Через Атлантику в гости к дядюшке Сэму

42-ой. Участие Авиации Дальнего Действия в обеспечении ленд-лиза по Северному пути. Хроника и воспоминания.

Обратимся вновь к воспоминаниям командира нашего дальнего бомбардировщика Пе-8 Пусэпа Энделя Карловича, на борту которого советская делегация во главе с наркомом иностранных дел В.М. Молотовым совершала небезопасное воздушное путешествие для переговоров с англосаксами. Побывав в «гостях» у премьер-министра Черчилля, курс лежал теперь в Вашингтон в «гости» президенту США Ф. Рузвельту:

«Мы летели на север к Фарерским островам. По расчетам, уже должны были их увидеть, но иллюзию создавали тени облаков. При приближении видение исчезало, как мираж.

Наконец, радисты и штурманы получили сигналы от радиостанции в Скапа-Флоу и точно определили наше местоположение. Но тучи продолжали атаковать снизу. Пришлось подниматься до 6500 метров и надевать кислородные маски.

Настало время узнать погоду в Рейкьявике — столице Исландии. Мистер Кэмпбел должен был установить связь с аэродромом. Но он не смог.

Время шло. Я с нетерпением спрашивал:

— Алло, радисты! Как дела?
— Мистер Кэмпбел говорит, что еще рановато справляться о погоде, — ответил Низовцев.

Вот это новость так новость! Какой-то мистер решает за командира самолета, что надо и чего не надо! Ну нет, такими делами у нас не шутят!

— Скажите мистеру Кэмпбелу, чтобы он сию же минуту установил связь с пунктом назначения и спросил, какая там погода! — строго приказал я.

Через десять минут он передал радиограмму: «Видимость хорошая, облачность 8 баллов, высота 300 метров».

Столицу Исландии окружают горы высотой в несколько тысяч метров. А облачность — только 300. Надо было спуститься под облака еще над океаном. Найдя «окно» между облаками, я нырнул в него. Штурманы оказались точными: под облаками мы увидели побережье Исландии.

Навстречу нам летели два истребителя с американской базы. Они эскортировали нас до Рейкьявика. Пристроились по обеим сторонам и летели так близко, что можно было видеть лица летчиков. Штепенко помахал одному из них маршрутной картой, и он поднял большой палец: «О'кей!»

В отдалении виднелась уже столица Исландии Рейкьявик и неподалеку от города, на мысу, аэродром средней величины. Немного правее, в центре острова, били вверх струи горячей воды и пара. Это были знаменитые гейзеры. 

Аэродром был построен на тундровой почве. Длина полосы не превышала километра. Мы утешали себя мыслью, что здесь постоянно дуют сильные ветры, поэтому посадка и взлет не будут сложными.

После посадки дежурный офицер спросил, сколько весит наш самолет. Услышав ответ, он предупредил, чтобы я вел самолет только по тем плитам бетонной дорожки, которые он мне покажет. Иначе можно повредить бетон и самолет.

Мы катились к месту стоянки осторожно. На аэродроме было много самолетов: истребители, транспортные, разведывательные. Больше всего было морских разведчиков с глубинными бомбами для борьбы с подводными лодками. Но все они стояли без дела, а немецкие подводные лодки в это время пиратствовали в северной Атлантике.

На следующий вечер мы все еще были в Рейкьявике. Радиосвязь с Америкой не работала, и мы не могли получить информацию о погоде за океаном.

После ужина экипаж отправился в кино. Мне не хотелось смотреть бесконечные вестерны с драками и банальными любовными историями.

В столовую вошли американские летчики. Они шумно разговаривали и сели за стол. Наш переводчик поспешил к ним. Вернувшись, он сообщил:

— Полковник Арнольд приглашает вас на кружку пива.

Я решил воспользоваться случаем и согласился.

— Полковник Арнольд, — представился полный офицер средних лет в кожаной куртке.

С помощью переводчика мы обсудили войну, самолеты и погоду. Услышав, что мы летим на аэродром Гандер на острове Ньюфаундленд, он достал карту и подробно рассказал о погодных условиях. Наш переводчик с трудом передавал его рассказ, но благодаря международным авиационным терминам я понял всё лучше, чем он.

— Ньюфаундленд — своеобразный остров, — говорил полковник. — Погода там меняется неожиданно и часто, даже опытные синоптики не могут её предсказать. Капризная, как избалованная женщина.
— Почему так?
— Думаю, причина в слиянии теплого Гольфстрима и холодного Лабрадорского течения у берегов острова.

Рассказ полковника заставил меня задуматься. Как сложно лётчикам, пересекающим океан, когда место посадки скрыто туманом, а топливо на исходе! Вспомнился случай из недавнего прошлого.

— Нечто подобное случается на архипелаге Франца-Иосифа… Прогноз погоды был благоприятным: вдоль Новой Земли и через Баренцево море до Земли Франца-Иосифа распространялся гребень антициклонов. Можно было ожидать ясную и холодную погоду. Три четырехмоторных самолета отправились в путь. Сначала все шло хорошо. В свете вечерней зари уже виднелись черные скалы архипелага... Но они вдруг начали исчезать, как будто растворялись в воздухе. Неожиданно появившиеся низкие и густые облака скрыли от нас землю. Сумерки сгущались в чернеющую ночь. Обе находившиеся на островах радиостанции сообщили нам почти одновременно: все окутано туманом...

Пока я курил, переводчик переводил мой рассказ.

— Как вы выбрались? — с интересом спросил полковник.
— Нам повезло! Горючее было на исходе, казалось, мы разобьёмся о скалы или упадем в море. Но вдруг мы увидели белеющий пятачок суши среди тумана и приземлились на снег.
— Сколько вы там пробыли? — спросил полковник, когда переводчик закончил.
— Нам пришлось жить под снегом, как снежным людям.

Полковник снова достал карту и указал на нарисованный красным карандашом кружочек вблизи устья реки Св. Лаврентия: указал на аэродром Гус-Бей:

— Чтобы вам не пришлось снова пережить что-нибудь подобное, обращу ваше внимание на этот аэродром — Гус-Бей. Он находится, правда, гораздо севернее Гандера, но в крайнем случае на него можно рассчитывать. Правда, в данный момент там готова только одна подходящая взлетно-посадочная полоса. Длина 5820 футов. Имеется запас бензина и масла. Можно получить спальный мешок, горячий кофе и консервы. И виски тоже, — закончил полковник, улыбаясь.

Я поблагодарил его за ценную информацию и поспешил к месту ночлега. Немедленно я достал свои карты и отметил на них аэродром Гус-Бей. Как раз в это время ребята вернулись из кино.

— Ты что там колдуешь? — спросил Романов, увидев, что я занимаюсь с картами.

Я рассказал штурманам обо всем, что услышал от американца, они быстро вытащили свои папки с картами и в свою очередь отметили на них местонахождение аэродрома Гус-Бей.

Радиосвязь с Америкой установили, и мы получили благоприятный прогноз. Решили лететь на следующий день.

