Витки одной спирали 7

Роберт Хаус возник в дверях и остановился без единого слова, но с многообещающим взглядом -  настолько многообещающим, что привыкший встречать его улыбкой Грег на этот раз улыбку поспешил пригасить.
Сообщать пациентке о том, что вошедший - врач, в отличие от варианта с появлением Хауса - старшего, нужды не было: Роберт аккуратно носил и халат, и бейджик. Но вот в изгибе губ его сейчас угадывалось что-то отцовское, и Грег ощутил смутное беспокойство, без которого, вводя пункционную игру в обнажённую грудь пациентки, легко обошёлся бы. Но формально Роб не мешал -  ждал молча, а в руках у него была синяя "онкологическая" папка. Консультация? Ну, да!  Станет доктор Р. Хаус обращаться за консультацией к вчерашнему студенту, если в его распоряжении маститый врач с той же фамилией и стажем, сколько не живут.
Тогда зачем он здесь, и почему его ярко-голубые, обычно добрые глаза сделались холодными и колючими, как кристаллики льда в редкие в Принстоне морозные дни?
К чести Грега, ему удалось даже под этим взглядом благополучно взять материал для биопсии и правильно подписать его для отправки в цитологическую лабораторию. Назначив пациентке время для следующей явки, он проводил её до двери, где Роберт посторонился, пропуская её, и даже наклонил голову в вежливом прощальном поклоне,  и только потом Грег обратился к нему с требовательным и немного капризным:
-  Ну, чего?
Роб хлопнул папку перед ним на столик для осмотра и откинул корочку.
- Якен Фейслес, - прочитал Грег вслух. - И...?
- Помнишь его?
-  Из-за имени и запомнил. Прикольно, да? Якен Безликий...
-  Прикольно, -  ледяным голосом согласился Роб. - Внекостная саркома Юинга, терминальная стадия...  Всё ещё прикольно?
Грэг побледнел. Он
потянулся к истории болезни и, цапнув её,  поспешно ,почти судорожно, принялся листать, словно там, среди записей, скрыт был от него какой-то подвох, о котором он не догадывался, и только сейчас прозрел. Запись анамнеза, распечатки из лаборатории.
Роберт смотрел молча, не позволяет своему взгляду ни осуждения, ни превосходства.
Но это вымученное бесстрастие не могло обмануть.
- Как ты понял? - вдруг отрывисто спросил он, не отводя взгляда от страницы.
-  Как ты не понял! -  отрикошетил Роберт.
Грег проглотил упрёк, но несколько мгновений ему на это проглатывание потребовалось, защищаться он принялся не сразу. Но он не был бы Ураганом Уилсоном, если бы не попытался:
- Да там банальный стоматит был! С чего я должен был…
- С того, что от банального лечения ему лучше не стало. Ты почему цитологию не взял?  Это визуальная форма, ничего никуда тыкать не надо, простой отпечаток слизистой. Как появился случай женщине грудь помацать, ты биопсию не забыл, - он кивнул в сторону двери, за который скрылась пациентка.  -  Во рту у ребёнка не так интересно?
Роберт был вне себя от гнева – Грег это отчётливо понял, потому что ничего подобного раньше Роберт Хаус говорить себе не позволял. Тем более Грегу, которого всегда считал за младшего и чувствовал за него ответственность – в воспитании в том числе, и в воспитании пристойной речи - тоже. Но, возможно, именно эта ответственность и доводила сейчас старого приятеля до белого каления.
Бледность Грега сменилась румянцем:
- Ты... Ты мне посторонние мотивы приписываешь? Я просто взял цитологию из образования молочной железы.
- Какого дьявола ты не взял его из образования ротовой полости?
- Это был банальный стоматит, когда я его смотрел! – Грег почти привизгнул в панике.
- Нет, Ураган, -  устало отозвался Роберт, отрезвлённый этим паническим привизгом и потому значительно понизив тон, но от этого его голос зазвучал ещё более веско. - Это и тогда была саркома. Это с самого начала была саркома, а ты не разобрался и упустил время. А теперь этот ребёнок умирает, и сделать уже ничего нельзя.
Пятна румянца на лице Грега медленно выцвели. Попытка отрицания провалилась, гнев не имел под собой почвы,  пора было переходить к торгу.
Они оба долго молчали -  Роберт, выпустив пар, Грег, не зная, что, собственно, тут можно  говорить. Но говорить было нужно. Грег Уилсон никогда не глотал неприятности без сопротивления. А то, что перед ним возникла в полный рост именно неприятность, сомнений не было.
