Гл. 3

Гл. 3
 Прогуливаясь по городу, поднимаясь в башни и на стену, старик часто размышлял, как бы он оборонил город. Пока получалось плохо.
 Мудрец пробрался по узкому деревянному мосту через глубокий ров, вымощенный мелкими продолговатыми камнями, и подошёл к проездной башне, запирающей ворота в город. Было сыро и ветрено. Начинал накрапывать мелкий, противный дождик. Чтобы легче было тащить тяжёлый чан, старик надел его на плечи и сделался похож на черепаху с медной спиной и усохшей, маленькой головкой.
—Эй, старый, куда путь держишь?—спросили из каменной башни насмешливо.—Зачем тебе одному такая большая кастрюля? Нам бы с мужиками как раз такая подошла кашу варить!
—Ты с кем разговариваешь, невежа?—попробовал напустить на себя важности Мудрец.
—Со старым болваном, который тащит явно ворованную кастрюлю! Ребятам в башне палец в рот не клади, по локоть откусят.
—Я врач и советник графа Парижского Балдуина! Сей чан мне нужен для приготовления целебных бальзамов и снадобий, что я должен произвести по волеизъявлению моего могучего и мудрого синьора для излечения ран наших доблестных воинов. И если вы готовы препятствовать воле вашего господина, можете попробовать присвоить мой «vasa vasorum», что в переводе на ваш плебейский язык с благородной латыни означает «сосуд сосудов».
 Неизвестно что подействовало на стражу или таинственная латынь, или косвенная угроза пожаловаться скорому на расправу графу, а быть может здравое суждение, что рану может получить любой из них, стоящих на страже, и иметь для помощи телу что–нибудь существенней молитвы совсем не плохо. Мудреца пропустили. Он прошёл через двойные, окованные листовым железом ворота.
 Внутри башни стоит сумрак. Пахнет камнем, конским навозом, водой и тиной с близкой реки. Внутреннее пространство башни - настоящая ловушка для любого непрошеного гостя. Норманнам здесь не пройти. Стены толсты и крепки.
 Через ещё одни ворота старик выбрался на Большой мост. Мелкий щебень, насыпанный поверх деревянного настила, глушил неспешные шаги.
 На щебне лежат толстые плахи. Узкий проход, так что едва могут разъехаться две конные повозки, идёт между сплошных рядов купеческих лавок, на крышах которых стоят дома от одного края моста до другого, образуя крытую галерею. Дома нависают над краями моста, так что из них удобно обороняться.
 Надо признать, что горожане под руководством своего епископа и прежнего графа неплохо подготовились к обороне. Мудреца больше тревожил Малый мост и его жалкая одноэтажная башня.


 Граф Балдуин стоял на левом берегу Сены и с неодобрением смотрел на предмостные укрепления. Они производили жалкое впечатление — мелкий ров местами осыпался, одноэтажная проездная башня наскоро слеплена из чёрт знает чего: брёвен, крупных плит, привезённых со старых развалин, мелких камней. Разбить её тараном или поджечь не составит особого труда. Потеряв башню, он утратит контроль над рекой. Норманны сломают мост, и путь в сердце империи будет открыт. Неописуемые страдания принесёт утрата единственной, заштатной башни целой стране. Балдуин почесал лысину. С этой башни отступать некуда!
 Мирно светило солнце. Больше всего графу сегодня хотелось лечь в придорожную траву, покрытую жёлтыми и красными упавшими листьями, смотреть в небо на белые облака, быстро бегущие с юга, думать о доме, о детях и Элионор, о том, что всё ещё можно исправить в их отношениях. Обида на жену не проходила, но она зарубцевалась, как старая рана, и так больно, как прежде, уже не было.
 Граф тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, потянулся всем своим сильным и тренированным ратным трудом телом, так что вздулись и напряглись мышцы и неожиданно улыбнулся. Вдруг, остро почувствовал свои руки, ноги, всё остальное, что дал ему Бог. Поймал себя на мысли, что хочет женской близости, а не боли, что приносили ему мысли об Элионор и их отношениях.
«Но, что же делать с чёртовой башней?» — вернул себя на землю Балдуин. Сзади за рукав графа почтительно тронули.
—Достопочтенный и могущественный владетель, высокородный граф Парижский,— быстро начал старик, которого он спас от костра. Могущественный владетель нетерпеливо дёрнул головой. Балдуин терпеть не мог тратить время на глупые церемонии, тем более, что всякий раз когда старик принимался его величать полным титулом, высокородному графу казалось, что над ним издеваются.
—Давай старик, не трать время попусту. Я тебя слушаю.
Старик учтиво поклонился.
—Как прикажет Ваше сиятельство.
Балдуин сердито засопел. Он не любил, когда люди не понимали его с первого раза. Учёный осознал, что перегибает палку, продолжая испытывать терпение занятого человека.
—Я вижу, что вы думаете, как укрепить сию башню. По этому поводу у меня есть ряд соображений…


