Однажды в... ссср глава 4

Когда Миша первый раз, чуть опоздав, переступил порог девятого класса первой Кременской школы, то тут же услышал пробежавший по классу гомон, будто ветерком продуло.                Миша понял: ребята делились первым впечатлением от вновь прибывшего, и не удивился: ведь если в Смелом весь народ привык к соседству азиатов ещё с времен приезда деда, то в городе ребятам он был в диковинку. Таких они ещё не видели.                На перемене, не успел он выйти в коридор, как рядом нарисовались двое одноклассников, и расположением от них отнюдь не веяло.                — Слышь, мы тут заспорили на пачку сигарет… Ты кто, узкоглазый — казах, узбек или монгол? И с какой стороны ты в наш украинский Кремень залетел? Или ты по-нашему не балакаешь?                Кровь ударила в голову: «Узкоглазый?!» — такого оскорбления Миша ещё не слышал.                Сдержав себя и не ответив, он тут же взглядом своих рысьих глаз стрельнул в глаза прыщавому широколицему и широкоплечему, коротко стриженному, парню. Тем взглядом, что дед учил его все эти годы: яростным, жестоким, концентрированным, цепким. Не знающим ни страха, ни пощады. Проникающим в самое сердце. Не дающим визави никакого шанса его отвести. Зомбирующим и людей, и животных.                И широкоплечий задира почувствовал, как руки и ноги его внезапно ослабели, стали ватными, а потом и вовсе обмякли. И вроде воздух в коридоре весь испарился куда-то, а верхняя пуговица его клетчатой байковой рубашки впилась в горло — вот-вот задушит.                Он раскрыл рот, но не смог произнести и слова. Его кореш с удивлением глазел на него.                — Ты чего, Вован? Торчишь, как мешком прибитый! — заикнулся рыжий худой и долговязый парень с заячьей губой. — А ты, монгол, отвечай, когда тебя пацаны спра… — перенесенный на него и мгновенно пронзивший насквозь гипнотический взгляд Мишки заставил рыжего споткнуться на последнем слове. И ему до чёртиков вдруг захотелось оказаться подальше от того места, где он сейчас стоял. Не выдержав, он развернулся и бегом кинулся в класс.                — Я — я-по-нец. — Медленно и внушительно по слогам произнёс Миша. — Японец. И этим горжусь. Так и передай остальным недоумкам, кого это ещё интересует... — адресовал он свои слова притихшему задире.                Инцидент был исчерпан. Как оказалось, ненадолго.               
Уроки, как всегда в первый день занятий, были никакими, и Мишкины мысли витали далеко от школы. Он думал о деде, недавно ушедшем в мир иной, о прадеде-самурае, и ему так захотелось разузнать побольше: а кто ж такие есть эти самые самураи и что это за Кодекс Чести Бусидо, о котором вскользь упоминал дед.                — В нашем царстве-государстве, внучок, вряд ли тебе это пригодится, а то ещё и навредит, пожалуй, — рассуждал тогда дед. — Тут такая заваруха, что приспосабливаться надо… не вылезать, не высовываться. Как все, так и ты. А то вон прадед твой… вечно по-своему, как его воспитали, делать пытался. И что? Да получал каждый раз по кумполу: ан не выпрыгивай, смирно сиди, а то влёт попадёшь куда Макар телят не гонял! Слава Богу, жена отмаливала. А то б и меня, и тебя на свете не было. Сгнил бы наш самурай в Сибири, али где ещё подальше. Это тебе не Япония…                Хотя одну цитату из Бусидо дед повторял, как мантру:                «Способ победить других, Миша, мне не ведом, однако как победить себя, мне известно. Всю свою жизнь совершенствуйся каждый день. Оттачивай мастерство бесконечно» — И Мишка старался.               