Внезапно «остров ветров» преподнес нам сюрприз. Черно-белый полосатый конус, словно змея, опустил свой хвост, и ветер стих. Наш самолет был слишком тяжелым для короткой взлетной полосы. Нужно было срочно проверить груз, особенно количество топлива. Нам пришлось выкачивать тонну бензина из баков. Я объехал аэродром, чтобы выбрать направление взлета. Один конец полосы упирался в пригородные дома, другой заканчивался десятиметровым обрывом у моря. Ситуация была критической. Это отражалось и на лицах летчиков, собравшихся вокруг самолета. Взлет мог быть опасным.

Чтобы избежать риска, я решил взлететь в сторону моря. Недостаток длины полосы компенсировало открытое пространство, где можно было набрать скорость и избежать столкновения с домами. Перед вылетом я посмотрел на безжизненный конус и приказал запустить моторы. Вырулив на старт, я оставил хвостовое колесо на земле, добавив к длине полосы дополнительно десять метров.

— Все готово? — спросил я.

— Да, — ответил бортинженер Золотарев.

Я дал полный газ и начал взлет. Самолет катился по полосе между рядами истребителей и разведчиков. Мощности моторов не хватало, и я приказал дать форсаж. Рев двигателей стал оглушительным, а самолет начало тянуть вправо. Я отрегулировал тягу, уменьшив обороты левых моторов, но, видимо, чуть-чуть переусердствовал: самолет рвануло влево, и возникла опасность столкновения с самолетами на краю полосы. Я снова дал полные обороты левым моторам, и самолет потянуло вправо.

Скорость росла. Впереди виднелся конец полосы. Вдруг я заметил, что через пару мгновений могу задеть крылом винты самолетов на правой стороне. Остановить моторы было уже невозможно, и мы бы рухнули в море.

— Держите полный газ! — крикнул я, нажимая на левую педаль и поворачивая штурвал влево. Винты самолетов промелькнули в сантиметрах от крыла. Я взглянул на спидометр: 160 километров в час. Отлично! Я потянул штурвал на себя, и мы взлетели. Полоса исчезла, под нами раскинулось бескрайнее море.

— Убрать шасси! — приказал я, чувствуя огромное облегчение. Пот стекал по лицу и шее.

После уборки шасси скорость возросла. Мы начали набирать высоту. Впереди был высокий горный хребет. Перелететь его напрямую было невозможно, поэтому я повернул вправо, в открытый океан. Включив автопилот, я и мой помощник Обухов смогли немного отдохнуть.

Моторы тихо и монотонно гудели. В самолете царила тишина. Экипаж, особенно инженеры и штурманы, которые лучше всех видели картину только что состоявшегося взлета, еще не оправились от нервного напряжения.

Однообразную водную гладь океана на несколько мгновений оживил большой караван судов, сопровождаемый военными кораблями. Сверху было хорошо видно, как на кораблях нам машут руками и фуражками, желая счастливого пути. Я выключил автопилот и ответил международным летным приветствием, покачав крыльями и пожелав счастливого плавания.

Пассажиры устроились поудобнее и дремали. Мы летели на высоте не выше 3000 метров, поэтому в кислородных масках необходимости не было.

Штурманы старательно ловили единственную мерцающую звезду. Навигационные возможности были ограничены: ни солнца, ни звезд, а радиомаяки находились вне зоны слышимости.

— Скоро ли мы увидим Гренландию? — спросил я у штурманов.

— Через час, — ответил Штепенко. — Но, вероятно, она будет скрыта за облаками.

Золотарев и Дмитриев тщательно регулировали работу моторов, чтобы самолет развивал максимальную скорость при минимальных затратах топлива.

Мистеру Кэмпбелу снова не удалось установить связь с Америкой. Нам было необходимо узнать погоду в месте посадки. Полет продолжался уже седьмой час, до побережья Северной Америки оставалось совсем немного.

Штепенко неожиданно предложил:

— Эндель Карлович, поверните градусов на тридцать вправо.
— Зачем? — удивился я.
— Мы приближаемся к зоне действия радиомаяка.
— Сколько времени потребуется, чтобы до него добраться?
— Минут десять, — ответил штурман.

Я взял новый курс и приказал инженерам проверить запасы топлива. Через несколько минут Золотарев подал мне расчет: бензина оставалось чуть больше двух тысяч литров.

Через десять минут Штепенко попросил вернуть самолет на прежний курс и снова спросил о топливе.

— На два часа полета, — ответил я. Этого должно было хватить еще на два с половиной часа, а пятьсот литров, о которых я умолчал, решил оставить в качестве резерва для посадки.

В облаках, висевших ниже нас, появились просветы. Через них был виден океан с редкими льдинами. Арктика!

Вскоре я заметил темную полосу на горизонте. Земля! Я попытался разглядеть, действительно ли это земля или просто гряда облаков...

— Земля! Вижу! — вдруг крикнул лейтенант Гончаров.

Все устремили взгляды на темную полосу. Это действительно была земля! Облака рассеялись, и на горизонте показались острова, а за ними — Американский континент.

— Товарищ командир! — услышал я голос Низовцева. — Я получил данные о погоде. Аэродром Гандер закрыт из-за тумана. В Гус-Бее хорошая погода, видимость пять километров.

Нам повезло. Впереди был материк, погода была известна, радиосвязь работала.

Штепенко настроил радиокомпас на волну радиостанции Гус-Бей, и я взял курс на этот аэродром. Погода была ясной, только над озерами в заливе, куда мы направлялись, виднелись белые клубы тумана.

Козин сообщил, что В. М. Молотов спросил нас о нашем местонахождении и времени посадки.

— Через час приземлимся в Гус-Бее, — ответил я.
— А почему не в Гандере? — поинтересовался Молотов.
— Там туман, аэродром закрыт.

Сравнивая карту и ландшафт внизу, я с трудом мог ориентироваться. Вокруг было множество озер, бухт, проливов, речек и ручьев, и я никак не мог соотнести их с картой.

Пролетев немного вдоль берега сужающегося залива, я заметил среди редкого ельника темный треугольник.

— Вижу аэродром! — воскликнул я.


По дыму, поднимавшемуся из трубы, я определил направление ветра и поспешил на посадку. Я торопился, потому что с наветренной стороны на взлетно-посадочную полосу надвигался густой туман.

— Выпустить шасси! Приготовиться к посадке! — скомандовал я.

Мы приземлились против ветра на довольно узкой полосе. С обеих сторон к нам приближались ели, но это было пустяком по сравнению со взлетом в Рейкьявике.

Мы успешно приземлились в последний момент — не успели оглянуться, как густой туман окутал нас.

— Сзади «виллис» и кто-то машет флагом, — доложил кормовой стрелок Сальников.

Мы осторожно развернулись и двинулись за машиной, преодолев опасную близость деревьев. Остановили моторы и вышли из самолета.

Нам снова повезло: аэродром быстро накрыл густой туман, и посадка минутой позже была бы невозможна.

И вдруг мы услышали чистую русскую речь! Люди, появившиеся из тумана, оказались жителями Аляски, потомками россиян, переселившихся туда в середине XIX века. Пожилые рабочие хорошо говорили по-русски, но речь молодого поколения изобиловала английскими словами.

Местные власти не ожидали прибытия нашего самолета. Когда они узнали, что на борту Народный комиссар иностранных дел Советского Союза, все были поражены. Старший офицер быстро организовал снабжение самолета и команды всем необходимым. К машине подвезли бензоцистерну, инженеры приступили к заправке. Пассажиров и экипаж пригласили на завтрак. 

