Мы идём к тебе, мистер Большой, часть 2, глава 6

Вряд-ли они вслушиваются в то, что мы тут поделываем – им и без того есть, чем заняться. Так я думаю, и потому мы долго-долго отдыхаем, лёжа: я на спине, она на животе, моё лицо у неё в глазах.
«Интересно, как они там» - наконец, говорю я.
«Меня не колышет» - аристократично откликается она. «А тебя?»
«Ну, ум-м-м…есть немного». Я встаю с кровати, иду к двери, чуть-чуть приоткрываю, и…

Открывшаяся картина повергает меня в шок. Гретчен и Деб сидят бок-о-бок на кушетке, между ними – пустое место. Его место. Обе дамы в жалком состоянии. Потеряны, скованы, напряжены. Я приоткрываю дверь чуть шире и вижу его, пригнувшегося, снующего вокруг парового стола, сдёргивающего с него белую скатерть, зыркающего по сторонам, нахмуренного, набыченного, с выражением, означающим большую-пребольшую неприятность.

Даже по сильному укуру я вполне могу врубиться в очевидную явь: музыки нет, вид у девушек пугающе бледный, а он, со всей очевидностью, блуждает где-то в призрачных пространствах своего первого прихода. Может быть, шоу уже состоялось, затянувшись настолько, что в итоге стало напрягать?

«Скорей» - шепчу я Мэй, шарясь в темноте в поисках одежды. «Одевайся, и идём к ним».
Уловив мои эмоции, она второпях одевается, направляет шаги к выходу из спальни, огибает угол террасы и входит в жилую комнату через стеклянную дверь, где её встречает молчание…

Две юных леди в напряге, плюс решительная фигура авторитарного папаши, явственно, то есть громко и бессловесно, извещающая о своём состоянии. Паранойя. Сквозит в каждом движении, жесте, взгляде, а особенно в том, как он избегает смотреть нам в глаза, говоря: «А, вот вы и вернулись». Прочищает горло, крутится и так, и этак, словно пытаясь занять себя чем-то, но не представляя, что делать и как. Тем временем, мы с его супругой, тихой сапой, занимаем места - она на стуле, я на диванчике возле Деб. «Мэй? Мы будем ужинать? Сколько сейчас времени? Я думаю, сейчас самое время поесть, не так ли?» Понятно, он ждёт помощи от неё. Оставив стул, она колготится между ним и паровым столом, восстанавливая слегка потерявшую вид причёску, разыскивая стаканы и расставляя их, что непросто. «Мэй?» Он, похоже, и не вспоминает, что мы здесь. «Мэй, почему ты не заправляешь салат? Мальчики сказали мне, э, что салат готов, его надо только заправить. О, э, Мэй, дорогая, давай посмотрим, есть ли у наших гостей обеденные тарелки, ага? Они на кухне, не так ли? У нас ведь есть тарелки, не так ли, дорогая?»

Мэй слишком выбита из колеи, чтобы отправляться на кухню. Стоит сбоку, просто уставившись на него, склонив голову на бок.
Потому, Дебора, беря на себя роль хозяйки, откликается на зов и торопливо идёт на кухню.
«Что не так, дорогая? Что-то случилось? Ты выглядишь странно, знаешь ли. Пожалуйста, скажи что-нибудь!»
«Я в порядке, Мэлкольм. А ты?»
«Ну как же, я тоже в порядке, разумеется. Я в норме. Но - где та, вторая бутылка вина?»
«Так в первой ещё есть вино».
«Нет, там нет»
«О», улыбается Мэй – «Ты его прикончил?»
«Я его вылил в раковину».

Молчание. Мэй уставилась на него, ожидая объяснений, но он просто стоит, каменный, авторитарный.
«Зачем?» - наконец, спрашивает она, как-бы оседая и отступая, чтобы опереться о спинку диванчика.
Пауза, затем: «Ну, оно мне не понравилось». Но он плохой лжец.

Дебби возвращается с кухни, приносит стопку тарелок, столовые приборы и салфетки.
Мы с Мэй не сводим с неё глаз, пока она расставляет предметы на кофейном столике. Затем, внезапно, он уводит Мэй на кухню – через дверь на террасу, решительно закрыв её перед нами, словно поймав в ловушку. И ночь скрывает их от нас.

