По следу Пугачева - 2. Глава 5

       Накануне Нового года жена Марина обрадовала Дмитрия Ивановича неожиданным сюрпризом, вложив в руки мужа книгу Фаддея Булгарина «Воспоминания». Этот человек был известен профессору, как один из первых прижизненных критиков творчества А. С. Пушкина. Началось их противоборство в 1829 году, когда поэт стал публично разоблачать Булгарина, как шпиона и агента III Отделения. Тот в долгу не остался, прибегнув к клевете и доносам. Булгарин издавал газету «Северная пчела», на страницах которой и началась откровенная травля поэта. Особой критике подверглась поэма «Полтава», имевшая целью обвинить Пушкина в антиисторизме, а точнее, в искажении исторических событий и лиц.

       – Открой книгу, на странице 708! – сказала Марина. – Там немного, но думаю тебя заинтересует информация.

       – Чем же меня может заинтересовать недруг Пушкина? – улыбнулся Дмитрий.

       – Почитай, не пожалеешь! – посоветовала жена. – Прямо с начала страницы. 

       – Хорошо, хорошо! – проговорил Дмитрий, открыв нужную страницу. – Уже читаю.

         «На кронштадтском каторжном дворе было несколько человек из шайки Пугачева, людей уже состарившихся и, можно сказать, покаявшихся, – писал Булгарин. – С них сняты были оковы, и они не высылались на работу. Между ними был человек замечательный, племянник казака Шелудякова, у которого, как писано было в то время, Пугачев, пришед на Урал, был работником на хуторе. Этот племянник одного из первых заговорщиков и зачинщиков бунта обучался в первой своей юности грамоте у приходского священника, а во время мятежа находился в канцелярии Пугачева, часто его видел, и пользовался его особенною милостью. В это время (в 1809 году) племяннику Шелудякова было лет шестьдесят от рождения; он был сед как лунь, но здоров и бодр. С утра до ночи он занимался чтением священных книг и молитвою перед образом Спасителя в своей каморке, в которой он помещался один, в удалении от всякого сообщества с каторжными.
       Бывший секретарь пугачевской канцелярии не пил водки, не курил и не нюхал табаку, следовательно, его трудно было соблазнить. Иногда я давал ему деньги на свечи, потом подарил несколько священных книг, оставался иногда по часу в его каморке, слушая его толкование Ветхого Завета и наконец через несколько месяцев приобрел его доверенность. Мало – помалу я стал заводить с ним разговор о пугачевском бунте, и он, как мне кажется, говорил со мною откровенно» (Булгарин Ф. Воспоминания. М., 2001. С. 708).

       – Однако, поворот! – воскликнул Дмитрий Иванович, дочитав нужный абзац. – По всему, это должен быть Иван Яковлевич Почиталин, личный секретарь «императора», но, всюду пишут, что он умер до 1800 года, а тут, уже, 1809 год! Хотя, по всему подходит…

        – Здесь, нужно исходить из того факта, что секретарей у Пугачева было всего два: Почиталин и Горшков! – сказала Марина. – Горшков, был из илецких казаков, поэтому, остаётся один Почиталин.

        – Да, они вместе и наказание одинаковое получили: их высекли кнутом и вырвав ноздри, сослали на каторгу! – заметил Дмитрий. – Меня смущают вырванные ноздри! Булгарин ничего об этом не пишет.

       – Да, действительно странно! – согласилась Марина. – Посмотри на предыдущих страницах, может там найдёшь ответ.

        – Послушай, что нашёл! – обрадовался Дмитрий и стал читать вслух.

       «Теперь разбойники существуют только в романах и повестях, – писал Булгарин. – Но я видел еще в натуре настоящих русских разбойников и пугачевских сподвижников!!! И вспомнить страшно! Что за фигуры, что за ухватки, что за язык! Самый ужасный между этими злодеями был один высокий, сильный мужик, который долженствовал быть красивым прежде, чем клещи палача и печать бесчестия прикоснулись к его лицу. Он был есаулом, то есть помощником атамана разбойничьей шайки, на волжских берегах, и разбойничал лет десять, до поимки и уничтожения всего скопища. Звание его в шайках обратилось ему в прозвание, и все не называли его иначе, как есаулом. Есаул свистел так громко и так пронзительно, что сердце замирало! Воображаю какой эффект производил этот свист на путешественника» (Там же, с. 707).

