Не хожу я больше на охоту

               Не довелось быть охотником, сколько ни завлекали друзья мои Сашка Федулов и Мишка-егерь. Да и сам старался: на стенде семь-восемь тарелочек из десяти всегда брал. Но на живой охоте повезло лишь раз. Помню, девяностые. Зима. Новогодье. Не спалось. Встал, отбиваясь от недобрых предчувствий. Рань звенящая, ни шороха случайного. И Мишка-егерь звонит. «Собирайся, — кричит, — Сашка уже за тобой. Выручайте!» На участок его, что в Дмитровском лесхозе, сунулись лоси с телятами, за ними, как водится, — волки. Для нас с Сашкой — романтика флажковой, навеянная Высоцким, для Мишки-егеря — беда, аврал районного масштаба. Волков следовало отстрелять или (наивное начальство) «так шугануть, чтобы отвадить от лося».               
               Всё как в хорошем кино: егеря достают обмотанные вокруг туловища шнуры с флажками; никто не чихнёт, не перхнёт. Флажим квадрат. Сашка тут давно свой, я — как свадебный генерал, пытаюсь подстроиться под их слаженную работу. Пока были заняты, вроде оживление, блеск в глазах, но к началу гона попритухли несколько. На лицах — пелена мистическая, некоторые крестятся суеверно. Лишь я в трезвом сознании. Сашка уступил предложенный ему номер мне, сам попросился в загонщики. «Первый выстрел твой, — сказал Мишка-егерь, — на тебя и будут выводить». — «Сколько их?» — «Оба-два», — ответил приданный мне егерь по кличке Стрелец.
               Подняли зверя, гонют. «Резво пошли, стронул с лёжки — уймись!» — шепнул в себя Стрелец. Ждём. Не дышим, считай. Вдруг Стрелец вздёрнулся, замер, и снова мистический шёпоток: «Справа… На тебя… Один…» Ждём. Идёт бесшумной, ходкой рысью. Нарисовался, как наваждение. Откуда, как? Пойми! «Она!» — задохнулся Стрелец. Раз — застыла, мордой к земле, и ни шагу вперёд. Стрелять далековато. Ветер-то на нас, но разве их обманешь. Не дыши-и-и-м. Ни мы, ни волчица. И всё кругом стынет в нездешней тишине. Пошла и — снова стала. Сторожко так. Но соблазнилась примеченным лазом. Пошла, пошла, убыстряя мелкие шажки, приноравливающиеся к прыжку. Вдруг — прыжок. Второй. «Дай!» — невольно скомандовал себе и на излёте третьего прыжка взял её.
               Целил спокойно, с малым упреждением, как в тарелочку на стенде … 
               Не дышим. Ждём матёрого… Егерь зевнул, чмокнул губами: «Всё! Нет его!» Глотнул из фляжки, сунул мне: «На, скинь оторопь, охотничек! Дай!..» В пренебрежении его — неприязнь за мой, позорный у охотников, стендовый клич и зависть к чужому удачному выстрелу. Не взял фляжку.
               Подошёл со своего номера Мишка-егерь. «Ты хлопнул? — кивнул хитро на Стрельца. — А знаешь, не каждому егерю даётся волк?» Подбежал Сашка, толкнул задористо, глянул, как одарил, но затревожился вдруг, достал фляжку: «На-ка, глотни! Да что с тобой такое?» Сашка. Мой друг Сашка… И Мишка-егерь рядом. Полегчало. Но не признался даже им, что давила, пласталась по мне мистическая наволочь: «тарелочка» не разлетелась вдребезги, а рухнула замертво.
               Вскоре, когда все собрались, слышим: подал волк голос. Выл, как плакал.
               — Почувствовал — нет подруги! Тоже ведь — мужик…
               Сашка сказал? Нет. С него бы хватило одного выразительного взгляда. Мишка-егерь. Он же — егерь, иной раз так скажет, с такой интонацией…
               Не хожу я больше на охоту, боюсь соблазниться на выстрел.