Дед кормит булкой голубей

Утро. Он проснулся, но не телом. Тело лежало в постели, и ещё спало. Он же висел над кроватью, прозрачный, как воздух. Но, вы видели когда нибудь сгущение воздуха? Или ловили, случайно, антенной радиоприёмника ручей шума и треска в воздухе. Водишь антенной из стороны в сторону, а динамик шипит и щёлкает, когда антенна натыкается на что то невидимое в воздухе.

Он вышел на улицу. Это было очень легко, без усилия, желанием. Усилию многое что сопротивляется, а желанию ничего. Не смотря на утро, улица очень яркая и шумная, как дискотека. Она пахнет бензином, печным дымом, тополями, гнилью, хлоркой, жареными котлетами, анашой, краской, железной дорогой, мокрой собачьей шерстью, газетной бумагой, духами, шахматами, кошачьей мочёй, ветром. Напротив через дорогу, дед в зелёной стёганной фуфайке, кормит булкой голубей.

Он пошёл дальше, и увидел, что мир похож на головку лука. Слоится, и плачет сам от себя. Первый слой был привычный, тот что пах бензином, печным дымом, тополями, гнилью, хлоркой, жареными котлетами. Он стал отдирать его, и под этим слоем оказался второй. Он огляделся, и взгляд его привлёкло здание школы. Под слоем штукатурки которого оказалось ремесленное училище с красными флагами по углам, а под ним интернат для беспризорников, а под ним дом генерал-губернатора, а под ним вытянутые низкие монастырские кельи.

Он полетел дальше. Секунды поднимались вверх, как мелкие пузырьки в стакане с газированной водой. Поднимались, и щекотали кожу, если поднести стакан к лицу. А если его перевернуть, поставить на круг с дырками, и нажать, то стакан будет помыт струйками воды, и тогда можно поставить его под стальной короткий кран, бросить в щель трёхкопеечную монету, выбрать «Апельсиновый», и из крана в стакан потечёт жёлтая сладкая эссенция, после, выхватить стакан из под крана, подождать пока протечёт содовая, и снова поставить стакан под кран, кинуть в щель ещё трёхкопеечную монету, и наполнить его следующей порцией сиропа, немного разбавив газированной водой, подождать когда всё это диффундирует между собой, и жадно выпить.

Он встретил себя десятилетнего - тот бежал за автобусом, чья грязная,  жёлто-коричневая, беременная людьми, туша, бренча клапанами двигателя, и воя коробкой передач, казалось бы, очень медленно отплывала от остановки, но несмотря на кажущуюся медлительность, автобус было не догнать, и от этого мальчик заплакал…

Он обнял рыдающего мальчика, и стал тылом ладони то ли вытирать, то ли размазывать по его лицу слёзы. Мальчика трясло, и он сказал ему: «Это не опасно. Ничего не опасно. Ни уходящий автобус, ни говорящий человек, ни наступающее завтра. Ни то, что ты чувствуешь». Мальчик исчез, как будто его никогда, и не было, а вместо слёз на руке осталась полоска светящейся пыли. Тогда он понял, что молоко Геры попало ему на руку.

Ещё глубже, и он увидел код. Мир был написан на языке, который он знал, но забыл. Люди, деревья, птицы, животные - это знаки. Улицы, дома, площади, скверы - перфокарты. Картинка на экране может меняться от того, какую он читал строчку кода, или какие изменения он вносил. 10001100011110010000…

Повернул на улице направо, обогнул колонку с водой, зашёл во двор, прошёл до дровяного сарая, от которого пахло свежими берёзовыми дровами, и брезентом влажных серых рукавиц, развернулся, и экран стал заполняться улицей деревянных низких бараков, с торчащими на крышах пеньками печных труб. Одна труба загораживала солнце, и от неё ложилась длинная тень, пересекающая двор по диагонали. Он потянулся к трубе, и переключил её, выбрал положение «Off».

Сию секунду он оказался в лодке, плавно качающейся на глади бирюзового моря, с удивительно прозрачной водой. Там, внизу под лодкой, плавали стайки мелких быстрых ярких жёлтых рыбок, с полупрозрачными телами, были видны их чёрные кишки. Величественно курсировали облака белесых медуз, ползали по дну морские звёзды, между камнями отдыхали, а на самом деле охотились, длинные чёрные рыбы. Солнце преломлялось в воде, и делало морской пейзаж удивительно красивым, и чарующим. Плеск воды о борт лодки, и негромкий крик чаек действовали умиротворяюще.

Он понял, что ничего нет. Есть только проектор в голове, и плёнка, которую он сам вставляет в этот проектор каждое утро, и прокручивает, пуская расширяющийся луч выбранного фильма на простынь, висящую на противоположной стене комнаты. Он сам крутит это кино, и сам озвучивает диалоги, сам читает закадровый текст, и сам ставит музыку. Он рассмеялся, и смех разорвал полотно сна, как бумагу. 

Человек на кровати открыл глаза. Потянулся. Встал. Прошёл на кухню, и умыл лицо, склонившись над раковиной, и нажимая на стальной штырь рукомойника. Подошёл к окну, взял с подоконника пачку папирос, щёлкнул по её дну ногтем, и из дыры папиросной пачки вывалилась папироса. Он взял папиросу, резко дунул в отверстие гильзы, зажал её зубами, замял пальцами картонный цилиндр поперёк, поджёг спичку, и прикурил от её танцующего жёлто-красно-голубого огонька. Глубоко затянулся, от чего груди его запершило, а в голове помутнело, и с шумом выдохнул струю сизого дыма через открытую узкую форточку на улицу.

Напротив через дорогу, дед в зелёной стёганной фуфайке кормил булкой голубей…