ту ночь упырями. Молодая мама с ребёнком, словно сошедшая с рекламного постера – такая милашка, такая блондинка, с такой несокрушимой жизнерадостностью. Помимо несомненной угрозы обществу, которую она являла, покуривая травку, она ещё являлась кормящей матерью, а это, знаете ли, преступление, да-да. Потому, эти роботы посчитали делом чести спасти дитя, отняв его от материнской груди и унести, ревущее, прочь, с последующей отправкой в Дом Подкидышей, а оттуда – к приёмным родителям, отстёгивающим каждый месяц энную сумму за содействие разлучению ребёнка с мамой, которая плоть от плоти его, включая грудное молоко. Стоя рядом и наблюдая, как упыри отнимают ребёнка у матери, я чувствовал, как моё сердце накачивает в кровь новую биохимическую субстанцию, пробуждающую во мне киллера – а я и не знал, что он во мне есть.
Присматривающий за мной федеральный детектив поведал, успокоительным тоном, каким путём проследует бэбик. Дом Подкидышей, может быть больница, или две, а там уже «безопасность» и «достоинства» приёмных родителей.

И вот, эта юная мать предстаёт перед судом. Интересно, как там поживает её бэбик. Теперь они своими глазами видят, что эта особа не тянет на роль полноценной матери. Руина, развалина – вот во что она успела превратиться. Готовая пища для Вампира. Разрушена, за пару косяков, дабы не подвергать угрозе их светскую жизнь.

Со мной, в ту ночь, всё было куда как яснее. Они ничуть не сомневались, что я, выражаясь вашим языком, являюсь наркодилером – ведь у меня нашли два фунта гашиша. А тому типу – прыгающему, дёргающемуся в припадке белой горячки, словно его ткнули электрощупом для скота, было ещё более очевидно, что я являю собой опасную угрозу для общества и заслуживаю наказания на всю катушку. С привлечением ваших законов. То бишь, он хотел, чтобы меня повязал вампир-федерал. Но детектив от федерального ведомства отказался меня оформлять.

Дружелюбный агент с таможни ещё раз запустил трясущиеся пальцы в карманы моей куртки – он их до того шесть раз обшаривал и за подкладку лазил. Но в этот раз, оппачки, на свет являются таблетки. Как же это он их раньше упустил? А теперь – вот они, завёрнутые в фольгу. Нашёл, типа. Быстренько на анализ. Что имеем? Опиум. И ещё подозрение на LSD, метадон, псилоцибин, мескалин. Ассортимент, по ходу, куда больше, чем в здешней аптеке.

Итак, они снова зовут федерала, но он опять-таки уходит в отказ. От этого ревностному агенту становится совсем хреново – во, как колбасит бедолагу, смотреть страшно. Худший случай, достойный психиатрической клиники вашего округа. Я даже начинаю ему сочувствовать. Не, догнаться я бы ему не предложил, но, по крайней мере, бухла бы купил – целый пузырь, лишь бы не мучился. Видал я зависимых, но такой кошмар наблюдаю впервые. Какая, должно быть, катастрофа, жить в таком теле. Неудивительно, что он ловит неземной кайф от своей работы – разрушать жизни тех, у кого здоровье получше.

В ожидании человека в штатском от округа Куинс я обменялся с федералом парой слов на тему состояния этого бедолаги. А тот так хитро ответил, что это, мол, результат нервного возбуждения от поимки меня – всё это дёргание и подпрыгивание, и очевидный делирий. Всё это чушь собачья, это понимали и он, и я, но вполне себе годная, чтобы уберечь пакостника от милосердной смирительной рубашки.