В столовой не было роскоши. Складные столы и стулья, алюминиевые тарелки и кружки. В умывальной вместо полотенец — рулон бумаги. Вспомнились слова полковника Арнольда из Исландии: в Гус-Бее все очень просто. 

Еда была обильной, но, кроме масла и сыра, в меню были только консервы. Несмотря на это, мы ели с аппетитом. В столовую вошли Штепенко и Романов, которые побывали на метеостанции. 

— До Вашингтона ясно, солнечно. Здесь, по прогнозам, туман продержится еще около часа, — доложил Штепенко. 

Усталость сковывала тело, и я надеялся, что погода не позволит сразу продолжить полет. Синоптики сообщили, что летная погода продержится в течение 10-12 часов. Мы решили лететь дальше, как только туман рассеется. 

Мы попросили передать аэропортам время взлета, маршрут и высоту полета. Самолет был готов к взлету, бензина хватало. Туман таял на глазах. 

Взлет прошел успешно. Мы поднялись в воздух и увидели бескрайнюю тундру и хилые карликовые ели. Дул сильный встречный ветер, и мы двигались медленно. Через несколько часов под нами раскинулись девственные хвойные леса Канады. 

Солнце поднялось высоко, стало теплее. Мы сняли меховые комбинезоны и надели обычную одежду. В самолете запахло одеколоном — готовились к встрече с Вашингтоном. 

Под лучами солнца перегрелись моторы. Вода в радиаторах могла закипеть. На плоскостях самолета появились струйки масла. Мы решили подняться выше, чтобы стало прохладнее. 

Залив Святого Лаврентия остался позади. Под нами извивалась река с таким же названием. Танцующие воздушные потоки качали самолет. Самочувствие пассажиров ухудшилось. 

Через полчаса мне передали радиограмму: «Советуем совершить посадку на аэродроме Монреаля. Оттуда вас будет сопровождать до Вашингтона «боинг». 

— Что думаете? — спросил я у штурманов. 
— Командир, предлагаем продолжать полет до Вашингтона. Зачем нам промежуточная посадка? 

Я согласился. Мы отправили ответ: «В посадке не нуждаемся. Над аэродромом Монреаля на высоте 9000 футов будем в 17:15. Отправьте «боинг» в воздух». 

Точно в 17:15 мы пролетели над Монреалем. Внизу взлетел серебристый «Боинг-17». Но когда навстречу нам понеслись облака, эскорт исчез. Мы опустились ниже, чтобы лучше ориентироваться. 

Погода резко ухудшилась. Густой туман уменьшил видимость до минимума. Мы летели на высоте нескольких сотен метров над землей. Золотарев предупредил, что моторы могут не выдержать. 

Горячие воздушные потоки кидали самолет из стороны в сторону. Мы летели низко над горами, нужно было соблюдать осторожность, чтобы не зацепиться за вершину. Усталость давала о себе знать. 

Мистер Кэмпбел опять подвел — не мог связаться с Вашингтоном. Мы не знали, какая там погода. Штепенко и Романов пытались найти нужные сигналы. 

Вдруг внизу промелькнули дома, заводские корпуса, высокие трубы, акватория порта. 

— Товарищ командир! Справа стреляют из зенитных пушек! — крикнул Белоусов. 

Я рассмеялся: в порту шла электросварка. Внизу мы видели улицы, полные машин. Это была Балтимора. 

До Вашингтона оставалось 50 миль. Один из моторов разогрелся так сильно, что его пришлось выключить. Бедняга будто лихорадило, в следствии чего весь самолет содрогался. 

Штепенко сообщил, что мы в зоне вашингтонского радиомаяка. Золотарев уменьшил обороты еще одного мотора. Так у нас осталось только два работающих мотора. 

Я искал место для посадки и заметил широкую серую ленту реки Потомак. В зелени появился Вашингтон. Справа возвышался обелиск — памятник первому президенту США Джорджу Вашингтону. Впереди показались взлетно-посадочные полосы аэродрома. 

Мы выбрали аэродром на левом берегу реки. Инженер и борттехник успели выпустить шасси, как самолет коснулся бетона. 

— Открыть все окна и люки! — скомандовал я, необходим был свежий воздух.

Когда мы отъезжали к ангарам, я посмотрел на часы. «Ну и ну! За восемь часов мы пролетели 3000 километров над океаном, а теперь за это же время — только 2000 километров». 

У ангара собралась толпа. Нашу делегацию встретили государственный секретарь США Корделл Хэлл и посол СССР в Америке М. М. Литвинов. Делегация уехала в город. 

Теперь настало время осмотреть самолет. Он выглядел так, будто его окунули в горячее масло. Текло перегретое масло, плоскости блестели от него».

Как уточняет нарком иностранных дел В.М. Молотов в телеграмме тов. Сталину, полученной в Москве в 17:45 6 июня 1942 года: «Сразу же с аэродрома (после 19-часового перелета из Исландии с остановкой на 3 часа в Гус-Бее на Лабрадоре) в несколько потрепанном в неумытом виде в 4 часа дня меня доставили Хэлл и Литвинов в кабинет Рузвельта, где был и Гопкинс. Это единственная беседа с Рузвельтом, на которой присутствовал Хэлл».

30 мая 1942 года в 23:55 из Вашингтона в Москве была получена телеграмма от наркома Молотова следующего содержания:

«Вечером 29 мая прилетел в Вашингтон. На аэродроме встречали Хэлл и Литвинов. Сразу поехали к Рузвельту, где была беседа, во время которой Рузвельт между прочим предложил мне побеседовать с Хэллом об Иране, Турции, применении Женевской конвенции к советским военнопленным в Германии. Я согласился и дал некоторые разъяснения. Рузвельт пригласил вечером к себе на обед. Во время этой встречи он хотел поговорить о втором фронте.

В Исландии задержались на полтора дня из-за погоды. 28 мая в 1 час утра вылетели в Вашингтон с остановкой в Лабрадоре. Полет прошел хорошо. Хорошо бы получить краткую информацию о военных делах, имея, в частности, в виду вопросы Рузвельта ». {{Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии. Документы, комментарии. 1941-1945. —М.: Наука, 2004}}

29 мая 1942 года после обеда с Рузвельтом главу советской миссии наркома Молотова посетил Гопкинс с предложением переговорить с ним о запланированном на 30 мая совещании о втором фронте. Беседа между ними состоялась в комнате Молотова в Белом Доме после 11 часов вечера. Гопкинс подчеркнул, что Рузвельт решительно поддерживает идею открытия второго фронта в 1942 году, однако американские генералы считают положение Советского Союза на фронте достаточно стабильным и не видят острой необходимости в этом шаге. Гопкинс предложил Молотову представить завтра на совещании мрачную картину положения СССР, чтобы убедить американских генералов в серьезности ситуации. Он также рекомендовал Молотову заранее, за полчаса до начала встречи, переговорить с Рузвельтом и подчеркнуть критичность ситуации на советско-германском фронте. Это по мнению Гопкинса поможет ускорить принятие решения о создании второго фронта в 1942 году.