 Элионор подняла голову к высокому и прозрачному, синему небу. Лёгкие, белые облака бежали на север, туда, где идёт война. С тех пор как уехал муж, жизнь для неё будто кончилась, время остановилось. Нет тело жило и порою властно напоминало о своих желаниях и потребностях. Молитвы помогали плохо. Она старалась наполнить свой день делами до предела так, чтобы усталость убила ненужные мысли. От одиночества днём спасали дети. Хорошо, что родила себе младшую - маленького ангела. Ей еще долго будет нужна материнская ласка и внимание, незатейливые детские песенки и сказки. У старших появились свои друзья, чьё мнение для них важнее, чем мнение матушки. Том старается быстро освободиться от материнской ласки и торопливо убегает по своим многочисленным мальчишеским делам. Время умудряется одновременно идти слишком быстро и преступно медленно. Ещё недавно чувствовала себя беззаботной девчонкой, а теперь ты уже почтенная матрона и мать троих детей, графиня Парижская. Неделю назад заметила седой волосок, поспешно выдернула предателя. Сегодня обнаружила их целый локон и немного поплакала. Скоро Тому предстоит покинуть дом и идти становиться оруженосцем и мужчиной в чужой замок. Давно надо было это с мужем обсудить, но ему всё некогда. Мужчины пытаются спасти и улучшить весь огромный мир, что создал всемогущий Бог, вместо того, чтобы построить мир вокруг себя. Женщина тихонько вздохнула и вновь посмотрела в небо: «Милое облачко, передай Ему как я жду, как верю в нашу встречу и наше счастье...» Тихие слёзы сами собой потекли по щекам. Даже теперь, когда между ними пролегло пол страны, так что на небе они видят разные облака, Элинор помнит дорогое лицо, улыбку, помнит, как он смеётся, как ест и разговаривает; и ещё она помнит его в себе, помнит тяжесть сильного тела, яростно вбивающего её в ложе, и бесконечную нежность после… Сзади раздался шум шагов. Том. Лоб перемазан землёй, в руках боевой лук.
-Мама, ты плачешь? Не плачь. Он вернётся. Нужно только сильно верить. На турнире я верил, что он победит, и он победил. Его сбивали с лошади, но он всегда поднимался. Сын обнял Эллинор. Женщина уткнулась лицом в вихрастую макушку Тома. Волосы пахли солнцем и улицей, и ещё немного мужем. Она заплакала и ощутила себя маленькой девочкой в руках сильного мужчины.