И вот я сижу здесь, разглядывая эту красную, морщинистую шею и наблюдая за его алкогольно-судорожными попытками закрепиться в одной точке пространства более, чем на три секунды. Иногда я переношу взгляд на руину, разлучённую с ребёнком за создание угрозы обществу посредством грудного вскармливания. У ней и нашли-то пару косяков. Я не могу не изумляться феномену, именуемому «Закон и порядок». Несмотря на то, что Вампиры сосут кровь у всего мира, прихлёбывая джин и спасая людей от жизни, мы – те, кого называют Иной Культурой, носители гуманизма, покорно подчиняемся им, и даже позволяем пропускать нас через ихние вампирские машины, когда им случается запустить в нас свои белогорячечные клыки. Они гасят нас, используя законы – свои кровососные законы и своих юристов, пока мы сидим в обороне. Очаровательно, *ля! И только тогда, когда долг службы сносит им крышу, и они начинают резать нас тысячами или миллионами – только тогда мы встряхиваемся и организуемся, как вьетконговцы, тратя время и силы на то, чтобы их остановить. И даже тогда мы не стремимся покрошить уродцев – мы лишь пытаемся сделать так, чтобы нас не изничтожили всех до единого.

Именно это сидит у меня в голове, когда начинается их служба, сродни церковной. Отправление правосудия. Один из упырей выдвигается вперёд, под алтарь, и выхрюкивает какие-то «о, йе» и прочее дерьмо, а затем пред ваши взоры является Исполнитель – персонаж из фильмов ужасов, облачённый в чёрную мантию. Его театральный выход на сцену никого не поднимает на ноги, кроме хрюкальщика и пары наркош, для которых всё пока в новинку. Вот он скользит вдоль стены, облицованной фальшивым деревом, и взгромождается на свой святой насест – жуткий чёрный силуэт, и на его фоне – белое, пухленькое личико. Беспросветная скука – его настрой, с ним он готовится принять сегодняшние жертвы.

Открываю альбом, занимаю себя набросками. Как правило, всё то же старое дерьмо; большинство жертв – черномазые бедолаги, слетевшие под откос задолго до того, как встряли в вампировы игры. Белых совсем немного, почти все – достаточно состоятельные, чтобы избегнуть Великих Обезличенных и Более Могущественных Клыков, просто позволив своим личным адвокатам соснуть кровушки по чуть-чуть. В отношении прочих, игра идёт либо на деньги, либо на жизнь. Словно мы все тут собрались, чтобы поддержать вампиров, тем или иным способом.

Я принимаюсь набрасывать морщинистую, дёргающуюся шею агента, пытаясь нащупать тропку в гадюшник его разума – когда, внезапно, неординарный случай ставит мои уши торчком. Здоровенный чёрный чувак провинился в том, что был в футболке со звёздно-полосатым флагом, и при этом, говоря вашим языком, вёл себя вызывающе в нетрезвом состоянии. Преступление, в изложении детектива, выглядело следующим образом: «Я увидел, как подзащитный идёт по улице, одетый в Улику А…»  – в футболку, стало быть. «…Пересекает улицу в моём направлении, и…» Ну и так далее, вплоть до того момента, когда наш мирный полицейский приступил к исполнению служебных обязанностей.

Которые, даже по их правилам, стоило бы приобщить к делу, как «Улику Б» - шрам, который начинается на лбу подзащитного и идёт через всю голову, до точки, где нижняя кромка волос сходится с шеей. Нет, не один длинный шрам, а серия отдельных пересекающихся отрезков. Дружелюбно настроенный полиционер добросовестно исполнил свои служебные обязанности.

Общественный защитник разводит трескотню на ихнем секретном языке – дескать, нет такого закона, который бы запрещал носить футболку с флагом – если только, примите во внимание, эта футболка приобретена законным порядком, в магазине, который купил её у изготовителя с целью извлечения прибыли – дав, тем самым, возможность порядочным людям самую малость подзаработать на жизнь. Что, в данном случае, имело место – о чём свидетельствует лейбл под воротником. А показания нашего мирного стража порядка ясно свидетельствуют о том, что подзащитный «шёл прямо», то есть пребывание в состоянии опьянения ему уже не пришьёшь. Хотя, я полагаю, они могли бы заявить, в качестве контраргумента, что к тому времени, когда блюститель закона и порядка применил меры к подзащитному, тот был в некотором расстройстве. Нет сомнений. Но, если бы да кабы, а чувак, говоря вампирским языком, невиновен.