Молотов ответил, что ситуация на фронте действительно тяжелая. Он поблагодарил Гопкинса за совет и сказал, что с радостью обсудит с Рузвельтом серьезность положения за полчаса до совещания.

Затем Гопкинс отметил, что американские генералы скептически относятся к СССР из-за отказа принимать американский персонал вместе с поставляемыми самолетами. Он предложил Молотову пригласить американскую эскадрилью на советско-германский фронт, чтобы развеять сомнения и недоверие со стороны американских военных.

Молотов возразил, что утверждение о нежелании принимать американский персонал неверно. Он напомнил, что англичане, выразившие желание участвовать в действиях авиации у Мурманска, получили такую возможность. Советское правительство не возражает против участия американской эскадрильи в боях на советско-германском фронте ...{{Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии. Документы, комментарии. 1941-1945. —М.: Наука, 2004}}

30 мая 1942 г. в Вашингтоне состоялась беседа наркома иностранных дел Молотова В.М. с президентом США Ф. Рузвельтом. Присутствовали: начальник Штаба американской армии генерал Маршалл, главнокомандующий военно-морским флотом адмирал Кинг, Гарри Гопкинс. Переводчики: Кросс и Павлов. Суть беседы в следующем:

Рузвельт предупредил, что это совещание является строго секретным и кратко изложил Маршал¬лу и Кингу сущность вопроса о втором фронте, обсуждение которого со¬ставляет предмет настоящего совещания.

Рузвельт информирует собравшихся, что Молотов посетил Лондон. По приглашению Рузвельта он прибыл в Вашингтон для обсуждения вопроса о создании второго фронта в Западной Европе. И хотя Молотов был тепло принят британским правительством, однако не получил конкретного ответа на вопрос о сроках открытия второго фронта в текущем году. Основная задача Молотова заключается в достижении конкретных договоренностей. Союзники считают, что имеются веские основания для начала операции в 1942 году. Необходимость открытия второго фронта в этом году обусловлена сложной ситуацией на советско-германском фронте. И хотя моральный дух советских войск остается высоким, но имея значительное превосходство в танках, самолетах и другой военной техники немецкая армия предпринимает небезуспешные действия принудить советские войска отступать с большими для них потерями. При этом возникает риск потери Москвы и нефтяных месторождений Баку. Это, в свою очередь, значительно ухудшит положение союзников. Речь идет о 1942 году, а не о 1943. Союзники должны тщательно спланировать и провести операции по открытию второго фронта именно в 1942 году, что позволит отвлечь с советско-германского фронта около 40 немецких дивизий. 

Молотов, объясняя позицию советской стороны, подчеркнул, что проблема второго фронта в Западной Европе имеет как военные, так и политические причины, причем политические является наиболее значимыми. Молотов указывает на различия в ситуации между 1942 и 1943 годами. В 1942 году практически все силы Гитлера сосредоточены на советско-германском фронте, и Гитлер, используя ресурсы всей Европы, сможет добиться значительных успехов, что поставит СССР перед угрозой поражения. В таком случае в 1943 году советский фронт перестанет быть решающим, а силы Гитлера значительно возрастут. Союзники лишатся при этом такого сильного противника нацисткой Германии, как Красная Армия образца1942 года. Кроме того, Гитлер будет опираться на часть территории СССР, включая важные нефтяные районы. Это может привести к более тяжелой и затяжной войне с Гитлером, и потребует еще больших жертв.

В настоящее время на советско-германском фронте наблюдается значительное противостояние, характеризующееся наличием мощных военных ресурсов с обеих сторон. С точки зрения анализа военно-стратегического потенциала, превосходство Германии, мобилизовавшей силы практически со всей Европы, создаёт предпосылки для её доминирования. Однако это не исключает возможности успешного ведения боевых действий против Германии.

Если союзные силы США и Великобритании смогут отвлечь и нейтрализовать 40 германских дивизий, баланс сил на фронте существенно изменится в пользу СССР. Это может привести к поражению Германии в 1942 году или к предрешению её поражения в 1943 году.

СССР признаёт значительный вклад США в исход войны и считает мнение американского союзника важным для разработки эффективных стратегий. Советское правительство также осознаёт, что основная тяжесть боевых действий на втором фронте ляжет на Великобританию. В связи с этим, СССР выражает заинтересованность в получении информации о готовности США предпринять конкретные действия для поддержки в борьбе против Германии.

Таким образом, вопрос о возможности открытия второго фронта и мобилизации дополнительных ресурсов со стороны США и Великобритании остаётся ключевым для определения перспектив исхода войны на советско-германском фронте.

Генерал Джордж Маршалл заявил, что в британской столице находятся американские офицеры, которые занимаются организацией и подготовкой десанта на европейском континенте. Соединенные Штаты прилагают все возможные усилия для этого. Если подготовительные работы будут завершены в текущем году, есть вероятность, что второй фронт будет открыт в 1942 году с высадкой десанта на европейском континенте с территории Великобритании. Генерал Маршалл лично участвовал в решении этих вопросов в Лондоне. Начальник штаба американских ВВС и начальник снабжения американской армии также находятся в британской столице, стремясь ускорить процесс подготовки.

Однако Маршалл отметил, что есть серьезные проблемы с переброской американских войск. Основной из них является недостаток десантных средств. США активно ищут и поставляют транспортные суда, но часть тоннажа зарезервирована для снабжения Советского Союза. Кроме того, есть сложности с авиацией. Соединенные Штаты могут отправлять воздушные суда в Великобританию, но значительная их часть направляется в СССР. Главная цель США — вынудить Германию вступить в воздушное сражение, что невозможно до тех пор, пока союзные войска не достигнут континентальной Европы.

Маршалл уточнил американский подход к вопросу об отвлечении 40 германских дивизий с советско-германского фронта в отношении трактовки, которую изложил Молотов. Для американцев ключевым фактором является количество дивизий, которые они смогут перебросить через пролив. Их цель — вовлечь немецкие войска в воздушные бои, чтобы уничтожить немецкую авиацию. В этом, по мнению Маршалла, заключается основное различие между его позицией и позицией Молотова.


Рузвельт возразил, что подход Маршалла не представляет собой расхождения во взглядах. Он объяснил, что Маршалл изложил лишь две стадии вторжения на европейский континент. На первом этапе планируется высадка начального контингента войск, что вынудит немцев вступить в воздушные бои. После уничтожения немецкой авиации станет возможным высадить дополнительные десанты. Когда на континенте будет накоплено достаточное количество войск, появится возможность отвлечь 40 германских дивизий с советско-германского фронта.

«Рузвельт попросил адмирала Кинга объяснить Молотову текущую ситуацию с конвоями в Мурманск. Конвоирование караванов включает военные действия в трёх измерениях: оборону от крупных германских кораблей, таких как «Тирпиц», защиту от подводных лодок и противовоздушную оборону.