        – Каково, а! – воскликнул Дмитрий. – Не читай я Железнова, подумал бы, что речь идёт, вовсе, не о Почиталине. Ведь, у Булгарина даже нет намёка на обезображенное лицо бывшего секретаря Пугачева. Значит, его не касались клещи палача…

         – Думаешь, ему не стали вырывать ноздри перед высылкой на каторгу? – спросила Марина.

        – Сдаётся мне, что Почиталин был даже не в каторге, а в особой ссылке, поэтому и вид имел бодрый! – ответил Дмитрий. – Его могли просто изолировать от общества, чтобы не болтал лишнего о службе у царя Петра III.

         – К сожалению, как было на самом деле, мы уже не узнаем никогда, – проговорила Марина. – Булгарин, даже, имени племянника Шелудякова не назвал, мол, догадайтесь сами. Не находишь, это странным?

        – Согласен, времени у Булгарина было предостаточно…

       «Наконец я оставил Кронштадт, – писал Булгарин, – в котором прожил не без пользы около полутора лет» (Там же, с. 709).

       Фаддей Венедиктович Булгарин опубликовал свои воспоминания в шести частях, в Санкт – Петербурге, в 1846 – 1849 годах, уже после смерти А. С. Пушкина. Поэт в своей «Истории Пугачевского бунта» упоминал Данилу Шелудякова, у которого жил Пугачев, но в его работе нет упоминания секретаря Ивана Почиталина. Хотя, именно, Иван Почиталин написал первый Указ «царя Петра III», который огласили 17 сентября 1773 года, давший своеобразный старт страшному «русскому бунту»:

        «Самодержавнаго императора, нашего великаго государя, Петра Федаровича Всероссийскаго и прочая, и прочая, и прочая.
        Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежным царям служили до капли своей до крови, дяды и отцы вашы, так и вы послужити за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу. Когда вы устоити за свое отечество, и не истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будите мною, великим государем, жалованы: казаки и калмыки и татары. И которые мне, государю императорскому величеству Петру Фе[до]равичу, винныя были, и я, государь Петр Федарович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до усья и землею, и травами, и денежным жалованьем, и свиньцом, и порахам, и хлебным провиянтам.
        Я, великий государь амператор, жалую вас, Петр Федаравич.
        1773 году сентября 17 числа» (РГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 76).

        – Что интересно, Марина, – обратился Дмитрий к жене, – историк Николай Федорович Дубровин, в отличие от того же Пушкина, в своей 3-х томной монографии «Пугачев и его сообщники» подробно рассказал о деятельности Ивана Почиталина, в качестве секретаря Пугачева.

         – Но, тот же Дубровин ни словом не обмолвился о Шелудякове! – заметила жена.

        – Да, ты права! – вздохнул Дмитрий. – Очень странная история приключилась с этим Данилой Шелудяковым, надо сказать…

        Новый 2003 год стал поворотным не только в жизни профессора Дорофеева, но и в жизни России, в целом. После новогодних праздников, Сафронов пригласил Дмитрия на срочную встречу в конспиративную квартиру, находившуюся рядом со станцией метро «Кожуховская». Добираться пришлось с двумя пересадками, за то сам район «Южного порта» был хорошо знаком Дмитрию Ивановичу, ещё со студенческих лет, поэтому найти нужный адрес большого труда не составило. Профессор уже знал, что генерала перевели из ФСБ в Федеральную службу налоговой полиции, и в голове мелькнула мысль, что конспиративная квартира могла числиться за этой службой. Обстановка в квартире была, вполне, домашняя, чем резко отличалась от тех, где ранее происходили встречи генерала с профессором. Однако, большой жизненный опыт подсказал Дмитрию: сделай вид, как – будто тебе безразлично, если Сафронов найдёт нужным, то сам расскажет.

