Отголоски прошлого. 10 часть

                Ирония судьбы.

      Доброго вам здравия, мои дорогие друзья подписчики и собеседники! Как же мне приятно проводить с вами время сидя у камина и слушая, как за окном падает первый снег. Морозец небольшой, но хватает на нос и щёки, пока я перетаскивал дровишки из поленицы дровника к камину, чтобы под гудение дымохода и потрескивания дров, насладиться вашим общением. Давайте укутаемся в мягкий пёплый плед, чтобы сохранить тепло разливающееся от камина. Давайте нальём в любимую кружку горячий чай пахнущий разнотравьями, в которые входят ромашка, зверобой, медуница, и ваши мне пожелания. Я не против, если вы нальёте себе кофеёчку со взбитыми сливками, чтобы подсластить наше с вами общение.
         Я наконец то не один. Со мною Рекс - мой преданный друг и внимательный слушатель. Теперь мы будем долгими зимними вечерами читать ваши письма и слушать, как скрипит во дворе старое дерево, которое я не успел срубить. Оно, как и я, будем разговаривать друг с другом, жалуясь на ломоту в коленях и старческую бессонницу. Сидящие на её голых ветвях вороны будут в такт наших слов и размышлений, каркать, напоминая нам о нашей немощности. Глупые, они не понимают, что сила не в плохо гнущихся коленях, а в силе моего творческого духа, в вашем содействии со мною, и ваших положительных откликах, дающих мне возможность дышать, и творить новое слово.
          Когда в день нашей встречи с Рексом, я сидел в ожидании, моё сердце наполнялось предвкушением радости и спокойствия того, что я не один. В тот день, когда подъехала машина Романа, сидящий в ней Рекс насторожив уши, вслушивался в тишину дома, стараясь уловить знакомый голос своего хозяина. Как только открылась дверца машины, выпуская Рекса к калитке дома, он тут-же пулей рванул к приоткрытой террасе, и нерешительно остановился - в ожидании, услышать мой голос. Я тихо позвал:
          - Рекс... Дружище...Я здесь...
            Он услышал и радостно завилял хвостом, а затем лапой толкнул дверь, и через мгновение уткнулся в мои колени. У нас у обоих проступили слёзы радости и какого то трепета, в котором чувствовалась родственная душа. Я гладил пса, тискал его загривок, и шептал:
          - Рекс, дружище... Как же я соскучился по тебе!
            Он меня слышал и понимал, облизывая языком мои шершавые руки, и тыча носом в мои колени. Друг стоял в дверях, умиляясь нашему воссоединению, а затем, проговорил:
          - Он с утра торопил меня, поглядывая на машину, а ты переживал, что забыл... Нет, не забыл. Ты не поверишь, но он уже месяц назад на пороге крутил хвостом, будто чувствовал тебя на растоянии. Я кстати, тоже, не менее Рекса, рад тебя видеть в здравии. Вот, приехал дровишек тебе заготовить впрок. Ты говорил о скрипучем дереве, оно и пойдёи на дровишки, а пока с твоего позволения от чашечки чая, я бы не отказался бы. Продукты, на кухню отнёс -  все, что заказывал. От ребят тоже кое что привёз, и ещё приветы в добавок.
            Затем, налив себе горячего чаю, он уселся в удобное кресло, с милотой поглядывая на нас с Рексом, изредко ухмыляясь себе в усы. Я знал эту улыбку. Друг явно что то скрывает, а сейчас размышляет, стоит ли говорить или промолчать, зная мнение врачей о моём состоянии здоровья. Я не выдержал, и сказал:
           - Если ты приехал меня жалеть, то можешь поворачивать назад. Я не нуждаюсь в жалости, так что показывай, что ты там припрятал, или проваливай!
           Роман со вздохом, положил перед другом пачку писем, и проговорил:
           - Извини Иван, врачи достали, чтобы я не перегружал тебя. Ребята тоже переживают...
