Это сказочкам не помеха

      Его прозвали Инфеликс. Старый Гунгайс, знаменитый тем, что владел великой тайной письма, обучившись ей еще в детстве, когда Колумкилле пытался выковать из подобранного сироты воина Христова, во время пира, когда приходило время свесить седые усы в полную чару фризского темного пива, с важностью в голосе пояснял, что таковое прозвище он дал сыну ярла в отличность от Феликса, кем был Сулла. Его уже не перебивали, западные саксы хорошо уяснили на собственных шкурах, меченных длинным саксом старика, сбежавшего из кельи Колумкилле в десятилетнем возрасте, прихватив с собой серебряные потиры и бронзовый подсвечник, так и не став воином Христовым, но выбрав себе путь мужчины, что когда приходит время опустить усы в пиво, то Гунгайсу не перечь.
     - Да знаете ли вы, кто такой был Сулла ?! - гремел старик, не в силах подняться со стула. - Видели дороги ромеев ?
     Ему привычно отвечали гулом и присвистываньем, ибо каждый островитянин видел и даже ходил по ним. Как шептались старухи, они остались от великих, более тысячи лет назад покинувших остров. Руины мраморных вилл, останки фонтанов и вот эти самые пути великих испещрили Англию вплоть до пустошей пиктов, каждый видел и знал, что это следы больших дел великих людей.
     - Его прозвали Феликс, что означало на их языке Счастливый, - пьяно бормотал Гунгайс, сползая под стол и ворочаясь в покрывавшем глинобитный пол камыше, срезанном кёрлями у реки Тайн, - никто не мог ему навредить, тысячи обиженных и даже кровников боялись подойти к нему, а он, разогнав охрану и уединившись в одиночестве на вилле, смеялся им в лица.
     - Почему же сын Годвина, - обязательно спрашивал молодой воин, почтительно накрывая старика беличьим плащом, - назван наоборот ?
     Гунгайс, пустив слюни, перднув и прокашлявшись, не менее важно отвечал, что судьбой предназначено Гарольду погибнуть без чести на поле боя, ничтожная стрела убьет его через правый глаз и даже меча не будет в его руках.
     - Ждет его Хелль ! - орал Гунгайс, засыпая, а пир продолжался. Все уже привыкли к его россказням, мало кто им верил, но забавно было слушать речи старика, знакомые наизусть, у молодых воинов даже появилась забава отмечать нестыковки и противоречия в историях Гунгайса, время от времени пьяным делом повторявшиеся и даже учащавшиеся.
     Но в этот вечер все вышло иначе. В дверь вошел, шатаясь, окровавленный человек. Присмотревшись, увидели, что это бонд с Севера. Севефельд. Рухнув на лавку, он прохрипел что - то. Ему дали пива. Смочив губы, заорал :
     - Твой брат привел Харальда Отважного !
     Гарольд, вскочив, опрокинул стол, отдельный для его родни, как и заведено у западных саксов.
     - Норвежец требует себе земли, - рычал раненый Севефельд, глядя в столешницу.
     - Шесть футов доброй английской земли, - ответил Гарольд, вызвав шумное одобрение воинов, - но раз уж он так, как говорят, высок ростом, то семь.
     Взревели хмельные голоса, славя славного сына Годвина, скромно притулившегося у очага. И никто не знал, что ветер переменился, что от Байё уже отходят тысячи драккаров, неся с собой презренных нормандцев во главе с Вильгельмом Ублюдком, которому своей судьбой было предназначено именоваться впредь Завоевателем.