Что обещает сделать дельце несколько более щекотливым. Чернокожий шёл по улице в футболке с флагом, когда на него внезапно накинулся дружелюбный полиционер и до полусмерти избил дубинкой - во как.

Адвокаты по уголовным делам подползают к помосту, на котором высится кадр в чёрной мантии. Три вампира совещаются. Возможно, даже по их стандартам, это из ряда вон – иначе, зачем бы им возвращаться на свои игровые позиции и тянуть тягомотину сызнова, углубляясь в такие «где бы то ни было», «почему бы то ни было» и «Как бы, на х*р, ни было». Ну, я склонен так думать.

Выдав речений на целую парашу, стороны, наконец, решают вопрос. Чувака штрафуют на двадцать пять долларов. Он, правда, парится за решёткой с самого дня своего «преступления», и денег у него нет. Тут Чёрная Мантия изрекает: «Заберите эту тряпку, от неё канализацией разит». И, в тот момент, когда один из упырей хватает улику А, чтобы убрать её из-под носа Вашей Чести, я вижу то, что усугубляет вину подзащитного: значки. «Ещё одна мать за мир», «Остановите войну немедленно», ну и так далее. Вы отдаёте себе отчёт в том, что этот ниггер с дурной причёской, этот плохой, плохой, плохой ниггер, создаёт угрозу безопасности? И потому, подталкиваемый сзади одним из дружелюбных офицеров, он возвращается под стражу.

Я стискиваю зубы и жалею, что не наделён даром предвидения - иначе бы спёр у Гретч пару упаковок валиума. Моё сердце выталкивает в кровь столько адреналина, что, случись этим вампирам попробовать хоть капельку – они бы приняли в себя чистый яд. Их кишки, вероятно, разнесло бы взрывом по всему округу Куинс.
Боже, как жаль, что у меня нет при себе валиума. Видение разлетающихся потрохов этих упырей и вампиров, подобно ливню, накрывающих сверху крысятник, именуемый округом Куинс, приводит меня в такой экстаз, что аж стыдно становится.
Не настолько, правда, стыдно, чтобы я не сподобился набросать всю сцену, как если бы вы наблюдали её с вертолёта, зависшего несколько в стороне от места событий. И тут, прямо у меня над плечом, раздаётся шёпот, адресованный моему уху. «Идёмте со мной».

Адвокат мой, кто ж ещё. Он выдёргивает меня из кресла и тащит в конференц-зал.
«Ну,» - говорит он, нацепив на лицо уверенную усмешку, словно член клуба «Лайонс». «Соглашение достигнуто. Вместо контрабанды гашиша вас обвинят в дисциплинарном проступке, вы признаете себя виновным и получите условный срок. Хотя, судья, вероятно» – шутит он – «отправит вас на пробацию. Но, принимая во внимание количество, это не худший исход, верно?»
Количество чего? Ах да, гашиша.

Я киваю. Заставляю губы растянуться, глаза – излучать благодарность, голову – встряхнуться, будучи в незамутнённом, безумном опупении от всего происходящего.
Затем он валит. Время ланча. Люди выходят из залов суда, обрамляющих этот холл, и копятся здесь, слоняются, приходят, уходят, стоят, беседуют. Я медленно брожу туда-сюда. В кармане – ни цента, так что ланчем я могу только полюбоваться.
До тех пор, пока, Благослови Господь её золотое бл*дское сердце, ко мне не подкатывает, словно на лыжах, мелкая чернокожая шлюшка-очаровашка, ноздри шире, чем глазища. Похоже, Чистый Перуанский навсегда избавил её от остатков разума, вместилища непреходящей любви. Трещит, как сорока, и, когда мы достигаем той стороны холла, где стоят автоматы с кофе и сэндвичами, она просто опускает монетки в щёлки, забирает кофе, сэндвич с сыром, вручает это всё мне, не переставая стрекотать, и мы продолжаем жить дальше – я жую, она треплется.
Рыбак рыбака видит издалека.