 Женщина пришла ночью, взяла за руку и повела за собой мимо старой яблони к маленькой калитке, заросшей плетьми дикого винограда. Светила луна, чёрные тени прятались в глубине двора. Где-то за стеной лаяли собаки. Ноги не слушаются, человек едва идёт, но женщина продолжает молча тянуть его руку. Он не видит лица женщины, чувствует только, что она молода. Их шаги гулко отдаются в ночной тишине. Бледный, лунный свет падает на крыши домов, серые камни высоких, крепостных башен и стен. Здесь на дне улиц темно, и если не помощь женщины, он давно бы заблудился.
 Почувствовалась близость воды. Вышли на каменный мост. Пусто и тихо. «Где стража? Как мы прошли ворота?»-испуганной ящеркой мелькнула мысль. Но женщина пошла быстрее, все его силы уходили, чтобы не отстать. Ноги не слушались, словно их связали незримые путы, или он их отлежал, сразу обе.
 Ещё одни ворота. «Кто ты? Куда ты меня ведёшь? Дай взглянуть в твоё лицо»,- просит мужчина. В ответ молчание. Лица незнакомки по-прежнему не видно. «Я узнаю это место. Зачем ты меня сюда привела? Как здесь ужасно пахнет!»- жалуется мужчина. Женщина подводит к огромной, высотой в рост человека куче отбросов и оборачивается. Молодое, почти красивое, бессмысленное лицо с бруском свинца вместо глаза - синее в лунном свете. «Я не хотел!- шепчет Мудрец, потому что кричать нет сил,- прости, прости, прости...»
 Дурочка подносит в знак молчания указательный палец к губам, протягивает ему вилы, показывает, что надо кидать мусор в водный поток, что вдруг их окружил со всех сторон.
 Вода черна и быстра. Он послушно берёт вилы и начинает работать. Дурочка довольно кивает головой. «Зачем я это делаю?»- возникает удивление.
 Голова дурочки качается вверх и вниз, как маятник. Вдруг он видит, что из синего лицо провожатой становится жёлтым и красным. Отсветы огня делают его живым и выразительным, каким при жизни оно не было. Удушливо пахнет дымом. Мудрец оборачивается. Вокруг горит водный поток. Пламя течёт, струится, вздымается протуберанцами, пышет жаром. Едкий дым рвёт лёгкие. Мужчина задыхается.
 «Воздуха! Дай мне воздуха!» Дурочка хохочет, запрокинув кровавое лицо к луне. «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй!»- лихорадочно шепчут губы человека, сомневающегося в существовании Бога, единственную молитву, которую помнит с детства. Ужас, какой он прежде не знал, сковал тело. «Господи, помилуй!»- кричит он в полный голос и просыпается. Комната полна вонючего дыма от тлеющего одеяла. Вместе с одеялом Мудрец вываливается на улицу.
 Ночь. Луна. Далёкий вой собак за городской стеной. Мудрец надсадно и долго кашляет. Сердце колотится. Глаза слезятся. «Господи, к чему такой странный сон?» Тушит одеяло. В шерстяном полотнище большая дыра с обугленными краями. «Испортил хорошую вещь. Глупец, как можно уснуть возле очага. Так сгореть можно! Но к чему этот сон?» В помещении плавает сизый дым. Мудрец открывает окно. Холодный воздух с улицы выносит едкую вонь и остатки тепла из-под каменных сводов.

 Старик приспособил для проживания небольшую кузню при резиденции графа Парижского. Там был очаг и кузнечный горн, наковальня, щипцы, молотки, зубила, запас угля. Прежний кузнец недавно помер от поноса, а подмастерье сбежал в солдаты. Дурень! Железных дел мастер на войне стоит десятка солдат. Мудрец не был кузнецом виртуозом, способным из стали сковать хороший меч, однако наложить обод на колесо, склепать развалившийся доспех было ему по силам. В помощники себе на время, пока не вернут прежнего подмастерья, выпросил у графа тощего Эльфуса. Малец было воспротивился, но вынужден был подчиниться.

 В кузне ещё пахло горелой шерстью, когда старик вернулся к очагу. Угли тлели синим. Мудрец кочергой поправил поленья, отодвинул от огня ветхое кресло, и залез на лежак, который устроил поверх широкой трубы дымохода. Ночи становились холодными, и спать на тёплых кирпичах было особенно приятно. Старик свернул дырявое одеяло так, чтобы дыра не мешала, и блаженно вытянул ноги. Страх прошёл. Но странный сон продолжал беспокоить. «Опять эта дурацкая соль из могил меня мучает»,- думал он, засыпая.
 За ночь кузня окончательно выстыла, только очаг хранил тепло. Старик, поёживаясь от утренней свежести, подошёл к бочке с водой, чтобы умыться. С гладкой поверхности на него глянуло морщинистое лицо в рубцах от ожогов, неровно заросшее седой бородой. «Господи, а мне только пятьдесят! Старик, совсем старик».
 Мудрец зачерпнул руками студёной воды. Странный сон продолжал его мучить. «Мусорная куча, текущая вода, огонь,- промелькнула в голове мысль, задержалась, словно юркая рыбка попалась в сети,- глупец, какой же я глупец! Прости меня бедная деревенская дурочка, и спасибо, что явилась ко мне во сне. Я не верю святошам, но поставлю в церкви свечку на помин твоей души. Спасибо за подсказку! Как всё просто. Могильная соль растворяется в воде. Я промою кучу за конюшней и выпарю соль из раствора! Получу много могильной соли и смогу повторить взрыв. Надо только привести сырьё из-за речки. Когда придут норманны, из города не выберешься». Старик уже забыл, что клялся и божился не заниматься солью. Шла война, и если он может помочь городу, кто его осудит?