           - Врачи... К чёрту их со своими наставлениями! Я целый год, как послушный школьник, слушался и исполнял их предписания не для того, чтобы тихо умирать в своей постеле. Я живой, понимаешь - живой! А они мне уже приговор подписали... Самое эффективное лекарство - это ваше общение и весточки из прошлого. Вы не понимаете, это не просто письма, а отголосок того, что находясь за колючей проволокой Гулага, они не могли сказать, выразить и донести свою боль. Их письма, это освобождение от клейма "враги народа", от колючей проволоки, сковывающие их сердца. Это живой щит, выстроенный против сталинского режима, который до сих пор некоторые желают вернуть. Своими письмами, они передали мне эстафету, чтобы их не забыли, чтобы помнили, и чтобы не позволили этому повториться. Вот, ты послушай одно из них, а потом будешь решать, что для меня полезно:

        - "Уважаемый Иван Поликарпович! С огромным к вам поклоном, бывший узник Гулага - Анатолий Игнатьевич. Вы даже не представляете, какое облегчение принесли мне и моей семье ваши очерки и отзывы о них! Облегчение от того, что ваше творчество и ваше небезразличие к тем, кто остался лежать безымянными в землях Воркуты, Колымы и других лагерей смерти расположенных на просторах таёжной Сибири. А теперь, благодаря вам, они заговорили, взывая к памяти о них. Я благодарен вам, что вы вскрыли, как гнойный нарыв эту тему. Теперь, он прорвавшись уносит прочь всё то, что годами давило на нас клеймом "враги народа".
           Уже тогда, будучи реабилитированными, оно ещё долго давило нас под прессом косых взглядов недоверия и проверок НКВД. Да, нам не доверяли ещё долгое время, хотя дали возможность жить среди социалистического общества, но сама жизнь не была сахаром. Многим из нас периодически приходилось менять место жительство. Это продолжалось до падения железного занавеса сталинского режима. Свобода пришла не со смертью Сталина, и даже не со смертью Брежнева, а с танками на площади Свободы в 1991 году в Москве. С падения бюста Феликса Дзержинского на площади Восстания и режима НКВД. О себе рассказывать много не буду, ибо наша судьба репрессированных практически сводится к одному сценарию - мы не вписывались в режим сталинской системы, но вкрадце всё-же поделюсь своей историей, изменившей мою жизнь навсегда.
           Я, бывший военный, старшина по званию, прошедший войну и дойдя до Берлина, имея награды, по своей простоте душевной и доверчивости - подписал себе смертный приговор, который направил меня в лагеря Гулага. В последние дни войны, немцы отбивались ожесточённо, защищая своё детище - Рейстаг, который служил бункером для Гитлера и его генералов. Они видели, что смерть уже дышит им в затылок, через русского солдата, дошедшего до их логова. Ощущение, что война уже проиграна, подвела немцев к началу переговоров с командованием русских. Нужны были парламентёры, рискнувшие пойти в логово врага, чтобы установить связь со штабом Гитлера и маршалом Жукова. Гитлер не сдавался, но согласился на переговоры. Возможно в бункере искали способы бегства, а переговоры были лишь отсрочкой их падении. В эту группу входило несколько человек, среди которых оказался и я. Мы пошли в бункер, таща за собой телефонный кабель.
           В бункере творился сущий бардак! Пьянка обезумевших офицеров и беготня денщиков с чемоданами - напоминало последний день Помпеи. В опьянённом состоянии, офицеры стреляли налево и направо - было видно, что сдают нервишки. Устанавливая телефонную сеть между бункером и командованием Жукова, я внезапно увидел Гитлера так близко, что вначале даже оторопел, не в силах вымолвить слово, а только показал на телефонный аппарат и кабель который мы с напарником протягивали от лестницы до залы переговоров. Меня поразило само то, что его лицо не выдавало человека проигравшего свою партию шахмат. Он был невозмутимо спокоен, будто это был ещё не конец, а только начало чего то более грандиозного. Однако рука, висящая вдоль тела, нервно подрагивала, а лицо отражало маску недоумения, увидев перед собой русских, поняв свой провал. Казалось, он на мгновение онемел, а затем резко прошёл в комнату переговоров, где должен решиться исход войны. Я знал, что Сталин и маршал Жуков будут говорить только о безоговорочной капитуляции. 