Наконец, словно ни к кому не обращаясь, он всё- таки произнес:
-  Что же нам теперь  делать?
- Вот! В этом ты весь! -  снова взорвался  Роб. - "Нам"! Напортачил ты,  а делать что-то теперь  нужно нам.
-  Тебе сейчас важна дискуссия о правильном употреблении  местоимений?  - как-то пренебрежительно спросил Ураган. - Или поговорим о чём-нибудь поважнее? Сам же  говоришь: мальчик умирает...
- И ты в этом виноват! – Роберт ткнул пальцем ему в грудь.
- Да, - сказал Грег. - Я в этом виноват. Что дальше?
- Но вины ты не чувствуешь, - констатировал Роб.
- Тебе зачем моя вина? Этому пацану от неё полегчает?
- Этому – нет. Но, может быть, полегчает другому, с которым ты уже не снебрежничаешь.
 На этот раз Грег не только долго молчал – он и не глядел на Роберта. Он глядел в окно – большое пластиковое, за которым слегка шевелились от ветра и дождя – пошёл всё-таки дождь – чёрные кленовые ветки со скрученными листьями. На одной из веток сидела ворона и покачивалась – ветка казалась слишком тонкой для её упитанной тушки.
- Ты так говоришь, - наконец, произнёс он  -негромко и по-прежнему любуясь вороной – словно этот мальчик уже всё равно умер.
- Так и есть, - безжалостно отрезал Роберт.
- Ну, ты не лучший в мире эксперт… Даже не лучший в штате…
Роб понимающе покивал:
- Цепляешься за соломинку…
- Ну, а кто бы не цеплялся…
- Не выдержит твоя соломинка. Не надейся.
- Я не снебрежничал, - тихо но упрямо проговорил Грег. – Я ошибся. Не подумал. В голову не пришло.
- А должно было.
- Ну, и что ты теперь тут стоишь и цедишь из меня жизнь по капле? – голос Урагана окреп, в нём появился – всё таки, появился – гнев. – Дать тебе расписку, что я достаточно удручён?
- Нет. Расписки мне не надо. Но ты должен рассказать Чейзу. И осмотреть пациента. И объяснить его матери, что происходит.
- Без тебя я это всё понимаю. Ну? Чего ещё тебе? – он снова взял папку и захлопнул её перед лицом Роба – резко, с шумом, так, что у Роба ресницы взметнуло порывом ветра от страниц.
- Хочешь, я с тобой пойду?
Грег опустил руки, и папка повисла, прихваченная за уголок только двумя пальцами.
- Да, - тихо сказал он. – Хочу…

ЧЕЙЗ
Защита «джи-эйч». Я не мог пропустить такого зрелища, особенно после того, как Форман при мне бесновался, плюясь и шипя, как перегретый утюг, мрачно пророчествуя, что «когда-нибудь этот уголовник не просто сядет – он на электрический стул сядет, вот!». Причём, на моё замечание о моратории на смертную казнь в Нью-Джерси с две тысячи седьмого года, он заявил, что ради Хауса мораторий отменят или отвезут его специально в такой штат, где ещё казнят.
Под другим углом мне осветил ситуацию Уилсон. Этот посмеивался и, как всегда, восхищался интриганскими способностями доктора Хауса. Но насчёт электрического стула он сказал, что с Форманом, пожалуй, согласен: если в Нью-Джерси и введут снова смертную казнь, то Хаус будет в первой десятке претендентов на неё.
С самим Хаусом я и словом перекинуться не успел - заседание началось.
Представителем «Истбрук-Фармасьютиклз» оказался молодой хлыщеватый парень с френчем на ногтях, от министерства сидели сразу трое, остальные – незнакомые: наверное, из патентного бюро, какие-нибудь эксперты от фармацевтики, ну, и наши: члены правления, кафедралы, как выразился когда-то Хаус, «всякая маститая шелупонь»
Нет, на них, в принципе, даже написано было, кто есть кто, но я не вникал. Форман успел сменить рубашку и галстук – был теперь в белом, как ученик воскресной школы. Уилсон свою речь законспектировал – держал в руках и то и дело то опускал на неё глаза, то закатывал – учил.
Хаус надел галстук. Уже одно это стоило того, чтобы прийти посмотреть. Галстук был тёмно-бордовый и совершенно не гармонировал с голубой рубашкой, но тем заметнее лез в глаза – тому же Форману, на которого производил примерно такое же впечатление . как мулета тореадора на быка.