Вздох сердца

В тот утренний час, когда птицы ещё не разобрались, кому первой начинать перекличку, я вышел на берег воображаемой реки. Вода текла из ниоткуда в никуда, развернув свою зеркальную гладь, в которой можно было увидеть всё, кроме своего лица. Я ловил в ладонь этот непостижимый блеск и, конечно, пытался его объяснить. «Плотность воды – это функции молекулярных связей», – подсовывал мне разум справку. Но пальцы оставались сухими, а тайна – нетронутой. И тогда раздался тихий смешок, будто кто-то откинул голову и позволил смеху пройти бесконечный путь от горла до звёздного свода: «Ты собрался измерить глубину линейкой. Разве не слышишь плеска?»
Я слышал, но привычка рассчитывать всё на глаз цеплялась за мысли, как репейник за штаны. Так, наверное, и начиналась безнадёжная погоня за Богом-понятным, Богом-последовательным, Богом-уложенным в скобки. Мы вычисляем Невычислимое почти с академической страстью: проглотили Аристотеля, разжевали Августина, сварили Спинозу с Хайдеггером. Пили этот бульон десятилетиями, а вот сытость почему-то не наступает. Всё потому, что бульон из книг невозможен без вздоха сердца, а мы пытаемся дуть только мозгами.
Мне вспоминается притча. Птенец просил у ветра формулу полёта. Ветер подарил ему крыло. Птенец воскликнул: «Но это же предмет, а не ответ!» – и спрятал крыло в гнездо, продолжив ждать уравнений. Вскоре крыло покрылось плесенью, а птица так и осталась учёным червяком, рассуждающим о аэродинамике.
Так и мы: вместо того, чтобы любить, выстраиваем схемы. Мы боимся оказаться в густой тишине, где нечего объяснять, остаётся только чистое присутствия. Нам легче анализировать Божественное Слово, чем открыть грудь навстречу его дыханию. Можно всю жизнь мастерить перископы и телескопы, но единственную каплю любви не удержит ни один объектив.
Скажем честно: интеллект – великий фокусник. Стряхнёт из рукава колоду аргументов, запустит голубя интерпретаций, из цилиндра вытащит ухмыляющегося кролика скепсиса, и публика захлопает. Однако сцена застынет, как только кто-то выключит свет – в темноте фокусы обнуляются, остаётся только дыхание. А дыхание, если слушать, говорит: «Я и есть ответ. Слышишь? Вдох. Выдох. И снова вдох».
В этот момент внутренний адвокат начинает протестовать: «Но как же различить иллюзию и истину? Где гарантия, что мы не обманываемся?» Гарантия – мираж для беспокойного ума. Смотри: когда ты укусишь яблоко, нужно ли тебе удостоверение Минздрава, что сладость реальна? Зубы и язык – вот твои подписи. Любовь такая же: она удостоверяет себя самой собой.
Мне довелось однажды идти по пустыне Раджпутаны, где песок издаёт звуковой тон, похожий на глухой барабан. Солнце выжигало из мыслей всё лишнее, и в какой-то миг я почувствовал, что понимаю ещё меньше, чем утром, зато каждое дыхание стало тяжёлым, как золото. Тогда в сознании вспыхнула странная фраза: «Не понимай, а принимай». Я сперва оттолкнул её – так отталкивают торговца на вокзале: «Нет, спасибо, ничего не нужно». Но фраза прилипла, и с каждым шагом песок пустыни отвечал: «А-у-м».
Что мы делаем, приходя к мастеру, будь то Мехер Баба или безымянный пустынник, живущий в шалаше из тростника? Мы относимся к нему, словно к живой задаче по математике. «Сколько будет три кармы плюс два благодати?» – спрашиваем прямодушно. Мастер улыбается, откусывает яблоко и отдаёт нам оставшуюся половину. Некоторые раздражаются: «Ну при чём здесь яблоко? Дай точную формулу!» А он может лишь сказать: «Ешь». Вкус – это единственный язык, на котором с нами разговаривает безмолвие.
