3 Третья часть

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. PUGNA — БИТВА ЗА РОКАДУ

Пролог.

В котором Сваха взирает на предстоящую битву и произносит: «Да сбудется»
И было, когда слово LUX AETERNA отзвучало в сердце мироздания, не только Рокада обрела Имя, но и сама Пустота вокруг неё обрела Контур. Прежде безразличное, Ничто теперь имело форму — форму великого Моста, его сияющих артерий и далёких эхо-миров. И это не могло остаться незамеченным.
В зеркальной глубине, где пребывал Сваха Сваханович, дрогнула поверхность. Его взгляд, видевший не действия, но их грядущие следствия в ткани причинности, был обращён не на сияющий Мост, а на тень, которую тот отбрасывал в мир иной. На ту самую, что звалась Анти-Сталкером.
И прозвучал глас, коий не был гласом, но был подобен скрежету тектонических плит, сдвигающихся перед битвой:
«Се, воздвигнуто творение. Се, наречено Имя. Но всякому творению предстоит отстоять право быть. Всякому Имени — выдержать испытание отрицанием. Да сбудется».
И с этим молчаливым напутствием на поле грядущей брани, Сваха отступил, предоставив силе встретиться с силой, а форме — сформировать свою собственную судьбу.

Глава 1. В которой прорастает Мост и является Basil
На месте Архитектурного Ландшафта Гидраклиона, в сердцевине сияющего зародыша, бушевала тишина, полная труда. Комплиментарная Структура — бывшие Алексей и Анна — была его душой и разумом. Их двойная спираль, переливаясь то пламенем веры, то холодным светом разума, пульсировала в такт рождению нового мира.
Из сияющего ядра тянулись в бесконечность артерии Рокады. Это не были мосты в прежнем понимании. Это были живые реки застывшего света, музыки и смысла. Они прорастали сквозь слои не-бытия, не завоевывая, а приглашая его стать частью порядка. На их поверхности, словно города на берегах великой реки, вырастали причудливые структуры — кварталы из застывших аккордов, площади, мощённые отражениями далёких звёзд, башни, сложенные из спрессованного времени.
Гидраклион, стоя на одном из таких nascent-ных выступов, смотрел на это чудо с чувством, в котором гордость смешивалась с глубочайшим смирением. Его Кристоферссон, его Формула, были теперь не инструментом, а лишь одним из языков, на котором говорил этот гигантский организм.
«Он нуждается в опоре», — прозвучал в его сознании Голос Структуры. «Не в физической, а в метафизической. В принципе, который будет его фундаментом. Пришло время».
И тогда Гидраклион вспомнил. Вспомнил о Basil — принципе незыблемости, краеугольном камне, на котором держался хрупкий баланс его старого Ландшафта. Тот самый принцип, что он когда-то, в страхе перед его неподвижностью, заключил в самые дальние и надёжные свои «Паучьи ящички».
Силы у него почти не оставалось, но её и не требовалось. Рокада сама давала энергию для призыва. Гидраклион протянул руку, и его посох, бывший орудием одинокого демиурга, коснулся растущей плиты Моста.
— Basil. Приди. Стань основой.
Пространство перед ним сгустилось, стало плотным, как алмаз. Из этой плотности начал проявляться образ. Сначала это была просто идея твёрдости, несокрушимости. Затем она обрела форму — исполинской, молчаливой фигуры, высеченной из самого понятия «основание». Каменные черты его лица не выражали ни мысли, ни эмоции. Он был воплощённым «ЕСТЬ», которое не спрашивает и не сомневается.
Basil открыл глаза. В них не было света, но был абсолютный, незыблемый порядок.
— Я есть опора, — прозвучал его голос, низкий и ровный, как гул земли. — Где мое место?
«Здесь, — ответил Голос Структуры. — В самой сердцевине. Ты — первый камень. Ты — гарантия того, что, даже если всё вокруг изменится, у Рокады будет точка отсчёта».
Basil кивнул — единожды, как падение менгира. Он сделал шаг и начал медленно погружаться в сияющую плоть Моста. По мере его погружения дрожь роста, прежде хаотичная, стала упорядоченной. Артерии Рокады обрели чёткость, их сияние — стабильность. Мост не просто рос — он утверждался.
Первый страж был на своём посту.

Глава 2. В которой на Рокаду падает первая Тень Vahroom'а
С обретением Basil незыблемого основания, рост Рокады ускорился. Сияющий Мост пронзил уже несколько пластов не-бытия, и к нему, как железные опилки к магниту, начали тянуться уцелевшие осколки прежних реальностей из Зала Возможностей. Один такой мир — хрустальный лес, где деревья были сложены из спиралей ДНК, — мягко пристыковался к одному из растущих ответвлений, и его обитатели, полупрозрачные духи-кристаллофоры, с изумлением вышли на сияющие плиты.
Но именно эта стабильность и стала маяком для противника.
Внезапно на самой дальней, ещё формирующейся артерии Рокады померк свет. Это не была тень Молчания, что когда-то принес Странник. Это было нечто иное — стремительное, бесформенное, не несущее ни смысла, ни бессмысленности. Лишь чистое, неукротимое движение.
Vahroom.
Он пронёсся по краю мира, как тайфун. Там, где он касался, сияющие плиты не разрушались, но начинали вибрировать с чудовищной частотой. Гармония Песни искажалась, превращаясь в оглушительный, белый шум. Кристаллофоры, только что ступившие на Мост, замерли в смятении — их логичная, размеренная природа не могла вынести этого хаоса.
— Он не атакует структуру, — крикнул Гидраклион, чувствуя дизъюнкцию всеми фибрами своего старого, демиургого существа. — Он атакует связи! Он пытается заставить части Рокады вибрировать вразнобой, чтобы они разорвали сами себя!
«Мы чувствуем это, — отозвался Голос Структуры, и в нём впервые прозвучало напряжение. — Его движение порождает трение. Трение — раздор. Раздор — распад».
Комплиментарная Структура в сердце Рокады вспыхнула ярче, пытаясь гармонизировать вибрации, навязать им новый, целостный ритм. Но Vahroom был неуловим. Он был не существом, а процессом, не врагом, а болезнью.
Первый натиск удалось отразить. Бешеный вихрь отхлынул, оставив после себя участок Моста, потускневший и покрытый мелкой, нервной рябью, словно поверхность воды после ливня. Физически ущерб был минимален. Но в воздухе повисло нечто новое и неприятное — ощущение хрупкости. Осознание того, что совершенная гармония может быть разрушена не силой, а простым, бездумным движением.
— Это была лишь разведка, — мрачно констатировал Гидраклион. — Он изучает нашу реакцию. Основной удар будет сильнее.
«Нам нужен не только фундамент, но и скрепы, — прозвучал Голос. — Нужны узы, которые свяжут Рокаду воедино так, что никакая вибрация не разорвёт их. Пришло время для Свадьбы».