 -Смотри,- сказал Мудрец графу,- эта башня сейчас ни на что не годна. Из-за своей недостаточной величины вместит не более двух десятков защитников, а нападающих могут быть сотни! Несколько десятков норманнских лучников не дадут твоим стрелкам даже высунуться из-за зубцов, подведут таран и без труда разобьют стены, захватят башню и мост, откроют проход по реке.
 Балдуин поморщился. Он сам так думал. Чтобы увидеть слабость позиции, ему не нужны советы обгорелого эксперта. Ему нужен совет как её усилить.
-Башня такая, какая есть. Новой нам не построить. Здесь будем стоять насмерть, видно так Богу угодно!-ответил сердито граф непрошеному советчику,- возвести на слабых стенах второй этаж для стрелков невозможно, даже если бы враги дали нам на это время.
 Балдуин старался в делах реже полагаться на Бога, но сейчас иного выбора ему не дали.
-Возможно! То-то и дело, что возможно,- всплеснул руками старикашка,- нужно внутрь башни ввести каркас из брёвен, так сказать опереть каменную плоть стен на прочный костяк, тогда и стены укрепим, и второй этаж для наших лучников возведём. Смотри, надо сделать так!- учёный принялся рисовать прутиком на земле башню и каркас внутри неё.
-А в этом что-то есть,- подумал военачальник после некоторого размышления.
 Балдуин улыбнулся. Возможно не зря он спас этого колдуна от огня. Граф обернулся к своим юным оруженосцам. Мальцы стояли возле коней и отчаянно зевали. «Чем по ночам занимаются эти шельмецы? Надо бы выспросить»,- мелькнула мысль, но затерялась средь целого вороха дел и забот.
-Эй, Жобер! Скачи к епископу. Пусть немедленно отправит к башне старшего мастера, разбирающегося в деревянном строительстве. Смотри, чтобы без проволочек! Лично с нерадивых шкуры спущу. Да, ещё накажи собрать по городу лучших плотников с инструментами, и пусть напишет бумагу, разрешающую реквизировать на нужды обороны любые материалы или любое здание, коли в том возникнет необходимость. Пошевеливайся! Что ты возишься, как сонная муха?
 Сон как рукой сняло с юных помощников строгого рыцаря. Старший оруженосец передал повод хозяйского коня Эльфусу Викториану, и не касаясь стремени, взлетел в седло. «А хорош чертёнок»,- подумал граф Парижский и невольно улыбнулся. День начинал складываться.
 
 Мудрец воспользовался удачной оказией и выпросил у всемогущего графа на полдня крестьянскую телегу и возчика. «Зачем это тебе?- удивился Балдуин,- впрочем, как знаешь».
 Худой и высокий, неулыбчивый человек приехал, когда солнце было ещё высоко. Старик закинул в повозку пару вил, и они отправились за город. Возчик не торопился, и поездка грозилась затянуться. Несмотря на неспешную езду, повозку нещадно трясло, колёса скрипели, вихлялись, грозя отвалиться на каждом ухабе. Привычный к этому возчик сохранял олимпийское спокойствие на постной физиономии. «Когда у нас, наконец, научатся делать повозки и займутся дорогами? Колдобина на колдобине. Просто национальное бедствие!»- досадовал Мудрец.
 На мосту столпотворение: солдаты, повозки, торговцы. Давка, крик и толкотня. Наконец, выбрались за городскую стену. Многолетняя свалка была на месте. Мудрец поковырял слежавшуюся массу. Чего тут только не было: строительный мусор, кости животных, зола, дурно пахнущая мерзость, что остаётся от жизни животных и людей.
 Старик перевернул ногой большой кусок штукатурки и невольно вздрогнул — с серой гладкой поверхности на него глянул лик мужчины с грозным выражением на прекрасном лице. «Зевс Гонгилат - что значит Зевс, выбрасывающий шары огня,- мелькнула догадка,- невежественные дикари, варвары, не ведающие, какое сокровище досталось им от великих предшественников. Всё современное искусство, все святые, намалёванные на стенах собора Парижской Богоматери и Святого Стефана, не стоят одного этого божественного лика!»
 Не зная зачем, старик выбрал из кучи ещё несколько крупных кусков древней фрески и отложил в сторону. Но надо было приниматься за дело. Ворча сердито под нос, скорбно сетуя на невежество соотечественников, Мудрец принялся за работу. Жилистый и привычный к тяжёлому труду мужик стал с другой стороны кучи. Помощник не проявил любопытства, не задавал вопросов, работал споро и умело, не морщась от вони. До темна они привезли две телеги ужасно пахнущих отбросов и сгрузили у резиденции графа за конюшней.
 Вечером прискакал усталый и грязный дозорный, привёз весть от рыцаря Эбля, что норманны близко. Идут невиданною силой вверх по Сене, многочисленные, как восьмая казнь египетская, опустошая всё по обеим сторонам реки, ведут себя беспечно, ночуют на берегу, и что неплохо было бы придавить поболе прожорливой саранчи тяжёлым франкским сапогом.


