Корова через ять

– Как только сочинения после экзамена сдадут, вы сразу у Яблочкина ручку заберите! – проинструктировала завуч Маргариту Алексеевну, возглавлявшую приёмную комиссию.

– Обязательно! – обрадовалась та неожиданно нарисовавшемуся красивому в своей простоте решению проблемы, которая давно тяготила и волновала её.

Тем более, что совет прозвучал из уст представителя школьной администрации.

Другого выхода из тупика не было. Это понимали все. Потому что больше, чем на классическую двойку, а точнее и конкретнее, на единицу с минусом, Митя Яблочкин выпускного сочинения написать был не в состоянии.

Необходимо отметить, что действие происходило в конце замечательных восьмидесятых годов ХХ века, когда ни о каких ЕГЭ никто даже помышлял.

Для Маргариты Алексеевны это был первый её выпуск, а многоопытная и добрая Вера Валентиновна проработала в школе всю жизнь.

Как Митя Яблочкин оказался в выпускном классе и доплыл до важной вехи, Маргарита Алексеевна могла только смутно догадываться.

Когда ей дали этот класс, то сразу предупредили о нестандартном мальчике, с которым надо серьёзно позаниматься русской грамматикой. Что она добросовестно и делала в течение года, пока работала в параллели выпускных классов. Надо полагать, что занимались сим непосильным трудом и её предшественники, пытавшиеся учить Яблочкина правильно, ну хотя бы относительно правильно, писать.

Но всё было беспросветно и безрезультатно – бесконечные попытки разбивались о покрытые нарочито неаккуратным почерком тетрадные страницы, кишевшие невообразимыми жуткими ошибками, которые, подобно ядовитым змеям, переплетались одна с другой в огромном клубке. Неразборчивость почерка выработалась у Мити как попытка маскировать эти многочисленные скопления громко шипящих пресмыкающихся.

Раньше сказали бы, что слово «корова» Яблочкин пишет исключительно через «ять».

Сам он очень смеялся этой шутке, когда Маргарита Алексеевна доступно просветила детей об истории ушедшей в небытие буквы, испортившей жизнь не одному поколению школяров до реформы 1918 года.

Для общего развития подопечных учительница даже с правилами познакомила и начало спасительного стихотворения-шпаргалки озвучила:

«Белый, бледный, бедный бесъ
Убежалъ голодный въ лесъ».
Митя Яблочкин сходу правила запомнил и даже иногда, заходя в кабинет русского языка и литературы, с удовольствием озвучивал абсолютно ненужные ему зарифмованные тексты. Особенно ему нравилось: «Цель, апрель, свирель». Когда он Маргариту Алексеевну встречал в коридоре, то любил в качестве приветствия после «Здравствуйте!» по-актёрски выразительно и громко озвучить эту изысканно-красиво скомпонованую строку.

Педантично и настойчиво вкладываемые в его голову правила грамматики он знал назубок. Не напрасно разные учителя вместе с подключившейся к проблеме на финальной стадии Маргаритой Алексеевной пытались выработать у него навыки правописания.

Однако слово «корова» Яблочкин, особенно когда спешил, упрямо писал, конечно, не через «ять», а по-современному скромненько – через «а».

У него, кстати, была хорошая память. Он отличался примерным поведением, аккуратностью в одежде, светился вежливостью и приветливостью, много читал, причём внепрограммной литературы, многим интересовался и учился совсем неплохо. Предметники, просвещённые классным руководителем и знавшие Митю с малых лет, к его орфографической безграмотности давно привыкли и, помня о Митиной сообразительности, за грамматические ошибки на контрольных, скажем, по математике, оценок не снижали. Ну, разве что минус добавляли, иногда для непредвзятости – очень длинный.

Всем был хорош краснощёкий здоровяк и спортсмен-волейболист Митя Яблочкин. Вот только писать не умел – не научился за десять лет, вопреки собственным и преподавательским усилиям.

Теперь проблему сразу определили бы как заболевание и назвали дисграфией, сиречь расстройством процесса и навыков письма, никак не связанными с интеллектуальными возможностями. И впридачу отправили бы к неврологу.

Но в те годы в медицинские дебри никто не углублялся, а Маргарта Алексеевна даже не догадывалась о таком недуге и Митю добросовестно пыталась учить правописанию.

Однако всякий раз он, прилежно твердя заученные грамматические формулы, лепил вопиющую ошибку прямиком на другую ошибку, не менее безобразную и бестолковую, чем предыдущая.

В других предметах он на удивление неплохо успевал. В его способности сдать экзамены по математике, физике, химии, истории, литературе устно и английскому языку никто не сомневался.

Поэтому до выпускного класса его общими усилиями педколлектива дотянули.

Оставалось Мите Яблочкину совсем немного: грамотно (или хотя бы почти грамотно!) написать сочинение.

Однако с сочинением всё было очень и очень трудно.

В течение учебного года Маргарита Алексеевна упорно дополнительно с Яблочкиным занималась. А сочинения он писал с помощью абсолютно грамотного друга Валеры Петрова, бескорыстно по-товарищески тащившего на своих плечах этот груз и проверявшего Митины опусы, за которые прекрасно осведомлённая Маргарита Алексеевна ставила положительные оценки. У них был негласный сговор. Все понимали, что иначе Митю от двоек не спасти.

Тем более, что с содержанием у Яблочкина проблем не возникало. Он очень правильно, полно и по-взрослому умел рассуждать на заданные темы, толково раскрывая их в устном и в письменном виде.

Накануне экзамена Маргарита Алексеевна всё продумала, решив посадить друзей на соседние, последние в рядах, парты.

– Митя, – за день до экзекуции говорила она Яблочкину после консультации, – если что, спрашивай у Валеры. Только тихо и незаметно! Он умный, он знает, он поможет.