        – Проходи, Дмитрий Иванович, чувствуй себя, как дома! – заявил Сафронов после приветствия. – Не стесняйся, это квартира Гриши. Помнишь водителя, который тебя ко мне привозил?

        – Как же, помню, конечно! – оживился Дмитрий. – Где он сейчас?

       – Работает в структурном подразделении «ЮКОСа», ведущим инженером! – ответил Сафронов. – Кстати, благодаря тебе его приняли там, как внука Виктора Кушнаря.

       – Как сам, освоился на новом месте службы? – спросил Дмитрий.

       – Налоговую полицию скоро закроют! – ответил Сафронов. – Меня к ним перевели, чтобы следы запутать. Пусть Лифшиц ломает голову, куда исчез генерал Сафронов. А мы, тем временем свою игру начнём, где Лифшиц, как «пешка» ходить станет…

       – Без поддержки руководства, вряд ли получится, – засомневался Дмитрий.

       – Прости, надо было с этого и начать! – спохватился Сафронов. – Мой отдел перешёл под начало молодого полковника и остался в прежней структуре, а меня, якобы, перевели в налоговую полицию, но фактически подчинили непосредственно директору ФСБ, так что пляши и пой! Моей спецгруппе санкционирована оперативно – розыскная деятельность по делу Лифшица и открыто финансирование всех расходов. Как тебе такой расклад? 

       – Отлично! – обрадовался Дмитрий. – Разливай, по такому случаю…

       В январе – начале февраля, у студентов наступила пора экзаменов за 1-й семестр, – «сессия», во время которой у профессорско – преподавательского состава тоже не было лишней минуты, чтобы заниматься посторонними делами. Однако, профессор Дорофеев, даже, в ходе экзамена умудрялся заглядывать в материалы Пугачевского бунта. Студенты сделали для профессора распечатку «Летописи Рычкова», из которой А. С. Пушкин черпал информацию для своей «Истории Пугачевского бунта». По сути, записи старого академика П. И. Рычкова об осаде Оренбурга, явились тем первоисточником, которому поверил поэт. И не только Пушкин поверил в достоверность записей, оставленных Петром Рычковым, но и Фаддей Булгарин, вероятно, не сомневался в них, иначе бы не упоминал Шелудякова.

       «По разным приватным известиям, – писал Рычков, – якобы он Пугачев еще в то самое время, когда по высочайшей конфирмации, за убийство генерал – майора Траунбенберга и за предписанные злодейства, зачинщикам чинено наказание, был на Яике и шатался между дворов в крайней бедности, а наконец жил в работниках на хуторах тамошнего казака Данилы Шолудякова, чрез которого, приобщая к намерению своему зломысленных казаков, начал с ними советовать о новом возмущении; вначале с казацкой стороны, как сказывали, представлено было первое намерение о побеге к Каспийскому морю, чтобы там им угнездится и сделать себя независящими; но Пугачев весьма хитро и коварно внушал им о себе, что он есть император Петр III, спасся от погибели своей уходом, и был между тем в разных государствах, склоняя, чтоб они, признав его за законного своего государя, к доступлению на престол ему помогали; а он будет их предводителем и в свое время наградит их многими милостями, и проч., в чем их на том же Шолудякова хуторе в августе месяце и утвердил, да и набрал он там во время сенокосное в сообщество свое яицких казаков и разного сброду до трехсот человек, с которыми начал приближаться к Яицкому городку» (ФЭБ: Рычков П. И. Осада Оренбурга (Летопись Рычкова). С. 210).

       Дмитрий Иванович помнил из разговоров с профессором Кушнарём, что признание и интерес читателей к «Истории Пугачевского бунта» пришли уже после смерти Александра Сергеевича Пушкина. Собственно, Фаддей Булгарин должен был знать об этом, как никто другой. Ведь, благодаря его критики исторического очерка, продажи изданной «Истории Пугачевского бунта» были на очень низком уровне. Вероятно, после смерти поэта, критик не стал подвергать сомнению его талант, как историка, поэтому умолчал имя племянника Шелудякова, назвав его, при этом, «бывший секретарь пугачевской канцелярии».