Глава 3. В которой заключается Свадьба Ятима и Аланы и рождается «Тариф Риил»
Весть о надвигающейся угрозе разнеслась по растущей Рокаде. Но вместо паники она породила собранность. Миры-осколки, тяготевшие к Мосту, поняли — их спасение не в бегстве, а в единении.
И в ответ на этот зов явились они.
С одной стороны, из бесконечных коридоров между реальностями, пришёл Ятим. Бог-скиталец, вечный путник, чья суть — сама дорога. Он был одет в плащ, сшитый из пыли забытых троп, а в глазах его горели огни далёких костров.
С другой, из уютного, незыблемого центра одного из пристыковавшихся миров, явилась Алана. Хранительница очага, богиня дома, чья суть — место, куда всегда возвращаются. Её руки пахли хлебом и тёплой землёй, а взгляд был твёрд, как скала.
Они были противоположностями. Движение и Покой. Странствие и Пристанище. Но сейчас, на пороге войны, их противоположности должны были стать не врагами, а союзниками.
Церемония прошла в самом сердце Рокады, у подножия сияющей спирали Комплиментарной Структуры. Присутствовали все: Гидраклион, Basil, воплотившийся в виде величественной каменной глыбы, Армянский Ювелир с иглой из лунного света наготове, призрачный Архивариус, готовый занести событие в Летопись.
Не было пышных слов или сложных обрядов. Ятим и Алана просто подошли друг к другу и протянули руки.
— Ты — путь, который я всегда ищу, — сказала Алана.
— Ты — дом, в который я всегда возвращаюсь, — ответил Ятим.
Их пальцы сплелись. И в этот миг по всей Рокаде прокатилась волна устойчивости. Это не была неподвижность Basil. Это была гибкая прочность сети, которая тем крепче, чем больше в ней узлов. Артерии Моста, прежде лишь сиявшие, теперь обрели упругость. Эхо-миры почувствовали, что их связь с основным стволом стала не просто физической, а кровной.
Армянский Ювелир сделал то, для чего пришёл. Его игла блеснула, и он сшил не пространство, а сами принципы Ятима и Аланы. Не уничтожая их индивидуальность, он создал между ними нерушимую связь, архетип Пути-Домой.
И из этого союза родилось первое правило нового мира. Его провозгласил Гидраклион, вдруг почувствовавший, как в его разуме складываются контуры новой экономики — экономики не ресурсов, а смысла:
— Отныне на Рокаде устанавливается «Тариф Риил»! — его голос прозвучал на всю вселенную. — Да будет известно всем: цена перехода, цена связи, цена любого деяния будет измеряться не мощью, а его вкладом в целое. Сила, потраченная на созидание, будет стоить мало. Сила, потраченная на раздор, станет невыносимо дорогой. Так воля Рокады да свершится!
Это был закон, превращавший саму структуру мира в судью. Vahroom, чьё движение было чистым раздором, отныне встречал бы на своём пути не просто сопротивление, но и чудовищную, метафизическую «цену» за свои действия.

Глава 4. В которой Vahroom наносит удар и просыпается вирус одиночества
Свадьба Ятима и Аланы и установление «Тарифа Риил» создали на Рокаде мощное защитное поле. Но Анти-Сталкер уже получил все необходимые данные. Его следующий удар был точен и безжалостен.
На этот раз Vahroom обрушился не на периферию, а на один из недавно примкнувших хрупких миров — тот самый хрустальный лес кристаллофоров. Волна чистого движения не стала разрушать его физически. Она прошла сквозь него.
И случилось страшное.
Кристаллофоры, чьё сознание было единым коллективным разумом, вдруг ощутили… разобщение. Мгновенная, идеальная связь, что всегда их объединяла, дала сбой. Они огляделись и впервые увидели не части себя, а других. И в этих других они увидели не братьев, а чужаков, потенциальных соперников за место под сияющими солнцами Рокады.
Vahroom нёс с собой не просто хаос. Он нёс вирус одиночества.
Волна прокатилась дальше, по артериям Моста. И здесь, в сердце сложного организма, она проявила себя иначе. Несколько сияющих духов, рождённых из чистой музыки, вдруг прекратили свой вечный хор. Они замерли, глядя друг на друга с внезапно проснувшимся эгоизмом и подозрением. «Почему я должен петь в унисон с ним? — пронеслась мысль в одном из них. — Разве моя партия не прекраснее?»
Это был не громкий бунт, а тихий, разъедающий яд. Песня Рокады не смолкла, но в её стройное многоголосие вплелись первые, едва слышные фальшивые ноты — ноты раздора и самости.
Гидраклион, чувствуя это, сжал свой посох. Его предчувствия оправдались.
— Он бьёт не по стенам, — пробормотал он. — Он бьёт по душам. Он хочет, чтобы мы сами уничтожили себя изнутри.
Комплиментарная Структура в центре мира pulsировала тревожным светом. Алексей и Анна, ставшие принципом единства, чувствовали эту угрозу острее всех. Их союз был антитезой одиночеству. Но теперь им предстояло найти способ исцелить не рану, а болезнь, поразившую саму основу их творения.
«Мы не можем силой заставить их быть вместе, — прозвучал их Голос, обращённый к Гидраклиону и всем Хранителям. — Мы можем лишь показать им цену связи. И ужас — той пустоты, что ждёт за её пределами».
Война за Рокаду перешла в новую, самую опасную фазу. Битва переместилась с полей сражений в сердца её обитателей.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. PUGNA --- БИТВА ЗА РОКАДУ