Её кукуха так поехала, что я не различаю, где заканчивается одно слово и начинается другое – в какой бы трип её не занесло. Всё, что я понимаю – и этого вполне, вполне достаточно – это то, что она капает мне на мозги и вешает лапшу на уши, в надежде окрутить меня, или чтобы я её окрутил. Ей похрен, как сложится наша дальнейшая жизнь. Ну, и мне похрен. Перед тем, как разойтись по судебным комнатам, мы обмениваемся телефонами. Кто знает, может, когда-нибудь я возьму её в работу. А может, проявлю вкус и отдам её Дебби.

После этого время просто тянется. Дело сменяет дело – негры, хиппи, с косяками, с таблетками, девицы, притянутые пред вампировы очи за появление на улице с целью продажи собственных юных тел – все эти источники угрозы обществу – а я всё малюю, обрисовывая потроха, летящие из окон этого самого здания в тот момент, когда его разносит гигантская вспышка огня, навроде любимого вашего термоядерного гриба.
И вот называют моё имя и приходит мой черёд предстать пред очми правосудия -  а я уже выжат, ленив, мне скучно. Ну разве что сердце стучит, и в желудке твёрдый ком – словно в динамитную шашку вставили сразу два фитиля и подпалили с обеих сторон. Я стою справа, мои обвинители – слева, с прокурором округа, и мой адвокат с прокурором затевают словесные танцы-шманцы.

Очень скоро они завершают переговоры на секретном языке и переходят на обычный. Меня вызовут снова, позже, в следующем месяце или в следующем за ним, или вызовут вообще, но пока мне нечего тут делать.

Мой адвокат поясняет, пока мы поднимаемся по проходу между рядами: «Кто-то сверху подгадил. Мы обо всём договорились с окружной прокуратурой, но после этого что-то произошло, и договорённость пошла псу под хвост. Пока мы добились того, что предварительного слушания не будет». Это что же, я пришёл сюда, провёл в этих стенах туеву хучу времени, выслушивая всякую х*йню, заплатил вампиру кусок баксов, только для того, чтобы снова явиться по вызову и отдать ещё полтора?

Сейчас почти пять часов. Он даже по-дружески кладёт мне руку на плечо возле уличного перехода. Он - семейный человек, любит свой флаг, жену, детишек, папу, маму, яблочный пирог, свободу вероисповедания. Он всего лишь зарабатывает на достойную жизнь – так, кажется, вы говорите?

Мы добираемся до его офиса, а на входе нас ожидает Дебби, в прикиде «Воплощённый Эгоцентризм», призванном ловить мужиков на живца. Со всех сторон идеальная подружка, жена, невеста; кем бы ни была, но вот она: взмыленная, но хладнокровная, словно под сонными каплями – в ней достаточно Мэдисон-Авеню для этого. Пять сотен баксов при ней – таким образом, условия сделки с нашей стороны выполнены.

Я чувствую лёгкую слабость, тошнотворное ощущение в животе, с учётом сегодняшнего исхода.Но в этот момент мне нельзя поддаваться жалости к себе, поскольку наступает пора внесения средств.

«О, сэр» - пых, пых, дыхание всё ещё сбито. «Вот». Лезет в сумочку, извлекает деньги. «Я как раз - блин, мне так жаль, я, э, мы не могли доставить вам это утром, но…», пых-пых, руки разведены, пальцы вытянуты, дабы выказать мольбу – «там была ужасная задержка, из-за перевода по Вестерн Юнион. Видите ли, мои домашние выслали мне деньги три недели назад, но Вестерн не подтверждал перевод – вот до самого этого момента. Час назад. Ну…всё в порядке?»