       «Во время сего сражения отхвачено и поймано: из злодейских сообщников 7 человек, в том числе один яицкий казак из первейших сообщников самозванца, прозваньем Шелудяков*, – писал Рычков. – 15-го числа поутру в начале 10 часа показались злодеи великим своим людством, идущие к городу… Там бывшие люди сказывали, что вчера осмотря убитые тела, и некоторые привязав к лошадиным хвостам, утащили к себе в лагерь, а с других сняв одежду, нагими оставили; вероятно казалось, что они между убитыми смотрели и искали вышеозначенного вчера пойманного казака Шелудякова, начальнику злодеев столь надобного. Говорили еще, якобы некоторые, подъезжая ближе к городу, кричали, чтоб оный Шелудяков отдан был им; в прочем постояв оные злодеи на Сыртах против города и до первого часа пополудни не сделав ни одного выстрела из пушек своих, возвратились опять в свой лагерь. 16-го числа, как в ночи, так и днем, ничего особенного не произошло… 17-го числа ночью ничего ж не было, а пред светом, как слышно было, подбегали к Бердским воротам три человека из злодеев и кричали, чтоб выдан был им вышеозначенный захваченный злодей Шелудяков. Случившиеся тут на валу яицкие казаки кричали ж, ответствуя, чтоб они привели в город сына его (то есть, предводителя своего), за что дано им будет награждения 500 руб.; что они злодеи, выслуша, ничего более не говоря, поехали назад» (Там же, с. 251 – 252).

      Однако, ещё более важную информацию профессор Дорофеев почерпнул из сноски, под «звёздочкой», которую обнаружил в конце Летописи Рычкова:
      * «Оный яицкий казак есть тот самый, у которого самозванец Пугачев, как сказывали, напред сего в работниках был, и у коего потом на хуторах для бунта сборища и совещания происходили, да и условленность, как выше значит, чтоб его, назвав царем, под сим именем умножить бунтовщичью партию свою. Поимка его Шелудякова сопряжена была с удивительным случаем, ибо он, признав городскую партию за свою, прискакав, кричал, чтоб как можно скорее сделали они удар в правую сторону, но позади городской ехавший за ним казак, наскакав, ухватил его за ворот и закричал, чтоб его ловили или убили, сказывал, что он есть Шелудяков из самых главных злодеев, и так он и пойман. При допросе сперва, хотя ни на что ответствовать он не хотел и ничего не говорил, но по долгом истязании, и сам в том признался, особливо, когда войсковой старшина Бородин был к тому призван, стал его уличать, слагая всю вину на дьявола, что он его научил. Сей злодей наконец уже был в раскаянии и о всем подробно показывал, но после дней через пять сидя в тюрьме умер» (Там же, в сносках).

       «Итак, если следовать официальной версии, то Данила Шелудяков должен быть для беглого казака Емельяна Пугачева, как отец родной, раз он приютил его на своём хуторе, и тут, даже, дело не в возрасте, а в традициях того времени», – размышлял профессор Дорофеев, лежа дома на диване: «Таким образом, про него, после смерти в тюрьме, не то что забыть, а должны были упоминать на каждой странице следственного дела, хотя бы в начале бунта. Однако Данилы Шелудякова там не было, а фигурировал лишь казак Денис Пьянов, в доме которого Пугачев проживал. Кстати, последний тоже умер в тюрьме. Но, с Шелудяковым всё вышло наоборот: он остался жив и, даже, наказания никакого не понёс. Почему? С одной стороны, это могло быть связано с тем, что на его хуторе проживал царь Пётр III, а не беглый казак Пугачев. По преданиям, никто из близкого окружения «беглого царя» не был наказан. Тогда, как объяснить, что казак Данила Шелудяков назначенный на службу в Кизляр осенью 1772 года, летом 1773 года пребывал на своём хуторе? В таком случае, его показали бы в Списке яицких казаков 1773 года «в бегах», но этого нет. Тут, как ни крути, а вывод напрашивался сам: этот Данила Шелудяков был «засланный казачок» в близком окружении главного бунтовщика, которого в нужный момент умело вывели из «дела». С другой стороны, под именем казака Данилы Шелудякова, который в то время, действительно, находился на службе в Кизляре, мог действовать опытный агент Тайной канцелярии, приставленный обер – секретарём Шешковским к беглому государю Петру III, уже непосредственно, на Яике. В таком случае, признать в Лже-Шелудякове хозяина хутора, настоящего Данилу Шелудякова, должны были люди из ближайшего окружения беглого царя. Получается, что окружение было в штате Шешковского».
 
