Скрытый от ВС потаённый ресурс
Проснулся – рано ещё.
Встал по будильнику; кое-как сделал зарядку, чтобы глазоньки мои мало-мальски приоткрылись, на мир посмотрели: попрыгал – пару раз, погнулся, ноги-руки вверх приподнял – сколько смог; нет! нету толку: не желают глазики мои миру свою красоту показывать и своей синевой с небом делиться; никакого энтузиазма не наблюдаю ни в глазах, ни в ногах, ни в чём-то там ещё, ни в каких иных членах: ни в маленьких, ни в больших – всё тщетно. Вот как идти на приём к солидным людям министерств в таких обстоятельствах (?): сам с иголочки: в белой накрахмаленной рубашке со стрелочками на брюках в сверкающих на солнце туфлях, а тело, взбитое ленью дряблости дивана, отвратительно-пассивное, не подтянутое ни жилами, ни рельефом упругих мышц, а глазоньки так и вовсе вымученные сегодняшним недосыпом и оттого капризные до нельзя.
Дай-ка, думаю, уточню, во сколько на приём записан. Записи посмотрел – ты-ты-ды-тын! – «С Днём России!», «Привет, товарищи!» – приём завтра! С длинными праздниками дни перепутал. В июне неделя отдыха! Не май, а столько дней на халяву, и летом. И чё теперь?! Какие ваши планы, товарищ Маузер?! Не на работу же идти в выходной понедельник, тем более, когда ты на понедельник отпросился, мол, я на дистансе: всё будет чики-пуки-в-ар-науки: в телефоне страной поруковожу. Если пойти на работу – точно не поймут. Так у меня уже было в социалистической рабочей юности, когда ещё обязательные добровольные спортивные мероприятия всему коллективу проводили. Отпросился пораньше с ночной смены поехать домой, а на поезд не попал, и утром из добрых побуждений припёрся на показные общественные соревнования по лёгкому (!) кроссу «вокруг парка любезности городской администрации города Ухты» на приз «Привет Мальчишу-Кибальчишу!»: типа, «Эй, вставайте, кто ещё может бежать!» На меня сослуживцы по спортивному несчастью странно посмотрели и с недоумением укорительно промолчали: мол, беги во благо своего общественного здоровья, коли не все дома и делать нечего…
Так вот. Дни-то перепутал, а плана «Б» на сегодняшний день нет, и ресурса энергии на новые дела тоже нет, только на план «А». Бывает же такое, план рухнул, и жизнь вместе с ним тоже в тартарары летит, и не остановить, чуть ли не депрессия по отпеванию понедельника нарисовалась – ничего светлого в голову ни приходит, ни идёт и ни лезет – с идеями глухо, как в танке. Ну, и ладно, пошёл снова спать: пятый день как отсыпаюсь, сил на отпуск набираюсь. Всё польза какая-то…
А тут и хренушки! Сам лёг, а глазоньки-то проснулись, обрадовались, что на работу их не поволокли, заблестели, синевой залучились, по сторонам запоглядывали: мозг на подвиги баламутят, и ещё на один день безделья в кровати «они не согласные»…
Вот такое утро задалось. Встал, пошёл прихоти своих прописанных на мне членов исполнять, типа, членские взносы платить: каждому по копеечке и рубль на фиг спустил…
Хорошо по копеечке, а если бы, как раньше в комсомоле, по две копейки с неработающего, и один процент с заработка, то разорился бы. А если члена партии брать, так и три процента можно было отдать. Откуда, Зин, такие деньжищи взять? Когда кросс в Ухте бегал, мой средний заработок уже за триста рэ перевалил, а ёщё профсоюзные – процент, и на общество «Спартак» – полрубля в месяц, плюс на бездетность детным семьям аж пять процентов. Короче, если бы сейчас так олигархов членскими взносами обложить, то остальным можно и не работать… И тут звонок телефона тренькнул: треньк и молчёк.