Митя послушно кивал головой, но был напряжён и боялся провала.

– Валера! – переключалась Маргарита Алексеевна на другого члена тандема. – Пиши своё, но иногда посматривай на страницу Мити. Заметишь ляп – сам знаешь, как исправить. Но без громких звуков!

– Конечно, – бойко и бодро отвечал Валера, – только как с ним бороться, если он в предложении «Шёл дождь» пять ошибок делает?

– Я пару раз – в начале и в конце – пройду мимо. Если что – тихонько шепните, – инструктировала и обещала Маргарита Алексеевна, – и ручку, Митя, не забудь мне после экзамена отдать.

Наступил день икс.

По традиции, сочинения слагались в торжественной обстановке в большом школьном актовом зале.

Маргарита Алексеевна отправила друзей на последние одиночные парты.

Полученные из РОНО конверты в положенный час вскрыли, озвучили темы сочинений и написали на доске.

Бледные с утра экзаменуемые успокоились, определились и немного порозовели. Накануне учительница примерно угадала произведения, по которым будут писаться сочинения, – в юбилейные годы классиков это не представляло сложности. Поэтому и учеников она предупредила и подготовила.

В начале и в финале экзамена Маргарита Алексеевна пару раз позволила себе медленно прогуляться между рядами. На мероприятии присутствовали представители РОНО и учителя из других школ, поэтому о подсказках не могло быть и речи.

Всё время Маргарита Алексеевна сидела за столом вместе с комиссией и старалась не думать о проблемах.

«И вот уже зовут по отчеству», – стараясь отвлечься от грустных мыслей, говорила она себе.

Время шло, в широкие окна светило молодое и радостное июньское солнце, ученические ручки старательно выводили буквы. Атмосфера искрилась рабочим энтузиазмом, казалась торжественной и вдохновенной. Паники ни у кого не наблюдалось, чувствовалось, что особых затруднений экзамен не вызывает.

«Только бы ошибок не наделали», – мысленно твердила Маргарита Алексеевна. В том, что её дети каждый в меру своих способностей раскроют выбранные темы, она не сомневалась. Ей казалось, что подготовлены они основательно.

Маргарита Алексеевна смотрела на два класса выпускников, старательно выводивших буквы, поглядывала за широкое окно и предавалась своим мыслям. Например, вспоминала, как ещё пару лет назад сдавала сама разные экзамены. Представляла своего университетского преподавателя, который остроумно, находчиво и прямо отвечал на студенческий вопрос о том, как сдают теорию литературы. «Да очень просто, – с ироничным задором откликался он на озабоченные вздохи, – берут учебник Поспелова, кладут его под парту, я, естественно, не хожу».

Сама Маргарита получила отличную оценку за всю освоенную и пропущенную через сердце и мозг заумь, не прибегая к совету. Однако сегодня, помня поданный великодушный пример, по актовому залу не дефилировала.

Бесспорно, Яблочкина следовало контролировать, ведь тот мог наваять, что угодно. То есть за идейную содержательность его творения она не волновалась, а вот за орфографию и пунктуацию тревожилась сильно.

«Интересно, а сколько ошибок можно сделать в предложении „Шёл дождь“»? – вспоминала она Валерину шутку, прикидывала и принималась считать.

Но пять ошибок у неё не получалось.

«„Шол дошть“ – ну никак! – пыталась предугадать она гипотетический текст Яблочкина. – Если мягкий знак не поставить – то „Шол дошт“? А в классическом произношении середины века, вообще, будет „Шол дощщ“, или „дошь“, или „дощ“. Яблочкин и не такое изобретёт!»

Она знала, что от Мити можно ожидать многого.

Однако у неё теплилась надежда, что ошибок у бедолаги будет не слишком много, иначе текст получится слишком грязным от исправлений даже «родной» ручкой.

Так и вышло.

Потому что после сделанной карандашом (опять же по рекомендации Веры Валентиновны) проверки в несколько рук и глаз сочинение Яблочкина было в пух и прах изувечено многочисленными исправлениями.

– Ну, как там наш Митя? – заглянув после окончания экзамена в класс, где уже два часа проверялись сочинения, лаконично и озабоченно спросила Вера Валентиновна.

Две литераторши-русистки под предводительством Маргариты одна за другой заканчивали вычитку работ.

– Ужас, – не менее лаконично и озабоченно ответила Маргарита Алексеевна, беспомощно развела в стороны обе руки и красноречиво покачала головой, – слов нет! Живого места тоже.

Сочинение Яблочкина лежало особняком – рядом со стопками исписанных листов.

– Значит, так, – оперативно, не задумываясь, нашла выход завуч, – завтра  с утра пораньше закроем Яблочкина с чистым листом и ручкой в двадцатом кабинете. Я классному руководителю скажу, чтобы она его сегодня вечером вызвонила и вызвала. Вы, Маргариточка, с ним посидите пару часов – пусть он всё перепишет с проверенного листа. И прочитайте потом хорошенько! Мы так не раз делали. Думаете, он один такой за мою практику?

– А если всё всплывёт? – поинтересовалась Маргариточка. – Как подаст он документы в институт или техникум! Как напишет там сочинение!

– Не бойтесь! Поступать он никуда не собирается. Работать пойдёт. Так что последствий не будет, – успокоила её Вера Валентиновна.

На тройку требовалось оставить в работе ровно четыре ошибки. Поэтому на следующий день Маргарита Алексеевна всё той же пресловутой ручкой старательно исправила начертанные Яблочкиным перлы.

Словом, школу Митя окончил и все экзамены сдал.

А как иначе? Круговая порука – ребёнка надо было выпустить во взрослую жизнь.


«Комплимент» – Рига, 2025.