        – Марина, твой предок, Струняшев, помниться после бунта Пугачева, недолгое время сидел в тюрьме, не знаешь в какой? – спросил Дмитрий у жены.

        – Точно не знаю, но не в Уральске! – ответила Марина. – Тебе зачем, опять за старое взялся?

        – Не даёт покоя Пугачевский бунт, – признался Дмитрий. – Пытаюсь разгадать роль Данилы Шелудякова в яицких событиях.

        – Не хочу тебя расстраивать, но больше, чем написано о Даниле Шелудякове теми же Пушкиным, Рычковым или Булгариным, уже не узнаешь! – сказала Марина. – И зачем, только, я тебе эту книгу Булгарина показала? Лучше бы промолчала. Где правда, а где вымысел, одному Господу Богу известно.

       – Согласен! – закивал головой Дмитрий. – Но, хотя бы порассуждать на эту тему, надеюсь, можно?

        – Конечно, можно! – добродушно ответила Марина. – Однако, все твои рассуждения приводят к одинаковому выводу: не беглый казак, а настоящий царь стоял во главе бунта.

       – Ты права, дорогая! – сказал Дмитрий, обняв жену за плечи. – Обещаю забыть, хотя бы на время, о Пугачеве и его сообщниках. Кстати, нас пригласили на приём!

      – Когда, к кому? – спохватилась Марина. – И ты молчишь? Ведь, надо подготовиться!

      – Успокойся, ещё не скоро, в середине апреля! – ответил Дмитрий. – Сам только сегодня узнал. Юбилей компании «ЮКОС», а я у них историком на полставки состаю.

       – Это же, нефтяники! – воскликнула Марина. – Ты с какого бока к ним прибился? Туда с улицы случайных людей не берут.

       – Товарищ в акционерах ходит, он меня и устроил! – ответил Дмитрий. – Нечего воду в ступе толочь, вот примерный дресс-код, согласно которому нужно выглядеть.

        С этими словами Дмитрий протянул жене лист бумаги, где было написано чёрным по белому: «На корпоративном банкете компании «ЮКОС» мужчинам желательно быть в смокингах или торжественных костюмах, а женщинам рекомендуются вечерние наряды, которые можно заменить на юбку с блузой или брючный костюм. Украшения допускаются как драгоценные, так и из искусственных камней, один – два предмета».

         – Как тебе, условия? – спросил Дмитрий.

       – Честно говоря, ожидала худшего! – просияла Марина. – С одеждой понятно, а вот про туфли ничего не сказано.

        – Туфли классические…

        – А, где будет банкет?

        – В концертном зале «Россия»!

        – Да?! Вот уж повезло, так повезло! Сказать на работе, не поверят…

       15 апреля 2003 года, сотрудники и приглашенные гости отмечали юбилей нефтяной компании «ЮКОС». Супруги Дорофеевы немного опоздали к началу официальной части, поэтому не услышали приветствие президента РФ В. В. Путина, зачитанное Александром Волошиным, главой администрации. Пропустили и поздравление от премьера Касьянова. А вот, речь министра энергетики Юсуфова запомнилась очень хорошо. Тем более, после тёплых слов, он лично наградил лучших сотрудников компании.
        «Желаю Вам успехов в работе, и добиваться дальнейших улучшенных показателей!», – с пафосом говорил Юсуфов: «Всего Вам доброго и всего Вам наилучшего. И позвольте вручить приветственный адрес Министерства энергетики от имени сотрудников ТЭК одному из лучших менеджеров России, руководителю компании «ЮКОС» Михаилу Борисовичу Ходорковскому. Спасибо Вам».