 Невесты Христовы от других баб ни чем не отличаются. Эта была рыжей и пахла не шкурами и рыбой, как его женщины дома, а травой и хлевом. Сигурд сполз с бесстыдно распластанного, нагого тела. Конунг налил вино в красивую серебряную чашку, что его ребята взяли в христианской церкви, выпил половину и протянул остаток девке. Девка пугливо отстранилась, залопотала на своём дурацком языке, показывая белой рукой на чашу и всё время повторяя одно слово: «Грех. Грех. Грех». Сигурд не знал бога с таким именем, но было видно, что девка этого бога очень боится. Кто такой этот Грех? Надо спросить толмача. Дура баба, вино вроде неплохое.
 Мужчина пожал плечами - как хочешь, и допил вино. Он не был злым и прежде чем выгнать бабу из шатра дал ей поесть. Девка проголодалась, ела торопливо, давясь кусками, но пить из красивой чашки отказалась. Когда она глотала, плечи двигались и двигались полные, белые, как два куска свежего сала, груди. Северянин добродушно рассмеялся и ущипнул бабу за острый розовый сосок. Девка вздрогнула, но руки не убрала. Сигурд ощутил как твердеют соски под его рукой. Из сала вылезли два розовых пальчика, словно бутоны набухли, и это было красиво. Мужчина с удовольствием посмотрел на свою восставшую плоть, схватил девку за руку и положил её на свой детородный орган. Ладошка была мягкая, и показалась конунгу прохладной. Женщина попыталась выдернуть руку, но Сигурд удержал. Наклонился так, что почувствовал тепло от её лица, её глаза стали у его глаз. Несколько мгновений мужчина и женщина смотрели друг на друга, потом женские глаза дрогнули, дыхание стало неровным, губы открылись, россыпь веснушек на лице и шее покраснела, словно вспыхнула заря, розовые пятна пошли по груди и шее. Женщина сильно сжала ладонь. Сигурд ещё ближе придвинулся, так что упёрся лбом в её лоб. Тёмные, как ночь, зрачки больших женских глаз закрыли для него весь остальной мир. Мужчина несколько раз направил гладкую ладошку вниз и вверх. Пять пальчиков ожили, и словно юркие зверьки стали бегать по толстой узловатой ветке. Женщина не отводила лица, но он всё равно держал её за волосы и не отпускал. Другой рукой проник в неё.
 Женщина вначале напряглась, сжала бёдра, потом бесстыдно раскрылась. Он стал яростно двигать пальцами внутри женщины, но первым зарычал и забился в её руках он.
 Они не слышали шума и криков, внезапно возникших среди ночной тишины на краю лагеря. От вина женщина больше не отказывалась. Мужчина победил страшного бога по имени Грех. Эту Христову невесту конунг в ту ночь не выгнал.