Кинг отметил, что отправка конвоев в Мурманск (в настоящее время в Архангельск) превратилась в военные операции из-за нападений тяжёлых германских кораблей из Тронхейма и Нарвика, подводных лодок из Нарвика и Киркинеса, а также германских самолётов с аэродромов в Норвегии. Немецкая авиация отслеживает конвои от выхода из Исландии до Мурманска. Получив информацию об отправке конвоя, немцы приказывают своим подводным лодкам его перехватить. Поэтому конвои нуждаются в защите не только от местных подводных лодок, но и от воздушных атак. Для этого британские военно-морские силы должны отправлять специальные корабли для наблюдения за германским флотом, базирующимся ближе к маршрутам конвоев, чем британские базы в Скапа-Флоу. В связи с этим США усилили британский флот, чтобы британцы могли выделить достаточно сил для прикрытия конвоев. Меры были приняты для защиты как возвращающихся, так и направляющихся в СССР конвоев. Кинг предложил, чтобы советские военно-морские силы помогли в конвоировании у Мурманска и защите от германского флота в районе Нарвика и Киркинеса. Ситуация с конвоями усложнилась из-за продвижения льда на юг, что затрудняет манёвры и уменьшает возможности уйти от немецких атак.

Рузвельт сообщил, что последний конвой, прибывший или прибывающий в Мурманск, подвергся нападению германских самолётов. Из 35 судов был потоплен 1 эсминец, повреждены 5 эсминцев и несколько других судов. Немцы заявили о потоплении 17 пароходов. Рузвельт подчеркнул необходимость принятия потерь и выразил надежду на улучшение ситуации летом, когда лёд уйдёт на север, предоставляя конвоям больше свободы манёвра.

Рузвельт упоминает два вопроса. Во-первых, о возможности использования американских бомбардировщиков для атак на Румынию с территории Сирии. Во-вторых, о транспортировке американских самолетов через Аляску в Сибирь, что позволило бы освободить транспортные мощности для других нужд.

Молотов отмечает, что бомбардировка Румынии может осуществляться не только из Сирии, но и с территории самого СССР. Касательно доставки самолетов через Аляску, он считает, что этот маршрут подходит для восточных районов СССР, но слишком удаленный для западных.

Молотов сообщает, что он проинформирует Сталина и советское правительство о том, что услышал от Рузвельта, Кинга и Маршалла относительно оценки перспектив создания второго фронта в Европе .{{АВП РФ, ф. 06, on. 4 доп., п. 31, д. 340, л. 17-25.}}

31 мая 1942 г. Рузвельт поделился с Черчиллем о своих впечатлениях от уже состоявшихся бесед с советским наркомом Молотовым, продолжая аргументировать в пользу открытия второго фронта в 1942 году и снижения поставок по ленд-лизу через северный путь, увеличив их через Персидский залив, дабы облегчить нагрузку на британский флот:

«...Я полагаю, что визит Молотова — это настоящий успех, так как нам удалось создать обстановку такой личной искренности и такого дружелюбия, какие только могут быть достигнуты с помощью переводчика. Его отъезд будет отложен еще на два или три дня.

Он совершенно ясно выразил свою подлинную тревогу по поводу ситуации в последующие 4 или 5 месяцев, и я считаю, что это беспокойство искреннее, а не показное, для того чтобы нажать на нас. Я серьезно считаю, что положение русских непрочно и может неуклонно ухудшаться в течение ближайших недель.

Поэтому я более чем когда-либо хочу, чтобы в связи с операцией «Болеро» были предприняты определенные действия уже в 1942 г. Все мы понимаем, что из-за погодных условий эта операция не может быть отложена до конца года.

После разговора с нашим штабом я полагаю, что немецкие военно-воздушные силы нельзя разбить или фактически заставить вести воздушную войну в такой мере, чтобы оттянуть их с русского фронта, до тех пор, пока мы не произведем высадку. Я совершенно уверен в способности наших объединенных военно-воздушных сил полностью овладеть обстановкой в Ла-Манше и на достаточной территории суши для создания соответствующих плацдармов, которые нужно будет прикрывать. Это приведет: 1) либо к оттягиванию немецкой авиации с русского фронта и к усилиям с нашей стороны уничтожить ее; 2) либо, если немецкая авиация не будет себя проявлять, к тому, что можно будет расширить операции наземных войск с целью создания постоянных позиций.

Объединенный штаб работает сейчас над предложением об увеличении числа транспортных судов для использования в операции «Болеро» путем сокращения значительной части материалов для отправки в Россию, кроме военного снаряжения, которое может быть использовано в боях в этом году.

3. Это не должно уменьшить поставки такого военного снаряжения, как самолеты, танки, орудия и боеприпасы, которые русские смогут использовать в боях этим летом. Я полагаю, что мы можем и дальше сокращать конвои на Мурманск — Архангельск и посылать больше готового к использованию военного снаряжения через Басру . {{Мнение Рузвельта о поставках в Россию через Персидский залив было ошибочным. Портовое оборудование в Басре и транспортные пути до 1943 года не могли обеспечить необходимый грузопоток.}}

Это должно облегчить задачу вашего флота метрополии, особенно эскадренных миноносцев.

Я буду телеграфировать Вам, когда Молотов уедет, и я особенно озабочен тем, чтобы он увез с собой некоторые реальные результаты своей миссии и сейчас дал Сталину благоприятный отчет. Я склонен думать, что сейчас все русские чуточку приуныли.

Однако важно то, что мы, может быть, окажемся и, вероятно, уже находимся перед реальными неприятностями на русском фронте и должны учитывать это в наших планах».

На следующий день 1 июня 1942 г. в 10:30 в понедельник в Вашингтоне состоялась очередная и последняя для этой миссии встреча наркома иностранных дел СССР В.М. Молотова с президентом США Ф. Рузвельтом. Приводим пересказ беседы, состоявшейся при этой встрече:

...<Рузвельт> сообщил Молотову, что после совещания о втором фронте он говорил с начальниками штабов о проблеме тоннажа. Американское правительство посылает в Англию в настоящее время войска, самолеты и десантные средства с целью создания там сил, предназначенных для вторжения в Европу. Рузвельт заявил, что ускорить создание второго фронта в 1942 году реально только путем получения большого количества тоннажа.

Для этого начальники штабов предлагают советскому правительству еще раз пересмотреть список снабжения на предстоящий год с 1 июля. Этот список поставки на 8 млн. тонн может быть выполнен только частично, так как ввиду недостатка тоннажа США в состоянии отправить через Мурманск, Архангельск и Басру только 4400 тыс. тонн. Из этого количества только 1800 тыс. тонн грузов может быть использовано СССР на фронте в этом году летом. Остальные 2600 тыс. тонн представляют собой сырье и другую продукцию лишь для нужд производства, которые невозможно напрямую использовать на фронте этим летом.

Но если сократить в течение года, начиная с 1 июля, поставки до 2 млн. тонн, и доставлять только вооружение, которое может быть использовано летом 1942 года на советско-германском фронте, то это высвободит большое количество судов, которые будут использованы для переброски американских войск, танков и самолетов в Англию для вторжения. Причем это сокращение поставок в СССР не коснется танков, боеприпасов, самолетов и орудий.