        Во время выступления министра образования Филиппова, к Дорофеевым подошёл Лифшиц. Окинув профессиональным взглядом супружескую пару, американец сказал:

        – Дмитрий, познакомьте старика с вашей очаровательной спутницей!

        – Михаил Соломонович, это моя супруга, Марина Васильевна, – Дмитрий показал рукой на жену, а повернувшись к ней, сказал – Марина, это тот самый акционер, который помог мне с работой.

      – Спасибо Вам, Михаил! – произнесла заученный текст Марина. – Можно, я буду так Вас называть?

      – Конечно, какие могут быть формальности! – ответил Лифшиц. – Тогда и мне позвольте называть Вас просто по имени, Марина?

      – Ради Бога, Михаил! – ответила Марина. – Вы, даже, не представляете, как выручили нас. На зарплату профессора можно лишь выживать, а не достойно жить в столице.

       – Вот и сейчас готов предложить Дмитрию выгодную командировку, если, конечно, Вы, Марина, не станете возражать?

       – Да, кто же от выгоды откажется? – вопросом на вопрос ответила Марина. – Раз на основной работе не платят, так лучше на стороне подзаработать.

       – Марина, тогда я украду вашего супруга не на долго, а Вы, пока обратите внимание на сцену.

       В этот момент митрополит Сергий зачитывал послание патриарха Московского и всея Руси Алексия II, о награждении Михаила Ходорковского орденом святого благоверного князя Даниила Московского II степени. После чего состоялось, непосредственно, само награждение. Марина с интересом смотрела на сцену. Жена профессора удивилась внешнему виду главы огромной компании, который был одет, даже, очень скромно – в водолазке. Потом Ходорковский спокойно ходил по рядам, со многими здоровался и общался. В какой – то момент он подошёл к Лифшицу и Дмитрию. О чём был разговор, Марина не расслышала, но по улыбке на лице мужа, поняла, что всё складывалось, как нужно для Дмитрия, то есть удачно.

       – Сегодня насмотрелась на сцену, что не могу не спросить: как я сыграла свою роль? – спросила Марина, как только Дорофеевы переступили порог своей квартиры. – Не через чур перегнула палку с любовью к лёгкой наживе?

       – Просто замечательно! – ответил Дмитрий. – Михаил предложил мне сопровождать Ходорковского в поездке по Сибири. Послезавтра вылетаю с его командой в Тюмень.

       – Что за команда? – спросила Марина, хихикнув. – Надеюсь, не стриптизёрши?

       – Солидные все люди: артисты, писатели, спортсмены, вроде, из КВНа кто – то! – ответил Дмитрий. – Меня в качестве историка берут, чтобы написал книгу к следующему юбилею компании. Ходорковский задумал создать свой научный центр. Размах, просто колоссальный! Опять же, Ходорковский обещал достойную оплату.

       – Насколько дней командировка? – спросила Марина. – Что возьмёшь с собой?

         – Точно не знаю, но Михаил сказал, что будет несколько поездок по стране, – ответил Дмитрий. – Возьму, как всегда командировочный набор и томик Дубровина…

        – Ты же обещал забыть на время о Пугачеве! – напомнила Марина.

        – Кстати, нашёл там интересный эпизод, связанный с твоим предком, атаманом Струняшевым! – выпалил Дмитрий. – Вот, послушай, что пишет Дубровин, ошибочно называя твоего предка, почему то, Труняшевым.

       «25 марта Кандауров выступил из Астрахани, присоединил к себе роту Арбекова, 200 донских казаков, 300 калмыков из отряда князя Дондукова, и лишь 1 мая подошел к Гурьеву – городку, где был встречен атаманом Труняшевым и 10 казаками, – писал Дубровин. – Прибыв в лагерь отряда на Черную речку, в 12 верстах от городка, депутаты от имени «всего злодейского их общества» передали ключи города и просили пощады и помилования. Казаки не считали возможным сопротивляться; они уже знали, что дело их проиграно, что самозванец разбит и бежал из Берды» (Дубровин Н. Пугачев и его сообщники. В 3-х томах. – Т. 2. – СПб., 1884. С. 307 – 308).