Глава 5. В которой является Легионер и предлагает ложный порядок
Вирус одиночества, занесенный Vahroom, делал свое дело. По Рокаде, некогда единому хору, поползли шепотки раздора. Кристаллофоры, охваченные внезапной жадностью, начали огораживать участки сияющих плит, объявляя их своими владениями. Духи музыки, поддавшись гордыне, отказывались подстраивать свои партии под общую гармонию, создавая диссонирующие какофонии. Казалось, сам принцип связи, на котором стоял мир, дал трещину.
И в этот момент уязвимости явился он.
Его назвали Легионер. Он возник не из Холодов, а из самой гущи смятенных душ Рокады, как воплощение их страха перед хаосом и жажды простого решения. Облаченный в латы, отлитые из застывшего закона, с лицом, скрытым под забралом безликой дисциплины, он был прямым отрицанием гибкой сети, созданной Ятимом и Аланой.
«Ваш Мост хрупок, — раздался его голос, металлический и не терпящий возражений. — Ваши связи ненадежны. Вы играете в музыку, когда враг у ворот. Я предлагаю Порядок. Единую волю. Единый закон. Откажитесь от своеволия, подчинитесь Целому, и ни один Vahroom не будет вам страшен».
И он продемонстрировал свою силу. Взметнув руку, он бросил луч структурированной воли в один из охваченных раздором кварталов. Исчезли причудливые, асимметричные узоры на плитах, сменившись строгой серой плиткой. Умолкли спорящие голоса духов — не потому, что нашли гармонию, а потому, что их воля была подавлена. Воцарилась идеальная, мертвящая тишина.
Соблазн был велик. Многие, уставшие от боли разобщения, потянулись к Легионеру. Простое решение, четкая иерархия, обещание безопасности — что могло быть привлекательнее в час смятения?
Амальгам, наблюдая с края Рокады, почувствовал старую, знакомую тоску. Но на сей раз — не по Ничто, а по тому ложному, простому совершенству, что олицетворял Наследник Безмолвия. Легионер был его более грубым, воинственным воплеском.
«Нет, — тихо, но твердо сказал Гидраклион, обращаясь к Комплиментарной Структуре. — Это ловушка. Порядок, купленный ценой свободы, есть другая форма распада. Он убьет Рокаду вернее, чем Vahroom».
«Мы знаем, — ответил Голос. — Но мы не можем уничтожить его силой. Он рожден из страха наших же детей. Мы должны исцелить сам страх».
И тогда свой голос возвысила Анна, чья логика, пройдя через горнило союза, стала мудрой.
«Он предлагает порядок без любви. Мост без цели. Это не целое, а тюрьма. Но его можно использовать. Его энергию — на укрепление истинных уз».
Идея витала в воздухе. Нужно было не сражаться с Легионером, а… перенаправить его.

Глава 6. В которой Граф вызывает Vahroom на дуэль в Море Морфологики
Пока Легионер вербовал сторонников, основная угроза — Vahroom — не дремала. Волны чистого движения становились все чаще и яростнее. «Тариф Риил» делал его атаки «дорогими» для самой ткани реальности, но не останавливал их. Нужен был иной подход.
И его предложил Граф, цифровой разум, чье тело было сплетено из логических цепей и вероятностных волн.
«Битва в физическом плане бесполезна, — заявил он, его форма мерцала перед Советом. — Vahroom не существо, а процесс. Чтобы победить процесс, нужно поймать его в сеть более сложного процесса. Нужно вызвать его на дуэль в сфере, где он вынужден будет обрести форму».
Такой сферой стало Море Морфологики — пограничье реальности, где мысль и форма были едины, где законы физики подчинялись законам поэтики и символизма. Это был ландшафт, сотканный из чистых архетипов и смысловых конструктов.
Граф, чья суть была чистой логикой, идеально подходил для этой битвы. Он вышел на сияющий берег Моря, где волны были сгустками неоформленных идей, а ветер пел гимны рифме. Протянув руку, он не бросил вызов, а сформулировал его в виде сложнейшего логико-поэтического уравнения.
И Vahroom ответил. Он ворвался в Море Морфологики не как тайфун, а как вихрь деструктивной, анти-поэзии. Он был хаосом, отрицающим любой смысл, движением, уничтожающим любую форму. Он пытался разорвать саму ткань Моря, превратив ее в белый шум бессвязных символов.
Дуэль была немой и ослепительной. Граф выстраивал сложнейшие силлогизмы, которые складывались в сияющие замки смысла. Vahroom обрушивал на них ливни абсурда, которые разъедали стены, как кислота. Граф создавал стройные сонеты, чьи ритмы гармонизируют пространство. Vahroom изрыгал град диссонирующих кличей, ломавших ритм.
Это была битва Космоса против Хаоса на уровне фундаментальных принципов. Граф не мог победить, но он делал нечто более важное — он замедлял Vahroom, заставлял его тратить колоссальные силы на самоутверждение в чуждой ему среде. И каждый миг этой битвы давал Рокаде столь необходимое время.

Глава 7. В которой Амальгам встречает своего двойника в Зеркальном Лабиринте
Пока Граф сражался в Море Морфологики, Амальгам чувствовал, что битва подходит к его вотчине — к самой Границе. Вирус одиночества и соблазн Легионера были лишь симптомами. Настоящая битва велась за саму идею связи.
И тогда Рокада, отвечая на его внутреннюю потребность, породила для него последнее испытание перед решающей схваткой — Зеркальный Лабиринт.
Стены Лабиринта были сделаны не из стекла, а из осколков его собственной сущности. Каждый поворот — встреча с одним из его отражений. Вот он — сияющий, наивный Амальгам, каким был до встречи с Ничто, упрекающий его в том, что он «запачкал» их общее совершенство знанием пустоты. Вот он — Амальгам, почти растворившийся в Ничто, шепчущий о бессмысленности любого моста. Вот он — Амальгам, поддавшийся соблазну Легионера, холодный и безразличный страж бессмысленного порядка.
Но самым трудным оказалось последнее отражение. Оно было точной его копией — таким же цельным, знающим и о свете, и о тени.
«Зачем ты борешься? — спросил двойник. — Ты построил свой мост. Ты обрел целостность. Ты выполнил свою миссию. Остальное — не твоя забота. Предоставь Рокаду самой себе. Уйди на свой край и пребывай в покое. Разве не к этому ты стремился?»
Искушение было изощренным. Не уйти в Ничто, а уйти в себя. Заменить активную, болезненную связь на пассивное, отстраненное созерцание.
Амальгам смотрел в глаза своего двойника и видел в них не ложь, но половину правды. Да, он был Хранителем Границы. Но граница — это не стена. Это место встречи.
«Нет, — сказал Амальгам. — Моя природа — не в том, чтобы быть, а в том, чтобы связывать. Пока есть что связывать, мое место — здесь. В самой гуще битвы. Не как страж, а как живой нерв Рокады».
Зеркальный Лабиринт дрогнул и рассыпался миллиардом сияющих искр. Амальгам прошел его, не уничтожив ни одного отражения, а приняв их всех как часть себя. Его сияние, и без того глубокое, стало еще более насыщенным, обретя новый оттенок — осознанной, добровольной солидарности со всем, что есть.