Молотов сказал, что передаст это предложение советскому правительству, но твердо заявил — хотя в список поставок на 1942 г. из США в СССР включены предметы, которые не будут использованы летом на фронте, но они необходимы Советскому Союзу для строительства металлургических заводов, электростанций и железнодорожного оборудования. Если советское правительство будет вынуждено пойти на сокращение поставок сырья и оборудования, оно пойдет на это, но сокращение этого вида поставок нежелательно с точки зрения укрепления фронта и тыла. С этим необходимо считаться, так как сейчас советское руководство вынуждено ограничивать тыл во всем для укрепления фронта, но необходима тылу перспектива дальнейшего развития, обновления оборудования, прокатных станов, электростанций. При этом советское руководство примет все меры, чтобы заявки не были преувеличены и просит вопрос о втором фронте решать с учетом интересов поставок как для армий, так и для тыла, оплота мощи, сражающейся с общим врагом Красной армии. Второй фронт будет выгоден, если будет крепок советско-германский фронт.

Молотов далее сказал, что из Англии в Москву он привезет договор, а вот в США он командирован по главному вопросу — по вопросу второго фронта. Какой ответ из США он доставит в Лондон и Москву на данный вопрос?

Рузвельт ответил, что в Москве он заявил бы, что в этом направлении как в Англии, так и в США ведется большая подготовительная работа. Для ускорения организации второго фронта в 1942 г. необходимо сокращение поставок из США в СССР в целях высвобождения дополнительного тоннажа для переброски американских войск и вооружения в Англию. В Лондоне Рузвельт бы сказал, что американское правительство ожидает приезда Маунтбэттена и Портала, с тем чтобы получить их согласие на второй фронт в этом году. Рузвельт заявил, что он один не может решить вопрос о втором фронте без консультации с Англией, которая должна будет в случае открытия второго фронта понести наибольшие жертвы. Рузвельт порекомендовал Молотову еще раз переговорить с Маршаллом по этому поводу перед своим отъездом. Молотов ответил согласием.

В заключение беседы Молотов передал Рузвельту записку с просьбой советского правительства об увеличении поставок самолетов и грузовиков и о регулярной отправке в СССР одного каравана судов из США с эскортированием кораблями американского военно-морского флота. Рузвельт обещал изучить этот вопрос . {{АВП РФ, ф. Об, on. 4, п. б, д. 60, л. 32-39.}}

1 июня 1942 г. президенту Ф. Рузвельту также была вручена заявка советского правительства на увеличение американских поставок в СССР:

«ПОСТАВКИ ИЗ США ДЛЯ СССР

1. Организация ежемесячно одного каравана судов из портов Америки непосредственно в Архангельск с конвоированием военно-морскими <кораблями> США.

2. Ежемесячная поставка своим лётом через Африку по 50 бомбардировщиков Б-25 со сдачей в Басре или Тегеране.

3. Доставка в порты Персидского залива со сборкой там ежемесячно 150 бомбардировщиков Бостон-3.

4. Доставка в порты Персидского залива со сборкой там ежемесячно 3000 грузовиков ». {{АВПРФ, ф. 06, on. 4 доп., п. 31, д. 340, л. 39.}}

3 июня 1942 г. из Вашингтона в Москву была направлена очередная телеграмма на имя тов. Сталину. Нарком иностранных дел Молотов сообщал:

«Поздно вечером заходил ко мне генерал Бэрнс  {{Бэрнс Дж. - специальный уполномоченный США по поставкам по ленд-лизу}}, который передал мне ответ Рузвельта на наши 4 просьбы в отношении поставок из США. Вот содержание этих ответов.

По первому пункту (о прямых поставках из США в Архангельск). США и Англия приложат все усилия, чтобы доставить поставки в СССР. Президент сам весьма стремится обеспечить доставку максимального ко¬личества поставок, но в настоящее время более конкретные обязательства не могут быть приняты. В частности, президент думает, что СССР сможет оказать эффективную поддержку с воздуха в целях защиты конвоев, сле¬дующих Северным путем. Президент думает, что это было бы очень важно сделать.

Ответ по первому пункту неопределенный, скорее, отрицательный.

По второму пункту (о поставках Б-25). Новый протокол предусматри¬вает поставку 12 бомбардировщиков через Африку в порты Персидского залива вплоть до октября, когда будет изучен вопрос о возможности увели¬чения поставок.

Бэрнс добавил, что по этому пункту просьба удовлетворяется примерно на 25 %.

По пункту третьему. США будут поставлять ежемесячно 100 самоле¬тов <A>-20, которые по существу одинаковы с Бостон-3, которые нам постав¬ляет Англия. В октябре будут изучены возможности увеличения поставок.

По пункту четвертому. США полностью удовлетворяют нашу заявку на поставки 3000 грузовиков.

Бэрнса я поблагодарил за быстрый ответ, хотя он нас и не удовлетворяет полностью.

Я передам Беляеву, чтобы он проследил за выполнением этих ответов Рузвельта.

Молотов ». {{АВП РФ, ф. 059, on. 1, п. 382, д. 2604, л. 57-58.}}

Ответ из Москвы на эту телеграмму пришел 4 июня 1942 года:

«Молотову. Литвинову
…
4)  Придется принять предложение Рузвельта о сокращении нашей заявки на тоннаж и о том, чтобы ограничиться вывозом из Америки главным образом предметов вооружения и оборудования для заводов. Нужно только настаивать, чтобы 4 400 000 коротких тонн по вывозу из США и Англии в северные порты СССР и порты Персидского залива были выполнены беспрекословно. Видимо, это необходимо для США и Англии для того, чтобы освободить свой тоннаж для подвоза войск в Западную Европу на предмет создания второго фронта.

5)  Придется также согласиться на то, чтобы часть бомбардировщиков доставлять в СССР через Камчатку и Дальний Восток путем перелета. Это все-таки дает нам облегчение по части авиации, а Японии это дело не касается, так как ведем войну не с ней, а с Германией.

6)  Мы понимаем результаты твоей работы в Америке таким образом, что мы получим два договора с США: один официальный о займе и аренде, а другой неофициальный об определении тоннажа для завоза в СССР военных материалов и оборудования для военной промышленности. Кроме того, наряду с этими двумя договорами будет договоренность с Рузвельтом о создании после войны международной вооруженной силы для предупреждения агрессии. Кажется, этими результатами исчерпываются твои переговоры с США.

7)  Предоставляем тебе решить вопрос, кому подписать договор о займе и аренде: тебе или Литвинову.
...
9)  Настаиваем на том, чтобы в обоих коммюнике было упомянуто о втором фронте и о поставках вооружения для СССР в той или иной форме. Это нужно, так как внесет неуверенность в ряды гитлеровцев и нейтральных стран во всей Европе.

Инстанция ». {{Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии. Документы, комментарии. 1941-1945. —М.: Наука, 2004}}

С момента, когда советская миссия, покинув борт Пе-8 и направилась на встречу с президентом США Ф. Рузвельтом, и пока вершилась высокая политика, с экипажем и самим самолетом произошли ряд событий, о которых узнаем из воспоминаний Энделя Карловича Пусэпа:

«Вокруг нас, в тесном кругу, собрались американские офицеры. Переводчика не было. Романов, с трудом подбирая слова, объяснил восторженной толпе, что мы очень устали, хотим умыться и отдохнуть.

Но нас поняли неправильно. В помещение, куда нас привели, стояла длинная буфетная стойка, за которой виднелись полки с бутылками. Так мы столкнулись с одной из особенностей «американского образа жизни»: никто не должен страдать от жажды.