Гретч поворачивается ко мне. «Он думает, что ты подлил ЛСД в вино».
«И он сильно подозревает, что ты оттрахал его супругу» - добавляет Деб.
«А как так получилось, что вы вдвоём его не оттрахали?»
«Мы пытались» - хором заявляют они.
«Он повёл себя, как полный параноик» - говорит Деб. «Я потянулась, чтобы расстегнуть ему ширинку, а он откинул мою руку».

«А я бросила танцевать и подкатила к нему» - говорит Гретч – «И мы подумали, что он просто робкий или что-то в этом роде, ну и попытались его оттрахать».
«Развести на групповушку» - поправляет её Деб. «Мы попробовали сесть ему на лицо, чтобы оставить без выбора».
«И у нас почти получилось».
«А потом мы услышали вас двоих, в спальне, и он нас отшвырнул». Деб вытягивает руки вперёд, показывая, как это было. «Шмякнулась на пол, бэби» - добавляет она, потирая отбитое место.
«Видать, озаботился тем, что ты пердолишь его супругу» - поясняет Гретч.
«Так он перенервничал» - делаю я вывод. «Ум-м-м. Ладно. Надо что-то делать с  параноидальным трипом, в котором он сейчас. Может, супруга его вытянет».
«Я…так не думаю» - задумчиво произносит Деб.
«Ты поторопился» - добавляет Гретч.
«Она, а не я» - поправляю я её.
«В любом случае» - говорит Деб – он свалил, будучи конкретно не в себе».
«Понятно».
«И вытянуть его оттуда будет нелегко, а если кто и вытянет, то точно не супруга» - говорит Деб.
«И что ты предлагаешь, тигрица?»
«Вернувшись сюда, они должны увидеть, что мы с тобой поладили, мистер Порнозвезда».