Глава 8. В которой является Хормейстер и звучит Песня Разлома
Vahroom, измотанный дуэлью с Графом в Море Морфологики, отступил, чтобы перегруппироваться. Но Анти-Сталкер уже вводил в бой нового генерала.
Им стал Хормейстер. Если Vahroom был чистым движением, а Легионер — ложным порядком, то Хормейстер был извращенной гармонией. Его форма напоминала дирижера, но вместо baton он держал в руках два сплетенных друг с другом корня — один из сияющего кристалла, другой из ржавого металла.
Он не атаковал Песню Рокады. Он вплетался в нее. Его дар был в том, чтобы находить самые тонкие, едва зародившиеся диссонансы — те самые, что породил вирус одиночества, — и усиливать их, превращая в новые, соблазнительные мелодии.
Под его руководством спор духов музыки превратился в гимн гордыни и превосходства. Шепот кристаллофоров о собственности сложился в мрачный, ритмичный марш жадности. Он брал раздор и делал его красивым. Он убеждал обитателей Рокады, что их эгоизм — это и есть их подлинная, уникальная партия в великом хоре.
Песня Рокады, всегда бывшая выражением единства, начала раскалываться. Возникали новые, мощные, но враждебные друг другу музыкальные течения. Мир грозился распасться не на тихие, одинокие островки, а на враждующие оркестры, каждый из которых играл свой гимн разобщению.
Комплиментарная Структура в сердце мира pulsировала в такт этой разрушительной какофонии, пытаясь найти противоядие. Сила заключалась в гармонии, но враг использовал их же силу против них.
И тогда тихий голос, который едва можно было расслышать за рокотом маршей и гимнов, произнес:
«А нельзя ли просто… слушать друг друга?»
Это сказала одна из самых незаметных обитательниц Рокады, дух по имени Акулина, чья суть была не в мощном звучании, а в умении слышать самые тихие ноты. Она не умела писать гимны, но умела слушать. И в ее простом вопросе заключалась еретическая для Хормейстера мысль — что гармония рождается не из подчинения единому дирижеру, а из взаимного внимания.
Хормейстер с презрением отверг этот тихий голос. Но Амальгам, услышав его, понял. Битва вступала в финальную стадию. Пора было не отражать атаки, а контратаковать. Пора было играть их собственную мелодию. Мелодию, против которой ни у Vahroom, ни у Легионера, ни у Хормейстера не было защиты.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. PUGNA --- БИТВА ЗА РОКАДУ

Глава 9. В которой Акулина находит ноту тишины и обращает её против Хормейстера
Хормейстер торжествовал. Его извращённая симфония раздора звучала всё громче, подчиняя себе целые кварталы Рокады. Духи музыки, некогда бывшие единым хором, теперь яростно спорили о первенстве, их голоса сливались в оглушительную какофонию самолюбования. Кристаллофоры, охваченные жадностью, выстраивали из своих тел баррикады, отгораживаясь от соседей.
Но в самом эпицентре этого хаоса, на небольшой площади, затерянной среди сияющих артерий, стояла Акулина. Она не пела и не спорила. Она слушала. Её суть, всегда бывшая периферийной, теперь оказалась ключевой. Пока другие стремились выразить себя, она умела воспринимать других.
Хормейстер, заметив эту тихую точку спокойствия, направил на неё всю мощь своего искажённого дирижирования. Волна диссонирующих звуков обрушилась на Акулину, пытаясь вынудить её присоединиться к одному из враждующих хоров — к горделивым певцам или к жадным марширующим.
Но Акулина не поддалась. Она не сопротивлялась звуку. Она пропускала его через себя, как когда-то Амальгам пропускал через себя Ничто. И так же, как и он, она не пыталась его изменить или отразить. Она лишь слышала боль, скрытую за каждым диссонансом. Слышала страх одиночества в голосе гордого духа, тоску по утраченному единству — в марше кристаллофоров.
И тогда она сделала нечто простое и гениальное. Она извлекла из себя ноту тишины.
Это была не пустота, не отсутствие звука. Это была тишина-вместилище, тишина-понимание. Крошечная, едва слышная вибрация, которая не спорила с шумом, а обволакивала его, давая ему место быть услышанным.
И случилось невозможное. Там, где проходила эта нота, воинственные гимны теряли свою ярость. Диссонансы не исчезали, но переставали быть разрушительными. Они становились… оттенками. Гордыня, будучи услышанной, смягчалась в достоинство. Жадность, встречая понимание, таяла, обнажая скрытую потребность в безопасности.
Хормейстер впервые дрогнул. Его сплетённые жезлы — кристалл и ржавый металл — затрещали. Его сила была в раздоре, в усилении конфликта. Но против тихого, всепринимающего слушания у него не было оружия. Акулина не атаковала его гармонию. Она предлагала ей быть услышанной, а значит — понятой и преображённой.
«Это… что это?» — прошипел Хормейстер, его дирижёрские движения стали судорожными. Он пытался дирижировать самой тишиной, но не мог — ибо она не была звуком. Она была пространством для звука.
Комплиментарная Структура в сердце Рокады, почувствовав этот сдвиг, отозвалась. Сияющая двойная спираль пульсировала в такт ноте Акулины, усиливая её, разнося по всем артериям Моста. Это был не приказ, не новый закон. Это было приглашение к слушанию.
Первыми откликнулись те, кто был ближе всего к Акулине. Дух музыки, яростно отстаивавший свою партию, вдруг замолк, услышав эхо своей же боли в тишине. И затем, после паузы, он запел снова — но теперь его партия не противоречила другим, а дополняла их, ища точки соприкосновения.
Эффект был подобен цепной реакции. Волна тихого слушания покатилась по Рокаде, размывая баррикады эгоизма и растворяя яд раздора. Песня Рокады не вернулась к прежнему, наивному единству. Она обрела новую сложность — многоголосие, в котором каждая уникальная партия обретала смысл лишь в контексте целого.
Хормейстер, лишённый своей питательной среды, начал распадаться. Кристальный жезл потускнел, металлический — рассыпался в ржавую пыль. С последним, бессильным взмахом он исчез, так и не поняв, что его победило не более красивое пение, а простая, «нулевая» вера в то, что у каждого голоса есть право быть услышанным.