Прозвенел звонок, знаменовавший конец учёбы на сегодня, и, прихватив свой полупустой портфель, он вышел на улицу. Остановившись, Мишка прикрылся рукой от скользнувшего прямо в глаза солнца: «Домой? А там что? Деда нет. Мама на работе. Все дружки остались в Смелом. Скукота… С макиварой поработать, что ли?» — лениво подумал он и тут же рядом прозвучало:                — Эй, япончик, тут с тобой человек потолковать хочет.                Мишка обернулся. Тот же длинный, весь в веснушках пацан, который подходил на переменке.                — Какого чёрта? Какой человек?                — Вовка Лелюх.                — Не знаю такого.                — Знаешь. Знакомились на переменке.                — Не о чём мне с ним толковать, — резко ответил Мишка, вспомнив, как широкоплечий обозвал его «узкоглазым».                — А он говорит, есть о чём. Или ты перетрухал? — неожиданно взвизгнул рыжий. На звук его голоса вокруг них стали собираться вышедшие из школы одноклассники.                — Я перетрухал? Пошли… Где он? —  огонёк злости вспыхнул и тут же погас: «Холодными должна быть не только голова, но и сердце. Пока холодными…»                — А там, в овраге за школьным двором, — махнул рукой рыжий.                — Пошли.                И всей гурьбой — рыжий, за ним Миша, а за ними еще человек пять одноклассников с девчонкой между ними, направились по дорожке к оврагу за школьным двором. Рыжий и Мишка спустились в овраг, а остальные зеваки остались на склоне.                На дне оврага протекал широкий и грязный ручей, берега которого заросли густым камышом и ракитником. И только Миша оказался внизу, как из ракитника выскочили Лелюх и с ним двое. В руках у Лелюха была тяжелая свинчатка. В одно мгновение Мишка оказался в окружении. 
 — Ну что, гипноз узкоглазый, покажешь нам ещё свой фокус? — приближаясь к нему, с деланой полуулыбкой процедил Лелюх, перебрасывая свинчатку из одной руки в другую.                «Используй любой предмет, какой при тебе есть…» — пропел в голове голос деда, и, не отвечая Лелюху, а молниеносно в развороте назад, взмахнув правой рукой, Мишка, как бритвой полоснул металлическим углом портфеля по глазам и носу рыжего, оказавшегося у него за спиной.                Вскрик, и в тылу у Мишки угроза исчезла — залившись кровью, рыжий катался по траве, а остальные трое бросились на Мишу одновременно. Он тоже рванулся вперёд и в высоком прыжке хряснул ногой в прыщавую морду главаря, упал и, перекувыркнувшись, оставил двум другим нападавшим вместо себя только пустое место.                Выронив свинчатку и сидя на пятой точке, Лелюх, скривившись от боли,  ошалело мотал головой, разбрызгивая по рубашке хлещущую из носа кровь.                Вскочивший Мишка повернулся к двоим оставшимся. Вопреки его ожиданиям, они и не думали отступать. Один, подхвативший с земли свинчатку главаря, с криком: «Убью, падлу!» ринулся вперёд, широко размахнулся и… Ступив шаг навстречу удару, увернувшись и пропустив его в миллиметре от себя, Мишка поймал кисть и предплечье напавшего, присел и грохнул его через плечо об землю с такой силой, что, казалось, весь дух из него вышиб.                А на него уже падал четвертый — не просто здоровый, а будто скрученный из одних жил и мышц спортивный кавказского вида брюнет. Они сцепились и по инерции покатились по траве прямо в ручей.                Часть зрителей, стоявших до этого вверху на берегу оврага, сбежала вниз. И тут же воздух пронзил дикий, раздирающий, аж до печёнок достающий крик.                Взору одноклассников предстал медленно выбирающийся из ручья Мишка в облипшей его совершенно мокрой и грязной одежде и скачущий по колено в воде, зажавший левой рукой правую орущий «кавказец».                — Это что тут за Куликовская битва?! — раздался сверху властный женский голос, и, раздвинув зевак к ручью подбежала Нина Ивановна — завуч школы. Одной рукой она крепко схватила за шиворот Мишку, а другой покалеченного и воющего его противника и потащила обоих наверх, а затем и в школу, в кабинет директора.                Всё оказалось плохо.                Лелюх и рыжий испарились. Калеку срочно на машине директора отвезли в больницу со сломанным указательным пальцем.                А Мишке вручили его документы — такие герои первой школе не нужны.                Ох, и досталось же ему дома. Орала даже всегда тихая мать. И проклинала дедову науку — «Воспитал внука на мою голову!»                А что Мишка? Он… молчал. Не оправдываться же, что их было четверо, что кастетом махали, что позорили его при всех, узкоглазым обзывали.                «Ничего. Это просто пережить надо. Пройдёт. Забудется. Ну почему моё лицо, глаза такую роль играют? И что за люди! В чём моя вина? Учусь не хуже их, дерусь намного лучше. Ну это ж просто глупость. Все люди одинаковы. И дед мне говорил: «Есть только две нации, внучок. Хорошие люди и плохие люди». Я тоже так считаю. Ну да, украинцев тут больше, что из этого? Они от большинства ведь лучше не становятся. Вот дед учил: «Всегда помочь старайся больным, малым и старшим». Я так и делал. Эх, деда-деда… Были б вы живой, вы б меня поняли…» — и с этими грустными мыслями он погрузился в свой по-юношески крепкий сон.
                ————————————
Всё чаще и чаще вспоминал теперь Мишка деда. Совсем недавно его не стало. Классный был дед. С пелёнок ему внушал: «Помни, ты правнук, внук и сын самурая. А значит и ты, Миша, самурай.  А значит вести себя должен соответственно, и постоять за честь свою – это как воды попить.»                С четырёх лет дед каждый день в солнце, дождь или снег час занимался с Мишкой, показывая ему приемы, нет не каратэ до, а настоящей уличной драки. Боя без страха и жалости, повторяя как мантру одну и ту же фразу: «Не мастерство, сынок, главное. Главное – дух! Твой прадед был боец. Твой дед был боец. А, значит, и ты таким будешь. Мышцы, внучок, они ведь умные, и память имеют. Мышечная память твоя все их приемы помнить должна. Я в это верю, и ты верь».                И Миша верил. Ещё к десяти годам он по сто раз легко подтягивался на самодельном турнике, по сто раз отжимался на трёх пальцах, с прыжка переходил в кувырок и со скоростью звука колотил по обернутому соломой столбу - что руками, что ногами.
Мать Мишки днями и вечерами с тряпкой и ведром по школе, как заведённая! Почти не видел ее. Младшая сестра – тихоня - на Мишку смотрела, как на Бога, любила его. А ему так хотелось узнать про прадеда, можно сказать, основателя рода! Чем он жил? Что за человеком слыл.                Как-то отправился в районную библиотеку, поискать литературу! Спросил у библиотекарши. Та долго что-то искала на стеллажах и, наконец, выудила оттуда потрёпанную книжку: «Кодекс самурая». Откуда она взялась в районной библиотеке – непонятно! Мишка так обрадовался, что даже… улыбнулся! Он вообще не любил выказывать эмоции, это же по крови идёт, по самурайской – так он считал! Эмоции – для слабаков! В общем, полистал он книжку и назад вернул библиотекарше. Сказал, что нет в ней ничего стоящего. Та только плечами пожала и водрузила книжку на стеллаж…                А через пару дней, Мишка вновь пришёл в библиотеку и по-тихому выкрал книжку. «Кодекс самурая!» Ещё и с картинками, на которых самурай показывает тренировочные упражнения. Мишка представлял, что изображённый в книжке самурай – это и есть его прадед и сам кодекс не четыреста-пятьсот лет назад был написан, а прадед Мишкин его придумал и другим самураям дал! Теперь появилась у Мишки мечта – когда-нибудь поехать в Японию, походить по земле своих предков, подышать их воздухом. Может увидят японцы, что он свой, тоже японец и тоже в душе самурай!
         
                Продолжение в Главе 5
                —————————————