«Но в темноте» - говорит Гретч, вставая и направляясь к выключателям. Щёлк, щёлк, щёлк – верхний свет полностью погашен, и мы остаёмся при свечах. При двух горящих свечах, по обе стороны полки над камином, возле проигрывателя. Свечи – это шарман, это покатит, хоть мне и не близок огонь, который не освещает.
«Эй, леди, прикройте меня. Я не уверен, что у меня встанет. С учётом всех обстоятельств».
«Не боись, прикроем» - браво отвечает Гретч из-под свитера, снимая его через голову.
Очень скоро наши шмотки свалены горой на кушетке – в конспиративной манере – а мы сообща думаем, что делать дальше.
«Я лягу и оттрахаю Деб, и отсосу у тебя» - говорю я Гретч.
«Нет» - говорит Деб – «Ты будешь выглядеть чересчур как жеребец. Я отсосу у неё, а ты у меня».
«Нет» - говорю я – «Ты будешь выглядеть чересчур по-лесбийски».
«Послушайте» - говорит Гретч, пока мы стоим на холоде в чём мама родила. «Мы ведь на самом деле не собираемся ничего никому делать, так почему мы не можем просто собраться в кучу и не согреться, пока ждём».
«Потому что я считаю, что они должны застигнуть нас в разгаре какого-нибудь акта» - говорю я.
«Да ну нах» - выходит из себя Деб. «Давайте просто оденемся и слиняем». Но когда мы с Гретч пялимся на неё в молчаливом изумлении, она уступает. «О кей, но, давайте уж делать что-то. А не просто торчать здесь, словно три шнука».
Мы ложимся, растягиваемся на полу, и моё лицо приходится возле киски Гретч, лицо которой приходится возле киски Деб, лицо которой приходится возле моего упавшего члена, и мы ждём.
«Вот зараза» - говорит Гретч немного погодя – «Такое чувство, что вот-вот выкатят камеры и начнут снимать порно».
«Уау» - шепчет Деб – «Его супруга – Ароматная Писька!»
«Когда, чёрт возьми, они вернутся?»
«Может, они соскочили» - предполагаю я.
«Таки хорошо бы» - говорит Гретч.
«Завязывай со своими еврейскими базарами» - говорю я, «А то у меня щас как встанет…».
«Так и в путь» - бросает та в ответ, «Чего плохого-то?»
«Ну тут я не уверен – возможно, скоро будет совсем плохо».
«Да ни фига не будет» - вступает Деб – «После того, как они разберутся с этой его паранойей. Если разберутся».
«Слушай» - говорит Гретч – «Как насчёт лизнуть меня пару раз? Просто, чтоб смочить».
Я трогаю её куню, пробую её кончиком языка, пытаясь разнять сухие и плотно сложенные половые губы. «Что за ***ня с тобой, Гретч? Ты сухая, словно кость».
«Конечно, сухая! Чего ты ожидал, Ниагарский водопад? Плюнь на неё!»
От этого Дебби пробирает на хи-хи, и вот мы все уже инфицированы этой заразой. Мы распростёрлись на спинах, наш отыгрыш забыт, мы просто ржём – достаточно кинуть взгляд друг на друга, и нас разбирает по-новой.
И, естественно, именно в этот момент – Боже, могло ли быть как-то иначе? – они возвращаются. И, застыв в дверях, пялятся на нас.
Это обрезает наш смех – словно острым ножом по сыру. Ш-ш-ш-пок – и гробовое молчание. Даже пластинка заканчивается именно в этот момент и пережидает его с нами – тихий щелчок, короткое взвизгивание, с которым рычаг звукоснимателя возвращается к началу записи, шорох и треск под иглой, и. наконец, начало новой музыкальной темы. И пока переживается этот момент делового, неловкого молчания, они стоят у нас перед глазами, словно вставленные в рамку – в проёме двери, что ведёт на террасу, Мистер и Миссис. Одетые, неподвижные, безмолвные, разглядывая нас окаменевшим, испытующим взглядом -  словно биологи в зоопарке.
Затем они исчезают, так же неожиданно, как и появились заново – отходят на террасу, закрывают за собой дверь – в ярости.
«Ох ты ж» - подаёт голос Деб – «Она ему соврала».
«Да чтоб их» - шипит Гретч, поднимаясь на ноги. «Вы как хотите, а я одеваюсь».
«Угу» - говорит Деб.
Втроём, мы разбираем шмотки, сваленные в кучу, выуживая свои вещи среди прочих, напяливая всё на себя, подавленно, тускло.
Наше настроение резко меняет выплеск эмоций извне. Его Миссис вопит: «Да, да, да, да, да!» Затем его низкий голос прорыкивает что-то неразборчивое, и снова «Да, да, да, боже, да!»
«Ага» - поясняет Деб – «Она признаётся в содеянном».
Гретч делает пару шагов к двери, потом вдруг произносит, закаменев: «Слушайте. Если он разбушуется, нам придётся его утихомиривать».
«Не парься» -  отвечает Деб. «Он слишком укурен для этого».
«А, ум-м-м-м, а он-то об этом знает?»
Мы смотрим на неё, ожидая пояснения.
«Они алкаши, так? Следовательно – склонные к насилию. Я имею в виду, что одного косяка слишком мало, чтобы подавить эту склонность. Так ведь?»
«Может, и так» - говорю я, затем беру ещё один косяк и иду на террасу, раскурившись, перед тем, как выйти на холод.
Они – на углу, сидят бок-о-бок на углу деревянного ящика с растениями, огибающего этот балкон в поднебесье. Увидев меня, они замолкают и ждут – в то время, как я приближаюсь, преподнося Огонь Свыше.
Но не придумав ничего менее рискованного, чем сесть возле Мэлкольма и молча протянуть ему косяк.
«Не надо, спасибо» - бурчит он.
«Пожалуйста» - говорю я – «Потому что всё, что произошло – первая раскурка, и всё это - я имею в виду, всё, что было после, и, м-м-м, то, чего НЕ было – загнало вас в паранойю. Риск словить паранойю есть всегда. Особенно когда пробуешь траву в самый первый раз. Поэтому, пожалуйста, покурите ещё – просто чтобы избавиться от паранойи. Пожалуйста, потому что я чувствую себя сильно, сильно виноватым из-за этого. Я вас втянул в это дело, и, пока плохой приход вас не отпустит, Мэлкольм, я буду чувствовать себя ужасно. Это может разрушить нашу дружбу».