Думаю, вот зачем мне глазоньки мои напрягать и смотреть, кто тренькает по одному разу, словно дриньки дринькает: по двадцать грамм шнапса душу выматывает, нет бы «дзинь-нь-нь» на гранёный стакан, и тогда хошь не хошь, а посмотришь, кому не спиться в ночь такую… И тут снова: «дриньк»…
???! Я весь в удивлении удивлён таким предвзятым отношением: мошенники-шутники нашлись: я отпрошен и отпущен за свой счёт на сегодня, чего отвечать?! на работу всё равно не пойду… И третий раз: «дриньк»… Ну, ни наглость ли со стороны иноходца вырисовывается на измор меня взять! После третьего «дзинь» изморился – самому стало занимательно узнать про такую экономию барышей: кто таков и отчего так «незвонит», сколько барышей на круг поучается. Смотрю в телефон – а вот те и вариант «Б» нарисовался, а может быть и «В», и «Г», и до самого «Я». Перезваниваю. А оттуда с паузами, через запятую и многоточие:
– Ты, Ваня, совесть-то хоть маломальскую имей!
– Совесть-то ведь хоть маломальскую да иметь-то надо бы…
– Прошлый год ко мне на Обоз ходил?! и в этот пойдёшь…
– Не отпирайся, каждый день и вечер ходил, я сам наблюдал твой московский шаг от бедра сто двадцать шагов в минуту с перебежками. Чего ты там наделал – не знаю, но Обоз овсё стал неуправляемым! население уменьшается, приплода нет, и все от мала до велика хотят выскочить из-под моей опеки: новым мостом обходят весь мой пригляд…
– Как ты тут ни при чём?! Во?! А кто причём? Твой дружок-пирожок?!
– Какой, какой? Твой! А кто ещё виноват, конечно, он виноват! Твой же друг или родственник мост-то строил? На днях к нам с самой Москвы приезжал, тебя спрашивал, мол, где тут мой друг-дружище красное мордище живёт? А сам на Выю собрался, в ночь ехать лыжи навострил, к лешакам с повитухами да ведуньями встречаться, и тебя, стало быть, спрашивает, как бы между прочим. Так что ты из себя никакого там наполеоновского героя не мни – ты и на хрен никому не сдался. Я отвечаю ему, что твой друг вонака на угоре прописался на муки вечныя, и второй там же одноклассник, нос к носу похоронили: и Петровича, и Мистера за одним поминальным столом. Давай и тебя к ним туда же упетаем, раз друг, потому что вряд ли ты из ночной поездки к выйским вурдалакам-икотникам-колдунам живой вернёшься, до смерти защекочут хорнемские лихоимцы-лихоимники. Он, похоже, ни хрена не понял, твой друг, что я ему сказал. А я ведь его открыто предупредил о серьёзных последствиях таких неразумных выходок на природу демьяновского-выйского ландшафтного вида в жуткую ночь Ивана Купалы. Не поверил мне, тебе стал с телефона звонить, выяснять, жив ли ты, и туда ли он попал, стреляя крупной картечью кучно в цель таёжного странствования по непролазным местам нашей с тобой родины…
– Вот, помнишь, что звонил. А я так зол на мостоустроителей, что меня власти над Обозом лишили, что его к себе и в гости пригласить не догадался. А так мог бы ему чего-нибудь интересное про тебя рассказать, чего они там в городе о тебе и не слыхивали. Всё думают, что ты ангел во плоти с кудряшками на голове: здравствуйте-пожалуйста-спасибо, будьте так любезны, что до слёз обидно! А мы то ведь тебя с детства нянчим, холим и лелеем и о юности твоей мно-о-го чего знаем, чего и ты не ведаешь. Можно было такими новыми фактами твоего жития-бытия обложить и поделиться с умными людьми, ты бы и сам удивился неизвестному. Я бы раскрыл им глаза: в каком месте и где у тебя кудряшки растут, и от чего в том месте они распушившись и развились.
Дома усадьбы твоей ему издали, с другой стороны реки, рукой показал и выпроводил с богом на ночные подвиги, раз он до них до усёр охотник…
– Не знаю, воротился ли обратно или нечисть болотная всё-таки прибрала его…
– Воротился?! Ну и, слава богу, что живой и без видимых последствий.
Я чего тебе звоню. Я тебе ведь не просто так звоню. Я тебе звоню от имени и по поручению. Как сказали бы в застойные времена нашей молодости, группы товарищей.