       – Возле Гурьева стоял посёлок Кондауровский! – сказала Марина. – Не на том ли месте, где встреча происходила?

       – А ты, говоришь, забудь на время, – ответил Дмитрий. – О предках забывать нельзя!

       – Согласна, согласна, дорогой! – засуетилась Марина. – Давай, всё же, определимся с дорожным багажом…

       В Нефтеюганске, на праздничном митинге, Дмитрий Иванович, вдруг, увидел Гришу, которому организатор предоставил слово, назвав его ведущим специалистом компании, Григорием Викторовичем Кушнарём. Молодой человек держался уверенно и бодро, с пафосом рассказывая о достижениях регионального подразделения «ЮКОСа» в добыче нефти в суровых сибирских условиях. Отдельно отметил самоотверженный труд вахтовых нефтяников из Западной Украины, которым не только создали хорошие бытовые условия, но и открыли униатскую церковь, для удовлетворения религиозных потребностей. После митинга начался театральный фестиваль, и Дмитрий потерял из вида Гришу. Собственно, по инструкции, подходить, а тем более, разговаривать с Гришей, Дмитрий не имел права. Официально они не были знакомы, поэтому, даже, их случайная встреча могла вызвать подозрения у Лифшица, у которого везде были свои «глаза и уши». Шпионская игра шла по своим правилам, отступать от которых было нельзя.

      После выступлений в Пыть – Яхе, Дмитрия Ивановича пригласили в Тюмень, где телекомпания «Регион – Тюмень» подготовила к эфиру серию передач о празднованиях юбилея компании «ЮКОС». Профессор Дорофеев прочитал лекцию о народонаселении Сибири, затрагивающую в основном коренные народы Севера. Об этом просил Лифшиц, который тоже прилетел в Тюмень. Из разговоров с ним, Дмитрий понял, что американец вынашивает идею создания Конфедерации народов Сибири и Дальнего Востока. Замысел был таков: оторвать Сибирь от остальной России, разделив огромную территорию на ряд независимых государств. Лифшиц спал и видел Саха – Якутию, Бурятию, Тыву, Эвенкию и другие независимые национальные государства, в составе Конфедерации, свободной от российского влияния и опеки. Экономика, богатых полезными ископаемыми государств, должна опираться на транснациональные компании с американским капиталом. У власти должны находиться национальные правительства, разделяющие ценности американской демократии и западного образа жизни. Компания «ЮКОС», по мнению Лифшица, должна стать инструментом осуществления его грандиозного плана. Американские компании уже обложили «ЮКОС» со всех сторон, намереваясь войти в число его главных акционеров.

       Дмитрий Иванович несколько раз ездил по России в составе рабочих групп, делегаций и комиссий, иногда, вместе с Михаилом Борисовичем Ходорковским, иногда, без него. За последний год много изменений произошло не только в политике государства, но также и в головах россиян. Всё меньше из них мечтали о сытый и роскошной жизни, как на Западе. К людям постепенно приходило осознание, что России нужен свой путь экономического развития, где нет места олигархам и иностранному вмешательству в дела государства.

        25 октября 2003 года, в аэропорту города Новосибирска, сотрудниками милиции и бойцами ОМОН был арестован Михаил Ходорковский, главный акционер и фактический хозяин «ЮКОСа». Причиной ареста явилось сокрытие доходов и неуплата налогов. Арест инициировала Налоговая служба. После ареста главы «ЮКОСа», подаёт в отставку глава администрации президента РФ, Александр Стальевич Волошин, которого считали самым настоящим демократом в кремлёвском окружении Путина. Профессор Дорофеев, вдруг, вспомнил фразу Волошина, произнесённую в начале 2000 года, относительно президента РФ В. В. Путина, в интервью какой – то газете: «Мы его полностью контролируем». Время течет, всё меняется, и никуда от этого не денешься. Пугачевский бунт оставался в центре внимания профессора Дорофеева, который всё чаще проецировал его на современную действительность, находя массу совпадений.