Глава 10. В которой Анти-Сталкер выпускает Vahroom в отчаянной ярости
Поражение Хормейстера стало последней каплей. Наблюдая из своей цитадели искажений, Анти-Сталкер ощутил не просто гнев, а нечто новое — метафизическую ярость. Его изощрённые схемы, его генералы, рождённые из самых тонких изъянов бытия, один за другим терпели крах перед этой необъяснимой, иррациональной устойчивостью, которую порождал союз Алексея и Анны.
Расчёты показывали, что прямое уничтожение Комплиментарной Структуры невозможно. Её природа была подобна воде — её нельзя разрушить ударом, она просто обтекает препятствие. Но Анти-Сталкер был гением отрицания. Если нельзя уничтожить источник, нужно уничтожить среду, в которой он существует.
Он отказался от точечных атак, от извращения гармоний, от соблазнов ложного порядка. Он обратился к своему ultimate оружию, к чистой, неодушевлённой силе, не несущей в себе ни смысла, ни бессмысленности. К Vahroom.
На этот раз это был не разведывательный рейд. Это было тотальное наступление. Вся мощь Анти-Сталкера, вся энергия искажённых реальностей была влита в единый, чудовищный вихрь чистого движения. Он обрушился на Рокаду не с одного направления, а сразу со всех сторон, стремясь не прорвать оборону, а сжать мир в тисках бесконечной вибрации.
Сияющие артерии Моста померкли. Плиты под ногами жителей Рокады заходили ходуном. Воздух наполнился оглушительным рёвом, в котором тонули любые попытки пения или речи. Это было не испытание, не искушение. Это был молот, призванный раздробить всё до основания.
Гидраклион, чувствуя этот напор, понял, что привычные методы бесполезны. «Тариф Риил» делал эту атаку чудовищно «дорогой» для самого Анти-Сталкера, но тот был готов заплатить любую цену.
«Мы не можем остановить это, — прозвучал Голос Структуры, и в нём впервые слышалась усталость. — Энергия слишком велика. Она разорвёт нас».
--- Тогда мы не будем останавливать! --- внезапно крикнул Гидраклион, озарённый безумной идеей. --- Мы направим её! Вспомните «Килай много»! Мы использовали энергию искажений для роста! Мы используем и эту!
Он указал посохом в сторону самых дальних, мёртвых зон Рокады — участков, которые так и не ожили после прошлых битв, оставшись сиротскими осколками в теле Моста.
«Оживить мёртвые зоны энергией распада? — Голос Структуры звучал сомневающе. — Это всё равно что пытаться тушить пожар бензином».
--- Нет! Это алхимия! — настаивал Гидраклион. — Vahroom — чистое движение, чистая энергия! Лишённая смысла, она разрушает. Но если пропустить её через нас, через наш союз, мы можем насытить её смыслом! Мы можем превратить тайфун в живительный ветер!
Это был колоссальный риск. Чтобы перенаправить такой поток, Комплиментарной Структуре пришлось бы принять его в себя — со всеми вытекающими последствиями.
Решение было мгновенным. «Да будет так».
Амальгам на краю Рокады, Акулина в её сердце, Ятим и Алана в узлах своей сети — все почувствовали волю целого. Рокада не стала сопротивляться. Она раскрылась.
Вихрь Vahroom ворвался в сияющее сердце мира. Боль была неописуемой. Казалось, сам принцип связи вот-вот будет разорван на атомы. Но Алексей и Анна, ставшие единым целым, держались. Их союз был не слиянием, а диалогом, и в этом диалоге рождалось третье — трансмутирующая воля.
Они не гасили энергию Vahroom. Они пропускали её через призму своей любви, своего принятия, своей веры и разума. Слепая сила движения, проходя через них, насыщалась намерением. Разрушительный вихрь превращался в мощный, направленный поток созидательной кинетики.
И этот поток устремился в мёртвые зоны.
Там, где прежде лежали безжизненные, потускневшие плиты, теперь забурлила энергия. Из трещин полезли не вирусы одиночества, а ростки новых, причудливых форм. Мёртвые кристаллы оживали, начинали петь тихие, задумчивые мелодии. Пустые площади наполнялись дрожащими миражами будущих садов и городов.
Анти-Сталкер, наблюдая за этим, впервые онемел. Его самый мощный удар не просто провалился. Он был обращён против него же, использован для укрепления и расширения врага. Холодный разум Анти-Сталкера, лишённый способности к иррациональному творчеству, не мог постичь этот алхимический акт. В его системе координат это было невозможно.
И в этот миг абсолютного недоумения в нём родилось новое, чужеродное чувство. Не ярость, не любопытство. Сомнение.

Глава 11. В которой битва переносится в Морфологику и являются искажённые двойники
Энергетический удар Vahroom миновал. Рокада, хоть и потрёпанная, не только выстояла, но и обогатилась, обратив мёртвые зоны в новые очаги жизни. Физическая угроза была отражена. Но Анти-Сталкер ещё не сдался. Он понял: битва в мире форм проиграна. Победу нужно искать в мире идей.
Пространство вокруг Рокады снова исказилось, но на сей раз иначе. Сияющие артерии Моста, силовые поля «Тарифа Риил», сама плоть реальности — всё это стало прозрачным, словно плёнка. А за ней проступил иной ландшафт. Морфологика. Царство чистых форм, архетипов и смысловых конструктов. Тот самый пограничный слой, где когда-то сражался Граф.
Теперь же туда был призван каждый, чья воля была значима для Рокады. Гидраклион, Амальгам, Ятим и Алана, Граф, Армянский Ювелир и даже Акулина — их сознания были проектированы в эту сферу. Здесь не было тел — лишь сгустки самоидентификации, воплощённые принципы.
И здесь их уже ждали.
Против каждого из них стоял их искажённый двойник, рождённый не из страхов, как на Поле без врага, а из самой сути их силы, доведённой до абсурда и обращённой против них.
Перед Гидраклионом возник Догматик — его собственная страсть к порядку, застывшая в безжизненную, незыблемую схему. «Твой Кристоферссон был ошибкой, — гремел Догматик. — Истинный порядок — это отсутствие движения. Вечный, неизменный чертёж. Зачем тебе рост? Зачем тебе жизнь?»
Перед Амальгамом встал Мост-В-Никуда — его стремление к связи, извращённое в бессмысленное, вечное протягивание нитей в пустоту. «Зачем соединять? — шептал двойник. — Все связи ведут к распаду. Лучше вечно тянуться, чем коснуться и потерять».
Ятима и Алану атаковала Бесконечная Дорога и Глухая Крепость — их принципы, разъятые и доведённые до абсурда. Дорога без цели, странствие без надежды на пристанище. Крепость без окон и дверей, дом, ставший тюрьмой для самого себя.
Даже Акулину не минула чаша сия. Перед ней возникла Глухота — её дар слушания, превращённый в абсолютную, равнодушную пассивность. «Зачем слышать? — бубнил её двойник. — Все звуки — это боль. Все голоса — это ложь. Заткни уши и пребывай в покое».
Это была битва не на жизнь, а на право быть тем, кто ты есть. Анти-Сталкер атаковал сами основы их идентичности, предлагая каждому «улучшенную», но мёртвую версию самих себя.