Пока я всё это высказываю, я держу раскуренный косяк перед ним, а он пристально смотрит на него, слушая, а она смотрит на меня, переполненная ужасом. Но меня в данный момент волнуют его переживания, не её. Так. Её гнетёт чувство вины в прелюбодеянии, навязанное христианско-иудейской рефлексией. Отсюда вывод: единственный способ разрулить затык – сделать его столь же виновным. Втянуть в круг по-новой, даже если для этого придётся накинуть старое, доброе бухло поверх Мэри Джейн, с её миролюбием. Что-то забористое. Скотч. Если подумать – в то время, как он, наконец, берёт у меня косяк и дымит – то это не самая плохая идея. Загнать что-то убойное ему в кровь, смешать с изумлением от первого знакомства с мадам Джой, и. может, на него снизойдёт просветление, достаточное, чтобы ощутить себя таким же грешником, как и она, вместо того, чтобы сидеть здесь, поёбывая собственный эгоцентризм и паранойю, в то время, как две юных дамочки готовы встретить его в жилой комнате.
«Не хотите скотча?» -  спрашиваю я. «Может, это как раз то, что вас вытянет. Потому что вы привыкли к нему. А это зелье для вас новое. Хотите выпить?»
«Да» -произносит он между затяжками – «Хочу, Люк. Спасибо».
Я отхожу, чтобы принести спиртное – но он вскакивает и опережает меня.
«Сидеть!» - командует он, не столь уж недружелюбно. «Я сам принесу. Кто-нибудь ещё будет?»
«Я буду» - говорит Мэй.
«Ну так и я буду» - говорю я.
«Ну так и мы будем» - говорит Деб, шагая с террасы в сопровождении Гретч.
Мэлкольм откидывает голову назад и заходится хохотом. Для него, это своего рода победа – использовать то, к чему его так тянет. Свои собственные, старые, испытанные, подлинные, достоверные средства прихода к грандиозному финалу.
Клёво. Даже простое упоминание способно выпихнуть его из депрессняка и поднять настрой.

Девушки идут с ним в дом, оставляя меня наедине с Мэй…
Которая сейчас нагибается вперёд, склонив голову, словно складываясь пополам от колик в животе. «Он заставил меня рассказать» - стонет она. «Мне так жаль, Люк. Пожалуйста, попытайся понять – он заставил меня».

«Но…»

Я недоговариваю фразу, ища в голове ещё один способ развязаться с затыком, годный для них, а не для нас. Ведь это их затык, а не наш.
Я сижу возле неё - кажется, очень долго. Всё, что нас связывает – это её безмолвные причитания. Она по-настоящему подавлена. Не знает, как ей совладать с пох*ренными брачными обязательствами, некогда взятыми на себя. Я полагаю, она тоже очень зависима от него, и, несмотря на то, что автор идеи маленькой, несостоявшейся в итоге, оргии - он, ей, возможно, предстоит огребать за это до конца жизни.
Ну разве что…
И напитки несут, как-то, ну очень долго.
Я поднимаюсь, как бы в беспомощной манере, и, якобы прогуливаясь, двигаюсь вдоль террасы туда, где можно заглянуть в жилую комнату, а там…

Процедура вывода в разгаре. Обнажённый свет свечей, пьяный тройник – Мэлкольм лежит на спине, на кушетке, Дебби перегнулась через спинку кушетки и милуется с ним, ожидая своей очереди отсосать. Он, наконец, угодил в ловушку, пойман и искушён порочными злыми силами – и потому, столь же виновен, как и все мы.
«Эй» - я мягко зову Мэй.

Она подходит – и видит. Мы обмениваемся улыбками, и – он как раз кончает – возвращаемся на наши места, на холодном углу вне дома.
Когда мы, наконец, прибываем с напитками, он снова одет, словно ничего и не случилось, но движется с прежней грацией. Уверенный нападающий, только что забивший гол и готовый вновь врезать по мячу, открывая второй тайм.

Вручает каждому по стакану, садится возле меня, держа свой стакан в руках, делает глоток, приглаживает волосы рукой. И говорит: «Ну, сейчас я чувствую себя куда как лучше, Люк. И, я должен сказать, марихуана действительно как-то действует на меня. На  меня. Не уверен, правда, как. Хотелось бы попробовать ещё -  в другой раз».

«Рада, что тебе полегчало» - говорит Мэй, слегка в сучьей манере.
Он прочищает глотку.
Я говорю: «Э-э, а когда мы будем есть?»
И они оба хихикают.

Таким образом, атмосфера значительно разрядилась к ужину - к тому моменту, когда с напитками было покончено. Она даже стала слегка затейливой, извращённой – под влиянием ночных фантазий середины зимы. Групповой разум, конечно, слегка шизофреничен, но тем не менее…