– Каких, каких… Таких! и не спрашивай вслух. Они просили их не называть и не выдавать, то бишь, звонить тебе инкогнито, без намёка на клички и фамилии. Сказали, что кроме тебя, то бишь, меня, анонимно, не называя фамилий и имен, никто не сможет, и вот это слово и сказали: инкогнито.
А я ведь как ни как всё-таки в советской школе учился. А в советской школе балду не гоняли, чуть что не так: сразу на ковёр директора школы Шпанюк Валентины Григорьевны волокут; чуть что – на партийный ковёр к Матрёне Васильевне ставят, потом – на педсовет с родителями и сразу на второй год. Потому и с «Ревизором» Гоголя знаком, читал, и слово это понимаю: инкогнито – значит анонимно, без намёков. Так вот, чтобы Веру Михайловну и её развитой ручными поделками коллектив с потрохами не выдавать и от нападок уберечь, инкогнито, без намёков сообщаю, что звоню тебе от имени и по поручению сиротливых сердец из мужского клуба одиноких баб…
– Чего ты не понял? Каким местом ты не понял. Говори, давай расшифрую, чтобы непоняток у нас с тобой не осталось…
– У меня миссия, и я следую ей. Ни влево, ни вправо не сворачиваю. Я человек ответственный, механиком даже главным был, и потому должен и даже обязан выяснить следующее. Мне, кстати, и самому до коликов интересно.
По Красной – надеюсь, ты еще не забыл, что такое Красная? Так вот, по Красной упорно ходят слухи, что ты там в Москве стал свободным в определении своих жизненных сил и пребывания в истомившихся нежностью сердец. Что ты совсем и не развёлся, а, наоборот, даже женился. То есть официально пребываешь в окучивании снега и таяния льдов не у одной, а сразу у двух замороженных нехваткой нежности влюблённых в жизнь сердец. Так вот, далее читаю с оригинала: пребывание в таком статусе свободного двоежёнца подрывает всякие устои и светлые устремления к непорочной жизни всего коллектива, инкогнито названного выше клуба. Такое двойственное состояние не согласуется – что делает? правильно, пишем без мягкого знака – не согласуется с принятыми на партийном съезде моряков дальнобойщиков моралями и принципами партийно-классовой борьбы незанятых одиночных сердец за независимое существование в одной отдельно взятой организации, без объяснения причин объявления ультиматума к началу боевых действий в войне партийных Красновских элит в Красной – два раза Красновской и Красной написали – это перебор, одно отсюда надо вычеркнуть. Зачитываю резолюцию:
Потому, будьте добры – я бы написал по-другому: будьте так любездны, только без «д», просто: любезны – потому, будьте так любезны, объяснить своё пагубное, и даже сволочное своё негативное влияние на авангардные, передовые идеи жизненного цикла устроительства некоторых важных элементов современного общества, вдали от таёжного развития цивилизации и становления главенства верховной власти в стане богем и элит интеллигенции Красновского Ленино-Сталинского союза молодых комсомольцев.
Понял ли, как ты всех нас тут возбудил своими неординарными выходками? Я еле выговорил претензии к тебе, которые известный нам с тобой коллектив написал мне тут в депеше на пергаментной бумаге с печатью и сургучом…
– Ты думаешь, это бабы переживают о твоём многоженстве? Как бы ни так. Ты, Ваня, много-то на себя не бери, схолонись, остынь молёхо. Я же тебе говорю: мужской клуб одиноких баб! И бабы тут ни при чём – они ведь не мужики по клубам ходить, у них другие развлечения есть – они поют и крючками вяжут. Не спрашивай, не знаю, что поют и, что вяжут. Но важное что-то поют и что-то важное вяжут, а может быть, вначале вяжут, а потом уже поют – какая разница, лишь бы заняты были. А вот мужское население инкогнито просит разъяснить возможность такого же их скрытого многоженственного желания без привлечения внимания компетентных органов и сил и отсидки в местах, свободных от свободы и свобод.
И ВС положил трубку.
Вот я сейчас думаю, утро так хорошо начиналось, а теперь…
Зачем с работы отпрашивался? зачем на телефон отвечал?
Теперь надо ответную депешу писать. Зато день занят будет. Пойду готовить ответ Чемберлену с со товарищами…
16.06.25. 11:45; 21.11.2514:08, Москва
Свидетельство о публикации №225112301395