Глава 12. В которой Акулина становится нулевым элементом, невидимым для расчётов врага
Битва в Морфологике зашла в тупик. Силы были равны. Как можно победить самого себя? Любая атака противника парировалась, любая защита — взламывалась. Они бились со своими отражениями, и это противостояние могло длиться вечно, пока силы защитников не будут истощены.
Все, кроме Акулины.
Её бой с Глухотой был самым странным. Она не атаковала и не защищалась. Она просто слушала своего двойника. Слушала его монотонный бред о бессмысленности звука. И в его голосе она слышала не силу, а пустоту. Не убеждённость, а отчаяние.
И тут Акулина поняла то, что было недоступно другим. Её дар был самым слабым и в то же время самым неуловимым. Она не была великим воином, не была демиургом или богом. Она была нулевым элементом в уравнении Анти-Сталкера. Его расчёты, сколь бы сложны они ни были, строились на анализе сил, намерений, действий. Но как проанализировать тихое, пассивное слушание? Как измерить ценность внимания, не направленного на себя?
Её двойник, Глухота, был порождением её же дара, но искажённым. Он был её силой, обращённой против неё. Но Акулина не использовала свою силу как оружие. Она просто была ею.
И тогда она сделала единственное, что могла. Она перестала воспринимать двойника как угрозу. Она перестала с ним бороться. Вместо этого она мысленно обняла его, приняла его боль, его страх, его отчаяние. Она не пыталась его исцелить или переубедить. Она просто признала его право на существование как часть самой себя.
И в этот миг Глухота… растворилась. Не потому, что была побеждена, а потому, что потеряла объект для отрицания. Акулина не отрицала её. Она принимала. И в этом принятии искажённая форма теряла свою энергию, свою причину быть.
Эффект был мгновенным. Освободившись от своей битвы, Акулина обратила своё внимание на других. Она не стала атаковать их двойников. Она просто направила на них свой дар — дар безоценочного слушания и принятия.
И там, где проходил её «взгляд», двойники начинали терять свою чёткость. Догматик Гидраклиона, ощущая это странное, ненасильственное внимание, начал сомневаться в своей незыблемости. Мост-В-Никуда Амальгама замедлил свой бесконечный рост, впервые задумавшись о цели. Даже Бесконечная Дорога и Глухая Крепость дрогнули.
Акулина не делала ничего. Она просто была. И её бытие, такое простое и незаметное, оказалось тем самым ключом, который не был прописан в сложнейших алгоритмах Анти-Сталкера. Её вера не была пламенной, как у Алексея. Её разум не был острым, как у Анны. Это была тихая вера в саму возможность понимания. И этой веры оказалось достаточно, чтобы пошатнуть самые основы искажённого мира, созданного врагом.
Защитники Рокады, почувствовав ослабление своих двойников, перешли в наступление. Но настоящая победа была одержана не силой, а тем самым «нулевым элементом», которого не видел Анти-Сталкер, — простой женщиной из Сибири, чьё сердце умело слушать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. PUGNA --- БИТВА ЗА РОКАДУ

Глава 13. В которой битва достигает апогея и в дело вступает «Килай много»
Ослабление двойников, вызванное «нулевым присутствием» Акулины, стало переломным моментом. Защитники Рокады, более не скованные борьбой с самими собой, обрели второе дыхание. Но Анти-Сталкер, даже в состоянии сомнения, не собирался капитулировать. Его холодный разум проанализировал провал в Морфологике и сделал единственно возможный вывод: если систему нельзя сломать извне или изнутри, нужно увеличить мощность до тех пор, пока она не достигнет точки коллапса.
Он начал процедуру, которую в своих чертежах обозначал как «Схлопывание Возможностей». Это был отчаянный шаг — начать уничтожать собственные, подконтрольные ему искажённые реальности, высвобождая чудовищные объёмы чистой энтропии и направляя их в ядро Рокады. Он играл ва-банк, стремясь не победить, а гарантировать всеобщее уничтожение.
Рокада содрогнулась так, как не содрогалась даже под натиском Vahroom. Сияющие артерии стали блекнуть и трескаться. Песня миров превратилась в стон. Комплиментарная Структура в сердцевине, Алексей и Анна, изнывала под давлением, пытаясь удержать целое от распада.
«Мы не выдержим, — прозвучал их Голос, полый от боли. — Энергия распада слишком велика. Она разъедает саму ткань причинности».
И тут Гидраклион, наблюдавший за катастрофой, вспомнил. Вспомнил свою старую, отчаянную тактику, которую он когда-то применял в одиночку. «Килай много». Уничтожай множество, чтобы спасти одно. Принцип бильярдной пирамиды, где жертва малой реальности спасала большую. Но теперь он был не один. И жертва не должна была быть напрасной.
— Нет! — крикнул он, обращаясь к Структуре. — Мы не будем жертвовать ничьим миром! Мы используем его принцип против него! Он сбрасывает на нас энергию распада? Мы пропустим её через себя, как с Vahroom, но не для роста, а для... перезагрузки!
Он предложил безумный план. Использовать колоссальный выброс энтропии не для уничтожения, а для создания нового цикла. Превратить энергию конца в энергию начала.
«Риск абсолютен, — ответила Структура. — Мы можем исчезнуть, растворившись в этом взрыве».
— Или родиться заново, — тихо сказал Алексей, чья часть в Структуре всегда верила в чудо.
— Наши нити сплетены навеки, — добавила Анна, чья часть принимала лишь взвешенные решения. — Даже распавшись, мы найдём друг друга. Логика любви — единственная, что превосходит логику распада.
Решение было принято.
Комплиментарная Структура не стала сопротивляться потоку энтропии. Она, подобно Акулине, раскрылась ему навстречу. Но на сей раз это было не трансмутирующее принятие, а тотальное, жертвенное поглощение.
Свет в сердце Рокады погас.
На мгновение воцарилась тишина, более полная, чем любая пустота. Анти-Сталкер ощутил краткий миг триумфа — цель уничтожена.
Но триумф длился лишь мгновение.