Мы поднимали бокалы за благополучное прибытие, за новые знакомства, за победу над нацистами и самураями, а затем и за многое другое. Наконец, нас отвели в отведенные для нас комнаты, и холодный душ перед сном оказался очень кстати. Я проспал шестнадцать часов подряд.

Проснувшись от яркого солнечного света, я услышал энергичный стук в дверь. Это были Золотарев и Дмитриев. У них были озабоченные лица.

— Наши дела не блестящи, Эндель Карлович, — начал Золотарев. — Вы содрали с левого колеса несколько слоев протектора.
— Как это?
— Резина нагревается на жаре. При посадке вы немного промахнулись и сильно нажали на тормоза. Шина не выдержала.

Вот так история! Вчера, закончив полет с двумя исправными моторами, я промахнулся и сел на бетон в середине полосы.

—Нужно осмотреть и опробовать все моторы, заменить свечи и масло — сказал Дмитриев.
— Сколько времени это займет?
— По меньшей мере пять дней — ответил Дмитриев.
— А сколько времени займет ремонт протектора, сейчас еще никто не знает — сказал Золотарев.

Мы отправились в ангар к нашему самолету. Я хотел своими глазами увидеть, что случилось с протектором левого колеса.

С протектора свисали большие куски резины. К нам подошел главный инженер аэродрома. Нам сообщили, что во второй половине дня станет известно, найдутся ли в США шины такого размера. Через некоторое время инженер сообщил, что таких шин в США нет, но фирма «Гудрич» обещает привести протектор в порядок за три дня. Также нужно время на доставку шины на завод, который находится в 600 километрах от Вашингтона.

Меня позвали к телефону. Второй секретарь посольства сообщил, что президент Рузвельт пригласил нас на прием в Белый дом в три часа. Нужно прийти без опоздания.

По традиции, президент устраивал прием для всех, кто впервые перелетел через Атлантический океан. Одновременно с нами к главному входу подъехал товарищ Литвинов. Мы вошли в Белый дом вместе с послом. В вестибюле нас встретил швейцар в роскошном мундире с золотыми галунами.

В Синем зале мы увидели президента Рузвельта. Он был одет довольно скромно: белоснежная рубашка, серая куртка из грубого полотна, такие же брюки и легкие матерчатые туфли. Его открытое лицо и приветливый взгляд говорили о теплой сердечности.

Товарищ Литвинов представил нас. Рузвельт тепло пожал руки и произнес короткую речь.

— Поздравляю вас с успешным перелетом через океан. Поздравляю и ваших штурманов, которые помогали вам провести самолет точно по маршруту, — закончил он свое приветствие...

Вскоре мы были у своего самолета. Наш экипаж вместе с американскими помощниками разбирал гигантское колесо. С ним пришлось повозиться до утра. Только около шести часов удалось снять поврежденную шину.

Через несколько минут к ангару подрулил двухмоторный самолет. Мы попытались втиснуть шину в его двери, но безуспешно. Все попытки оказались тщетными. Лишь четвертый или пятый самолет подошел. Так наша шина отправилась на завод фирмы «Гудрич».

За обедом меня снова позвали к телефону. Соболев сообщил, что «хозяин» ждет меня в квартире посла в 17:00 с докладом о готовности самолета. Машина уже выслана.

Я прибыл вовремя, когда вся правительственная делегация садилась за стол.

— Наш командир прибыл вовремя — сказал Молотов, указывая на свободный стул рядом. — Пообедайте с нами и доложите, как дела.
— Самолет будет готов только через пять дней — выпалил я.
— Вот так сюрприз! — недовольно сказал Молотов. — Мы планировали отправиться завтра.
— Можно ли ускорить ремонт? — спросил он.

Я объяснил, что основную работу — ремонт шины — нельзя закончить раньше по техническим причинам.

— Если так, то ничего не поделаешь — резко сказал Молотов. — Угощайтесь.

Я отказался от обеда, но не смог отказаться от вина и фруктов.

Наконец, наша шина была доставлена к самолету. Протектор отремонтировали по всем правилам. Вечером я доложил Молотову о готовности к обратному полету.

— Значит, завтра утром мы сможем вылететь?
— Да, но я сначала совершу пробный полет.

На следующее утро густой туман окутал аэродром. О полете не могло быть и речи. Только около десяти часов утра туман начал рассеиваться. Мы решили совершить пробный полет. Уже на высоте ста метров мы вынырнули из тумана в солнечное небо. Но внизу все скрывала густая пелена.

Моторы и приборы работали нормально. Можно отправиться в обратный путь. Осталось только вернуться на аэродром, заправить баки горючим и тогда — прощай, Новый Свет!

Туман все еще не хотел рассеиваться. Посадка оказалась сложной и опасной. Сквозь белую пелену были видны только верхняя часть памятника Джорджу Вашингтону и несколько горных вершин. Ориентируясь по ним, я несколько раз пытался посадить самолет. Но каждый раз бетонная полоса аэродрома оставалась в стороне на сотни метров.

Пришлось снова набирать высоту. Штепенко предложил использовать радиокомпас. Со второй попытки мы успешно приземлились.

Началась заправка. Я позвонил в посольство и сообщил, что самолет будет готов к взлету через сорок минут. После продолжительных и бурных проводов на аэродроме советской делегации Молотов приподнял шляпу и направился к самолету. Экипаж быстро занял свои места.

Пробираясь через кабину штурманов, я заметил, что она завалена коробками, корзинами и ящиками.

— Натащили хлама — рассердился я и решил на следующей остановке устроить штурманам хорошую головомойку.

Мы запустили моторы, я дал моторам полный газ и начал взлет без предварительного «прослушивания» рабочего ритма моторов. Самолет пробежал двухкилометровую полосу и начал медленно подниматься. Не успели набрать высоту 20-30 метров, как температура воды в двигателях поднялась до точки кипения. Приходилось постоянно убавлять газ. Так мы кружили минут десять, лавируя между холмами. Наконец, я снова дал полный газ. Мы поднялись до высоты 300 метров, и снова пришлось дать моторам передышку.

— Штурманы, какой курс?

Штепенко что-то пробормотал о северо-востоке, но обещал уточнить.

— Что значит «уточню»? — рассердился я. —Курс нужен сейчас, а не завтра!
— Эндель Карлович, «курс» лежит где-то под мандаринами или пивом. Кабина так набита, что невозможно ничего найти, — успокаивал меня Романов.

С помощью радистов Низовцева и Муханова мы все-таки нашли курс. Вскоре мы включили автопилот и направились в облака. На высоте 3000 метров температура установилась на уровне десяти градусов. Моторы перестало лихорадить от перегрева. Весь мир под нами был покрыт белоснежным, блестящим на солнце покрывалом из облаков.

Скоро погода испортилась окончательно. Мы были вынуждены опять вторгнуться в облака и начать слепой полет... 

— Штурманы, есть связь с Гандером? — спросил я, — мне нужно знать, какая там погода в действительности.
— В том-то и беда, что нет, — удивил меня Штепенко. Но затем сразу успокоил:
— Скоро будет.
— Ладно, там мы будем минут через десять.

Я начал потихоньку снижать самолет. На высоте примерно 4500 метров мы попали в густой снегопад. Со снижением снегопад сменился на дождь, а затем перешедший в ливень. Видимости почти никакой. Невозможно установить, что под нами — облака или поверхность моря.