Тем временем наш Честный Профессионал пересчитывает банкноты, улыбается и говорит: «Конечно, моя дорогая. Поздновато, конечно, но…» - ладони вновь вскинуты над головой, жестом Невинной Жертвы – «Давайте-ка заглянем ко мне в офис, на минуту». Теперь он предлагает это дружеским, тёплым, даже личным тоном. «Вы выглядите словно пара очаровательных ребятишек» - добавляет он, идя во главе. Я, вероятно, старше его. И не только по возрасту. «Итак», он закрывает за нами дверь, мы садимся. «Но, прежде всего, объясните мне кое-что. «За каким чёртом вы это затеяли? Контрабанду».
Я опускаю голову, делая вид, что мне ужасно стыдно.
«Вы же знали, что это незаконно».
Я киваю, ещё ниже опуская голову – словно в ожидании порки.
«Вы не пушеры, так ведь? Я же вижу».
«Разумеется, нет» - чеканит Деб, демонстрируя крайнюю степень негодования.
И это правда. Мы хотели продать ровно столько, чтобы оплатить наши счета.
«Тогда зачем?» - вопрошает он, озабоченно хмурясь.
«Ну это» - продолжаю я, по-прежнему опустив голову – «У меня больная печень. Бухать нельзя, доктора запрещают. Но, чёрт меня дери, ловить кайф по-прежнему хочется. Хоть изредка. Так что…» теперь моя очередь воздевать руки, изображая невинную жертву – «Это был реально классный гашиш, и мне как-то не хотелось его выкидывать. Это только для меня и друзей. Вот и всё».
«Но» - сейчас он весь неодобрение – «Два фунта!»
«Ну» - продолжаю я – «то добро, что продают на улицах, как правило, не в чистом виде. Его бадяжат хрен знает, чем, и на этом деле можно так попасть, что мама не горюй. А мой гашиш был чистым – я для себя его брал».
Он тратит некоторое время на раскуривание сигары, делает пару затяжек, раскачивается на стуле.
«Ну да, а потом кто-то швыряет десятицентовик в твою сторону» - это означает, что меня кто-то заложил, получив деньги от государства – «И ты здесь».
Я киваю с опущенной головой.

Он встряхивает башкой и неодобрительно цыкает зубом. Не от того, что я такой весь незаконный-аморальный, а от того что я такой глупый. Как если бы он сам вкладывал деньги в этот завоз – только он не такой дурак, чтобы попасться. Лучшие люди умны – они поднимают тонны бабла, при этом никогда не рискуют сесть.

«Ладно» - говорит он. «На этом пока всё. Вас вызовут заново, примерно через месяц. Уведомление придёт по почте. У вас будут проблемы с тем, чтобы добыть денег к следующему вашему визиту?»

Голос Деб звенит, словно у самой богатой, самой выпендрёжной чиксы, оскорблённой в лучших чувствах. «Не-ет».

Он втыкает в неё гляделки – слегка опешив, рискую предположить.
«Но здесь сказано» - кочевряжится он, полистав бумаги – «что у него нет работодателя».
«Правильно» - говорит Деб.
«Тогда как…» - он воздевает руки, жестом жертвы.
«Он художник, живописец. Ему работодатель не нужен».
«Ну,» - тут он беспомощно крякает, изображая недоумение – «а чем он, э…вы его жена?»
«Нет, я его сестра» - она кидает на него взгляд такой интенсивности, что никто бы не выдержал - разве что миссис МакМастерс.
«Но, ну, видите ли, я вот к чему клоню» - он колеблется, не желая нас смущать - «На какие средства он тогда живёт?»
«Наше родовое имение» - чеканит она со звенящей ясностью.

От этих слов моя башка опускается ещё ниже, а чувство тошноты нарастает, потому что теперь наш Честный Профессионал наверняка поднимет расценки.

Но, произнеся с нажимом эту залепуху, Деб быстро поднимается. «Люк, дорогой, идём. Не забывай, мы сегодня ужинаем у МакМастерсов, а сейчас - » кидает взгляд на дорогие часы – «уже минуло пять часов. Идём».

Я поднимаюсь, медленно, неохотно, пристыженно, озабоченно, затюканно – как угодно, всё, что угодно, всё, что я могу ему продемонстрировать – и мы направляемся к двери его кабинета, и тут…

Он подрывается из-за стола, несётся по коврику, устилающему пол в его кабинете и самолично открывает нам грёбаную дверь. Ну, дела.