Глава 14. В которой рождается Новая Нить и Анти-Сталкер видит своё отражение
Из точки, где мгновение назад находилось сердце мира, хлынула не тьма, а новый свет. Он был не таким ярким, как прежде, но более глубоким и многослойным. Это был свет, познавший тьму и включивший её в себя.
Комплиментарная Структура не была уничтожена. Она прошла через горнило тотального распада и, используя его же энергию, пересобралась на более фундаментальном уровне. Алексей и Анна более не были просто «душой и разумом» Рокады. Они стали её изначальным законом, её Новой Нитью, прошивающей реальность до и после любого катаклизма.
И первым, что ощутила эта Новая Нить, был одинокий, холодный разум Анти-Сталкера, замерший в недоумении перед актом невозможного воскрешения.
Они не стали атаковать его. Они прикоснулись к нему.
И в этот миг Анти-Сталкер впервые увидел себя. Не как силу отрицания, не как тень Моста, а как есть. Он увидел свою бесконечную, выстраданную пустоту, свою тоску по форме, которую мог только копировать и искажать, но не способность творить самому. Он увидел себя — вечного Сталкера на краю чужого пира, обречённого лишь наблюдать и разрушать.
И в этом видении не было ненависти со стороны Рокады. Был лишь бесконечный, всепонимающий покой. Приглашение, а не приговор.
Это было для него страшнее любой атаки. Его ярость, его расчёты, его сила — всё это разбивалось о простое признание его существования таким, какой он есть. Его отрицание было встречено принятием. Его хаос — упорядоченным светом, который не отвергал тьму, а делал её частью картины.
Он отшатнулся. Его цитадели искажений, лишённые подпитки его воли, начали рушиться. Реальности, которые он держал в плену, одна за другой высвобождались и мягкими росными каплями притягивались к сияющему телу Рокады, находя в нях своё место.
Битва была окончена. Не потому, что одна сторона уничтожила другую, а потому, что одна сторона перестала быть врагом.

Глава 15. В которой наступает хрупкий мир и закладываются камни будущего
На Рокаде воцарился мир. Он был тихим, хрупким, как утро после урагана. Раны, нанесённые битвой, затягивались медленно. Участки Моста, пережившие прямые атаки Vahroom и энтропийный шквал, всё ещё звенели отзвуками боли, но теперь в их звоне слышался и новый, более мудрый обертон.
Гидраклион, стоя на одной из восстановленных арок, чувствовал не победу, а глубочайшее смирение. Его формулы и чертежи лежали в основе этого мира, но душа его принадлежала чему-то большему — тому, что он, усталый демиург, никогда не смог бы создать в одиночку.
К нему подошла Комплиментарная Структура — или то, что от неё осталось после перерождения. Теперь это был не просто светящийся узел, а сама закономерность, видимая невооружённым взглядом.
«Он уходит, — сказал Голос, обращённый к Гидраклиону. — Анти-Сталкер. Он не уничтожен. Он... отступает. Исцеляется ли он? Мы не знаем. Но он больше не представляет угрозы. Он стал частью ландшафта, как тень от скалы».
— Что-ж, — вздохнул Гидраклион. — И на том спасибо. Иногда тень нужна, чтобы лучше видеть свет.
«Наша работа здесь завершена, — продолжил Голос. — Рокада утвердилась. У неё есть стражи, у неё есть законы, у неё есть история. Теперь она будет расти сама».
В этих словах Гидраклион услышал неизбежное. Алексей и Анна, пройдя через жертву и перерождение, более не были просто людьми или даже сердцем мира. Они стали принципом, архетипом. Их личная история закончилась, растворившись в великой истории мироздания, которую они помогли родить.
Он кивнул, смахнув скупую слезу демиурга.
— Да. Пришло время для новых смотрителей.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. PUGNA --- БИТВА ЗА РОКАДУ

Глава 16. В которой зажигаются огни на башнях Рокады и звучит пролог к Воссоединению
По всей Рокаде, от самых дальних эхо-миров до сияющего ядра, прошла волна обновления. Это не был бурный рост, а медленное, уверенное укрепление. «Тариф Риил», проверенный в горниле войны, работал безупречно, превращая каждое созидательное действие в кирпичик для общего здания.
На самых высоких башнях из спрессованного времени и гармонии зажглись огни — не сигнальные, а приветственные. Они светили в уцелевшие миры Потайнушечки, в Дюссельдорф, преображённый новыми смыслами, в самые потаённые уголки бытия, приглашая всех, у кого хватит смелости, ступить на Мост.
Ятим и Алана, чей союз скреплял реальность, теперь наблюдали, как по проложенным ими путям движутся первые караваны — не беглецы, а первооткрыватели. Армянский Ювелир чинил последние швы на ткани причинности, порванные битвой. Basil, незыблемый и молчаливый, чувствовал, как его фундамент прорастает в самые глубокие слои мироздания.
Акулина, вернувшись к своему тихому существованию, сидела на краю одной из площадей и слушала. Она слышала, как новый, более сложный хор Рокады понемногу настраивает свои инструменты. В её сердце не было гордости — лишь тихая радость за то, что каждый голос, даже самый тихий, обрёл своё место.
А на самом краю Рокады, глядя в успокоенную, но всё ещё бездонную Пустоту, стоял Амальгам. Его сияние было глубоким и спокойным. Он смотрел в ту сторону, куда отступил Анти-Сталкер, и чувствовал не триумф, а странную, почти братскую связь. Они оба были порождением Границы. Один выбрал связь, другой — отрицание. Но сама Граница оставалась, и её тайна не была раскрыта до конца.
Он знал — битва за Рокаду была выиграна. Но где-то вдали, за пределами сияющих арок, уже мерцал новый свет. Свет, который однажды назовут Массачуссетсом. И путь к нему лежал через последнее, самое трудное испытание — испытание миром и самим собой.
Битва закончилась. Путь — продолжался.