Высотомер уже показывал 1000 метров. Тут дождь прекратился. На горизонте... сквозь облака проникали солнечные лучи...

Свет и тепло… высушили все, что намокло от снега и дождя. Временами сквозь нижний слой облаков мелькала рябь морской поверхности.

— Впереди виднеются горы! — доложил с носовой башни Гончаров.

Все в порядке, это и есть Ньюфаундленд.

Облака внизу продолжали редеть, все больше обнажая поверхность моря. Впереди поднимался высокий западный берег острова… уже можно было разглядеть Х-образные бетонированные посадочные полосы западного аэродрома. 

С востока через океан уже надвигались сумерки.

Наконец я получил бланк со сведениями о погоде.

Через пять минут я увидел прямо впереди бетонные полосы аэродрома Гандер. В этот же момент зажегся длинный ряд электрических огней. 

— Приготовиться к посадке! Выпустить шасси!

Спустя несколько минут самолет бежал по бетонной полосе аэродрома. Нас обогнала машина, и из нее дали знак следовать за ней. Остановившись у ангара, я отдал необходимые распоряжения и попросил отвести меня к синоптикам.

В Исландии, в районе Рейкьявика, ожидалась низкая облачность и непрерывный дождь. К тому же аэродром там окружен высокими горами. Мы решили оставаться тут, пока циклон не минует Исландию.

Циклон никак не уходил. К тому же над водными просторами поднялся тяжелый туман, он полз через береговые скалы, заключая все в свои серо-сырые объятия. Даже на расстоянии нескольких метров ничего не было видно. О вылете не могло быть и речи.

Большую часть свободного поневоле времени мы проводили в офицерском клубе, который находился в отдельном здании.

Зайдя как-то вечером в клуб, мы обнаружили, что читальня превратилась в швейную мастерскую. Вокруг столов сидели женщины и усердно занимались починкой одежды и белья. Позже мы узнали, что это был вечер помощи холостым офицерам.

Однажды в клуб прибыл и В. М. Молотов вместе с начальником гарнизона и фотографами. Начальник попросил разрешения повесить фотографии по их готовности на стенах клуба — в память о нашем пребывании здесь.

Утром над головой плыли низкие свинцовые облака, гонимые ветром с юго-запада.

По данным синоптиков мы пришли к решению: лететь можно.

Взлет был назначен на час дня. Наш маршрут должен пересечь теплый фронт между Ньюфаундлендом и Гренландией. Это тревожило, но синоптики утверждали, что на высоте 7000–8000 футов ширина фронта не превысит 50 миль.

Мы поднялись в воздух в назначенное время. Курс лежал на восток. Облака остались внизу. Верхний слой облаков поднимался все выше и заставлял нас тоже постоянно набирать высоту. На высоте 4000 метров я решил последовать совету синоптиков и пройти теплый фронт именно здесь. Вскоре мы вновь оказались в облаках. На этот раз синоптики нас сильно подвели: через четверть часа началось обледенение. 

Слой льда, покрывший несущие плоскости, становился все толще и толще. Мы опустились ниже. В более теплом слое воздуха лед стал постепенно таять, но признаки обледенения появились опять. Так, постепенно опускаясь, мы летели в облаках, хотя с момента взлета прошло уже три часа. Вот тебе и 50 миль! А высота всего 600 метров...

Впереди слева находилась Гренландия с угрожающими скалами. Летя на такой небольшой высоте, легко можно было наскочить на какую-нибудь вершину, прежде чем успеешь свернуть в сторону. Поэтому и возникла предостерегающая мысль: миновать этот опасный берег на приличном расстоянии.

Счастье улыбнулось нам: едва мы успели лечь на новый курс, как я заметил на горизонте светлую полосу. Там была ясная погода!

Я услышал ликующий голос Низовцева:

— Высокая облачность, пять баллов, ветер!.. Облачный покров кончился, над головой — голубой небосвод.

Однако я начал сразу же набирать высоту, поскольку в некотором отдалении снова увидел облака.

Теперь полет проходил гладко. Хотя океан вскоре снова покрылся облачной пеленой, с Исландии регулярно поступали сводки погоды. Облачность там была 4–5 баллов.

Штепенко предложил завершающую часть маршрута лететь над облаками.

— Я выведу самолет точно на аэродром, — настаивал он. — Радиомаяк работает превосходно. Вскоре его голос прозвучал снова:
— Надо бы немного снизиться — скоро аэродром.

Штурманы тщательно следили за курсом, ориентируясь по солнцу, радиопеленгам и исландскому радиомаяку. Зона радиомаяка, широкая, как хорошее шоссе, привела нас прямо к месту назначения.

Над аэродромом в Рейкьявике установилась сплошная облачность. Мы решили долететь до радиомаяка, а затем обратным курсом спуститься под облака. Только западная сторона аэродрома — океан — позволяла нам безопасно спуститься под облака. Выбор любого другого направления сулил столкновение со скрывавшимися в облаках горными вершинами.

Чем ближе к радиомаяку, тем сильнее сужалась зона его действия. Штурманы давали теперь поправки к курсу в пределах одного-двух градусов. Слышимость сигналов возрастала беспрестанно. И вдруг они исчезли совсем. Это означало, что самолет прилетел в «мертвый конус», находящийся как раз над маяком.

— Пилоты, курс двести семьдесят градусов, можно снижаться, — донесся до нас энергичный голос Штепенко.

Я развернул самолет на новый курс, уменьшая обороты моторов и опускаясь ниже. Затем совершил разворот на 180°, и мы увидели впереди знакомый городок и аэродром. Делая круг над аэродромом, я определил по струйкам дыма направление и примерную скорость ветра. 

Приземлились превосходно. Я вырулил самолет на знакомую стоянку.

Американские офицеры поздравили нашу правительственную делегацию с двукратным пересечением океана. А когда из самолета вышел экипаж... нас схватили в охапку, обнимали, целовали и сжимали до хруста костей... вокруг стоял крепкий запах виски — офицеры базы ожидали нас всю ночь и не раз поднимали бокалы за наше благополучное прибытие.

К нашей радости погода позволяла лететь дальше, в Англию. Я доложил об этом Молотову и сообщил, что для заправки горючим и приведения самолета в порядок потребуется пять часов. Можно было размять кости и как следует поесть.

К назначенному времени все было готово. 1400-километровый «кусочек» океана, который нам предстояло преодолеть, казался пустяковым водоемом по сравнению с пройденным над океаном расстоянием. Чтобы еще более сократить путь до Англии, мы решили лететь напрямик, оставив Фарерские острова в стороне...

Вскоре снова стала мешать облачность. Когда до береговых скал Шотландии оставалось еще четверть часа полета, я заметил в пелене облаков большую щель и, отклонившись от курса, нырнул через нее под облака.

Взяв прежний курс, я увидел впереди Гебридские острова со множеством островов, больших и поменьше... Еще немного — и мы уже катились по знакомой бетонной полосе аэродрома.

Самые тяжелые отрезки пути были позади.

Правительственная делегация сразу отправилась в Лондон. Экипаж отдохнул немного и затем занялся подготовкой самолета к последнему перелету».