И всё-таки ум непоседлив. Он бегает вокруг, как щенок, тянет за полу: «Объясни, почему мастер сделал так, а не иначе? Почему Иуда получил поцелуй, а Пётр – упрёк? Почему одних держат ближе, других – на расстоянии?» Мы забываем, что для глаза, глядящего сквозь цветное стекло, любой свет окрашен. Попробуй снять линзу – и выяснится, что «многие лица» одного ответа были нашим собственным калейдоскопом, а не прихотью бесконечного.
Это не значит, что думать вредно. Мы дышим головой так же, как лёгкими. Но есть миг, когда стоит прекратить жевать мысль и позволить ей раствориться, как сахар в чае. Только тогда чай превращается в приятный напиток, а не в предмет лабораторного анализа. Сахар же, пока он кристаллический, лишь раздражает зубы.
Однажды вечером, беседуя со старым дзэн-монахом у подножия Фудзи, я пожаловался: «Чем больше читаю сутры, тем меньше понимаю». Он поднял взгляд на вершину, где облака обнимались с вулканом, и сказал: «Если тебе дали пиктограмму ветра, зачем ты пытаешься сдуть ею пепел? Ветер – уже здесь. Дуй, но не объясняй». И, словно в подтверждение, подул ветер, уронивший мне на колени кленовый лист. Монах склонил голову: «Комментарий получен».
Наверно, именно так объясняет свои «поступки» Божественное: луна всплывает над крышей, ребёнок внезапно смеётся во сне, незнакомец придерживает для тебя дверь. Это штрихи Бесконечности, настолько простые, что мозг, обожающий фейерверки, отмахивается: «Скучно, ничего особенного». Но сердце, если оно не закрыто, отвечает: «Вот он, ответ».
Попробуйте однажды прожить день без внутреннего суда. Не пытайтесь оценивать, соответствует ли ваша улыбка канонам Искупления, влезает ли доброе слово в протокол святости. Просто сделайте это, будто птица встряхивает крыльями перед рассветом. А вечером спросите себя: «Что осталось непонятным?» Вы, возможно, обнаружите приятную пустоту, как чисто вымытую кастрюлю, готовую принять любое варево. Эта пустота – не зияние, а приглашение.
Конечно, сомнение будет возвращаться, как служебная собака, натасканная на поиски противоречий. Оно войдёт и скажет: «Где доказательства, что всё к лучшему? Взгляни на войны, болезни, несчастные случаи». В такие минуты не спешите отвергать сомнение. Посадите его рядом, налейте чай. Скажите: «Давай смотреть вместе». И тихонько коснитесь стенок души, где в тайных нишах хранится доверие – не слепое, а зрячее, которое видит глубже поверхности и говорит: «Даже тьма – обратная сторона света». Тогда сомнение, встретившись с этим утверждением, постепенно станет прозрачным, как стекло, через которое видно ещё дальше.
В конце концов, что такое вера, если не согласие играть, не зная партитуры? Мехер Баба говорит: «Я играю простую игру, а вы путаетесь, пытаясь её проиграть на слух». Представьте, что оркестр внезапно перестал звучать, и дирижёр протягивает вам скрипку. Вопрос не в том, поймёте ли вы симфонию, а в том, зазвучит ли струна, когда вы проведёте по ней смычком своего сердца.
Возможно, мы никогда не постигнем смысла всех жестов Вечности. Да и нужно ли? Есть древняя индийская легенда: когда Бог окончил творение, он спрятался в сердце человека. Слишком уж просто было бы искать Его на Олимпе или в небесах. Прятки удались – люди ищут снаружи, а дверь давно изнутри незаперта. Стоит лишь повернуть ключ тишины, и откроется комната, где нет мебели аргументов, но горит светильник любви.
И тогда, поймёшь ли ты что-то или нет, станешь ли мудрецом или останешься растерянным ребёнком, – уже не важно. Ты будешь дышать, как река течёт, как звезда гаснет, как таинственный смех растворяется в утреннем воздухе. А каждый вдох и выдох станут тем самым божественным ответом, который никогда не нуждался в переводе.