 Безлунная ночь. Звёзды, словно тысячи сияющих ангелов прокрутили в небесном своде дырочки и оттуда смотрят на землю. Копыта лошадей глухо ступают по мягкой земле. Белесый туман ползёт по низинам. Небо на западе светится красным от света сотен костров, разлившихся огненной рекой вдоль чёрной блестящей воды и отразившихся в ней.
 Проводник ведёт колонну молча. Тёмные всадники на тёмных лошадях почти не видимы, лишь светятся во тьме полоски одинаковых, белых бурлетов поверх чёрных, стальных шлемов. Белый бурлет — опознавательный знак, чтоб в ночном набеге не порубить своих.
 Подражая хозяину, его воины покрасили тёмным доспехи. «Тёмный отряд Тёмного рыцаря,- насмешливо думает Балдуин про себя и своих людей,- после этой ночи северяне долго будут пугать чёрным рыцарем своих детей». Эта мысль ему доставляет почти ребячье удовольствие. Граф Парижский хищно скалится.
 Два раза ухнула сова, через короткий интервал ещё раз. Проводник поднял руку. Отряд остановился. Из кустов бесшумно возникли две тёмные фигуры, приблизились. Проводник указал рукой в сторону Балдуина.
 -Сир, караул мы сняли. Дорога свободна,- слышит Балдуин свистящий шёпот.
«Наверное, у молодца выбиты передние зубы»,- думает граф.
- Рогатки и колья убрали?- спрашивает Балдуин.
- Да, сир. На фронте в двадцать шагов. Отступать после набега лучше сюда же. Мы зажжём факелы и будем их затенять.
- Передай по цепи: «Отступление по коридору между мерцающими факелами. Сигнал к отходу - звук моего рога. Запомните, каждый выбирается сам, ждать никого не буду».
 -Клинки наголо!- даёт команду Балдуин в полный голос.
 Звуки копыт вязнут в подушке из опавших листьев. Блеск чёрной воды, в которой отражаются тысячи костров. Два жёлтых мигающих огонька, как живые светлячки. «Вперёд!»- ревёт Балдуин. «Вперёд, с нами Бог!»- орут солдаты.
 Земля гудит под копытами. Конь не идёт на шатёр. Клинком по верёвкам, полог падает. Копытами по-мягкому. Крик. «Руби их, ребята! За Францию!»- кричит граф Парижский. Ребята рубят. Страшно кричат люди. Сколько здесь женщин! Фигуры мечутся.
 Поднялся на стременах, вся сила руки и бега коня в стальной клинок. Голова норманна разваливается.
 Больно бьёт в грудь стрела. Свист клинка. Кричит лучник без правой руки. Эх, жаль промазал! Конь несёт дальше.
 На пути высокий, голый человек, в его руках боевой молот. Северный воин похож на сумасшедшего кузнеца. Отсветы огня играют на выпуклых узлах мышц. Тело сплошь покрыто татуировкой, поэтому кажется, что великан облачён в облегающую одежду из синих теней.
 У ног великана лежит на боку лошадь с размозжённым черепом, её ноги ещё живы и продолжают бежать. Солдат с белым бурлетом на чёрном шлеме пытается судорожно высвободить ногу из-под конской туши.
 Балдуин пришпорил Ворона. Глотка охрипла. Вместо крика из груди вырывается сип.
 Великан страшно кричит. Чёрный провал рта растворяется среди дикого волоса усов и бороды. Визжит всадник. В молодом голосе ужас. Молот опускается. Звук словно разбили сочный орех в железной скорлупе.
 Белый бурлет становится тёмным. Всадник больше не кричит. Жалко дрожит нога во франкском сапоге. Шипы шпор царапают мягкую землю.
 Балдуин бьёт мечом. Острая сталь входит под углом в правое плечо великана и проходит до позвоночника. Чёрная в свете костра кровь струёй бьёт из-под клинка, пульсирует.
 Смертоносный молот падает. Великан валится. Мёртвые руки цепляются за клинок. Граф дёргает меч на себя. Ворон несёт дальше, сбивает с ног людей. Балдуин рубит.
 Впереди стена щитов. Отвернул. От разлетающихся из-под ног коня головешек вспыхивают шатры. В пляшущем свете пожаров мечутся фигуры чёрных всадников. Белые повязки на тёмных шлемах, как нимбы ангелов мщения.

 Но всё больше групп северных воинов за щитами. Ощетинились хищными копьями. Пора. Граф Парижский трубит в окованный серебром звонкий рог три раза, как это делал в конце облавы на крупного зверя. Конец кровавой охоте!

 Граф потерял в ночном бою двух солдат. Пять воинов потерял рыцарь Эбль. Его группа охраняла проход, в резне не участвовала, но напоролась на пешую шайку норманнов, когда возвращалась в Париж. Норманны атаковали внезапно и свирепо. Конники Эбля легко ушли, но пятёрка молодцов сложила буйные головы под беспощадными топорами северных людей. Всё же граф Парижский и епископ Гозлен могли быть довольны ночным набегом.