            После переговоров, мы быстро собрали катушку с кабелем и так-же с белым флагом парламентёров вышли из бункера направились на нашу позицию. Впоследствии, когда бункер был захвачен нашими солдатами, мы стояли у ямы, где лежал застреленный Гитлер. Было видно, что его пытались в спешке сжечь, но не успели. Атака наших солдат была мгновенной, не оставляя шансов уйти живыми. Я смотрел на яму, где лежал Гитлер и по моей спине прошёлся морозный озноб - вспомнив его взгляд в бункере. Мне показалось, что это был не Гитлер, а его двойник. Я буквально кожей почувствовал, что там лежал не Гитлер. С дуру или по своей простоте душевной, я поделился своими размышлениями с лейтенантом, и это была моя роковая ошибка!
             Сталину уже сообщили о смерти Гитлера, поэтому сомнения естественно не приветствовались. Но предположения были мною высказаны, и это по мнению лейтенанта, грозило распространению ложной информации. Он сдал меня. Возможно, он хотел выслужиться и получить за это повышение. В этот же день меня арестовали и отправили в Москву на Лубянку, а затем приговор расстрела, который заменили каторжными работами в одном из лагерей Колымы Гулага, из которого я совершил побег. С того времени, я не жил больше под своим именем. Мне повезло - мне удалось сбежать из лагеря, а судьба ко мне благоволила. Наверное она, поняв свою ошибку, решила вознаградить меня. Переходя от погони брод реки, чтобы сбить след собак, я наткнулся на грузовик, скатившийся на бок с обрыва, а возле него окоченевший труп водителя. По всей вероятности, тот уснул и не заметил, как повернулся руль от дороги. Судьба у всех своя...
            Его лицо было объедено мелкими грызунами, которые копошились возле него, а тело разорвано в некоторых местах. По всей вероятности машина на скорости врезалась в поваленное дерево и отлетела с обрыва, где он и погиб. В машине, я нашёл документы водителя и кое какую одежду. Поменявшись с ним одеждой заключённого, которую я порвал в некоторых местах, чтобы имитировать нападение животных, я направился в сторону дороги, где меня вскоре подобрал один из водителей. Он поверил в мою аварию, так как лицо моё было разбито, когда я уходя от побега по броду реки упал, поранившись о камни. Судьба действительно ко мне благоволила, так как водитель не был знаком с тем, который попал в аварию, поэтому мне удалось не привлекая внимания, доехать до большого города и сесть на поезд, чтобы перебраться на Большую землю, где я несколько лет проработал таксистом.
            Мучила ли меня совесть, что я таким образом освободился от преследования? Нет, не мучила. Это был инстинкт самосохранения - обманув систему, я остался жить, а не гнить в лагере, где меня всё равно бы убили. В последующие годы, когда открылись границы, я перебрался в Германию, где до сих пор проживаю, являясь её гражданином. Вот, действительно судьба перевернула всё с ног на голову. Германия, с кем я с 1941 года воевал с фашистами, и под конец войны 1945 года дошёл до Берлина - теперь стала моим домом. Разве это не парадокс судьбы? Я не стал реалибитироваться, чтобы вернуться в Россию. Мой дом там, где я свободен. Ещё я понял - Россия непредсказуемая страна. Ведь не зря говорят " умом Россию не понять" и они правы, потому что здание на Лубянке, всё ещё стоит, как напоминание о прошлом!"

                Предыдущая: http://proza.ru/2025/11/16/779
                начало:http://proza.ru/2025/08/31/1370