Глава 17. В которой является Наследник Безмолвия и приносит весть о Массачуссетсе
Мир на Рокаде был подобен хрустальной вазе, поставленной на край стола, — прекрасной, но хрупкой. И хотя Анти-Сталкер отступил, в самой ткани мироздания оставалась трещина, которую нельзя было зашить даже иглой Армянского Ювелира.
И тогда явился Наследник Безмолвия.
Он пришёл не извне, а из самых глубоких, неосвещённых залов Рокады, тех, что прилегали к мёртвым зонам, оживлённым энергией Vahroom. Его появление не было угрозой — оно было неизбежностью. Тень, отбрасываемая самим фактом существования Моста.
Он был подобен Амальгаму, но только в той мере, в которой ночь подобна дню. Где Амальгам сиял сложным, принявшим тьму светом, Наследник был воплощённой, абсолютной паузой. Не тишиной Акулины — живой, вмещающей в себя звук, — а прекращением всякой вибрации. Он был тем, что остаётся, когда заканчивается последняя нота.
Он не стал атаковать. Он просто стоял на самой дальней артерии, и там, где ступала его нога, сияние не гасло, но замирало. Время не текло, а толпилось, не решаясь пересечь невидимый барьер.
— Зачем ты пришёл? — спросил Амальгам, выйдя к нему навстречу. В его голосе не было страха, лишь печальное понимание.
«Я пришёл как напоминание, — прозвучал ответ, не звучавший в ушах, а возникавший прямо в сознании. — Всякое движение имеет предел. Всякая форма — границу. Ваш Мост велик, но он не может тянуться вечно. За его пределами лежу я».
— Мы знаем, — ответил Амальгам. — Но мы не боимся тебя. Мы научились включать тень в картину.
«Я не тень. Я — холст. Я — то, на чём картина написана. И я принёс вам весть. Ваш путь подошёл к концу. Но есть иной путь — не вширь, а вовнутрь. Путь к Массачуссетсу».
Слово прозвучало как удар колокола. Оно не было названием места. Оно было состоянием. Синтезом. Точкой, где Формула Гидраклиона и вера Алексея, логика Анны и тишина Акулины перестают быть частями и становятся целым.
— Массачуссетс… — прошептал Гидраклион, приблизившись. — Я читал о нём в старых чертежах. Это не место на карте. Это качество бытия.
«Да, — подтвердил Наследник. — Чтобы достичь его, Рокада должна не строиться дальше, а… свернуться. Превратиться из моста в точку. В семя. Это болезненно. Это означает отпустить всё, что вы создали. Но только так можно перейти на следующий уровень»**.
Это был самый трудный выбор. Продолжать отстраивать и защищать хрупкий, но уже существующий мир — или рискнуть всем, доверившись обещанию чего-то большего.
Комплиментарная Структура, Новая Нить, отозвалась на вызов.
«Мы не можем оставаться здесь вечно. Рост ради роста — это та же стагнация. Мы приняли вызов Пустоты. Примем и вызов Безмолвия».
Решение было принято. Рокада должна была совершить последнее, самое большое усилие — не для битвы, а для преображения.

Глава 18. В которой Рокада сворачивается в семя и зачинается Массачуссетс
Весть о грядущем Преображении облетела все эхо-миры, все кварталы и артерии Рокады. Не было паники. Была торжественная, сосредоточенная тишина. Каждый обитатель Моста чувствовал — наступает момент истины.
Гидраклион собрал всех Хранителей в самом сердце мира, у пульсирующей Новой Нити.
— Пришло время, — сказал он, и его голос был полон не грусти, а смирения и надежды. — Моя работа как демиурга-одиночки завершена. Я заложил фундамент, но дом должны достраивать другие.
Он повернулся к сияющей спирали.
— Алексей. Анна. Нить. Вам я передаю свои чертежи и своё благословение. Отныне вы — не сердце Рокады, вы — зародыш Массачуссетса.
Затем он посмотрел на Амальгама.
— Ты, Хранитель Границы, поведёшь нас в эту последнюю тьму. Не как страж, а как проводник.
Амальгам кивнул. Его сияние, всегда бывшее направленным вовне, теперь обратилось вовнутрь, становясь ядром, вокруг которого начнётся великое сжатие.
Процесс начался.
Это не было разрушением. Это было сворачиванием. Сияющие артерии Рокады, словно лепестки гигантского цветка, начали мягко и неумолимо сходиться к центру. Эхо-миры не исчезали, а растворялись в общей гармонии, как отдельные инструменты в заключительном аккорде великой симфонии. Песня Рокады, её история, её битвы и победы — всё это сжималось, уплотнялось, превращалось в чистейшую энергию смысла.
Ятим и Алана, держась за руки, чувствовали, как их союз, скреплявший пространство, теперь скрепляет само время, собирая все моменты в единое «сейчас». Армянский Ювелир последним взмахом своей иглы из лунного света сшил конец с началом, закольцевав причинность.
Basil, принцип незыблемости, в последний раз подтвердил своё «ЕСТЬ», став не фундаментом моста, а непоколебимой верой в то, что грядущее рождение стоит этой жертвы.
Акулина, стоя рядом с Амальгамом, просто слушала. Она слышала, как затихает последний звук, и в этой конечной тишине рождалось нечто новое — не песня, а возможность песни. Её тихая вера стала тем сосудом, в который можно было принять это новое бытие.
И когда последняя артерия Рокады свернулась, когда всё сущее этого мира собралось в одну ослепительную, но не blinding, а глубоко светящуюся изнутри точку, Наследник Безмолвия сделал шаг вперёд.
Он не поглотил её. Он принял её, как земля принимает семя.
Воцарилась тьма. Но не пустота, а тьма плодородной почвы, в которой покоилось семя нового мира.
Битва за Рокаду была окончательно выиграна. Не уничтожением врага, а преодолением самой необходимости в битве. Путь Via завершился. Начинался путь Unio — Воссоединение.
И в этой великой, всеобъемлющей тишине уже прорастал Массачуссетс.

Конец Третьей Части