И, дружески щебеча, сопровождает нас до наружной двери, и даже делает ручкой на прощание, когда мы достигаем холла. Напоследок окинув арсенал Деб взором исподтишка, что не остаётся мною незамеченным.

«Сестра» - говорю я, когда мы спускаемся на эскалаторе – «Ты воплощённая мечта».
«Его или твоя?»
«Как бы не нас обоих. Если ты возжелаешь стать его мечтой. Но, теперь и навсегда – моя, и только моя. В этой жизни и в следующей».
«Ну, я реально надеюсь, что в следующей жизни мы поднимемся куда повыше, сидя на загривке грёбаного свина – видишь ли, я предпочла бы зажарить его отросток, а не пробовать его на вкус».

«Знаю, знаю» - вздыхаю я, чувствуя тошноту где-то глубоко в желудке, тяжкий узел ненависти, той, что я оставил в его кабинете. «Может статься, мы этого урода уже в этой жизни уделаем».

Когда мы уже вышли и вдыхаем холодный уличный воздух, я вношу идею. «Что ты скажешь, если мы как-нибудь пригласим этого милого профессионала на вечеринку?»
Она позволяет вопросу повисеть в воздухе, пока мы не проходим половину пути до метро.
«Будет неплохо».
«Будет» - оперативно поддакиваю я.
«Мы могли бы подсунуть вкусняшку ему под нос. Скажем, Гретчен».
«Не прокатит. Тут нужна не-еврейка. Длинноногая блондинка. Он клюнет на экзотику. Ты».
«Бэби, не так шустро. Его бы настропалить, для начала. Фелиция?»
«Может и прокатит».
«Сперва Фелиция, просто чтобы его расслабить. А потом…» Она постукивает большим пальцем по груди.
Я хихикаю. «Подлинный момент истины для джентльмена. Подружка миллионера. Богатая наследница, не меньше. Связи. Стиль. Свита. Эй, я уже вижу, как у него слюнки текут, могу прямо отсюда учуять, как он пахнет, приготовленный».
«Если мы добьёмся, чтобы у него слюнки потекли» - мечтает она – «Я стопудово его подготовлю, и…»
«Только когда ты добьёшься того, что его нос вот-вот лопнет…»
«Я буду принуждена подчиниться – чему угодно, лишь бы заставило его ощутить себя виновнейшим из виновных».
У меня видение. Я вижу этого бедолагу, бездомным, безмозглым, безденежным оборванцем.
«Ну, ну, он ведь всего-навсего делает свою работу – зарабатывает на достойную жизнь. Жена, дети, флаг. Он живой человек, знаешь ли».
«Его проблемы, бэби. Мы тоже живые существа, знаешь ли. Не забывай это».
Я обещаю. От чистого сердца. Потому что мой внутренний киллер ликует, когда старая тигрица принюхивается к мелкому игроку вампирской системы.

И всё же, пока мы сидим бок-о-бок, покачиваясь вместе с вагоном, везущим нас обратно на Манхэттен, и расстояние между нами и паразитами от правосудия из округа Куинс становится всё больше и больше, возможно, именно поезд метро – ворчащий, вопящий, ревущий механический член, протрахивающий путь от станции к станции, заполняющий вагину туннеля, чьи своды разносят вибрирующие вопли громозвучных агоний, в городе, где своих нет – напоминает мне, насколько неразборчива тигрица её души. Полная политическая дезинформированность. Ей плевать, кого поддерживает вурдалак-кровосос. Ей также плевать на его статус – она жаждет выпить крови этого адвокатишки и сожрать его яйца, не в меньшей степени, чем свергнуть могучий клан МакМастерсов.
«Давай пока подвяжем с этими планами» - говорю я – «и сосредоточимся на нашем собственном мистере Большом».
Она моргает в ответ, а затем закрывает глаза до самого конца поездки.