Гл. 4

Гл. 4
 Минувшей ночью, пока Сигурд занимался любовью с конопатой женщиной, франки напали на лагерь ярла Хрольфа и побили около сотни разномастного сброда, что прибились к дружине, чтобы грабить христиан. Пусть их! Невелика потеря. Однако, надо велеть своим людям ночевать на кораблях. Бережёного Один бережёт!
 После ночи с франкской женщиной конунг чувствовал себя пустым, словно медвежья шкура над которой хорошо поработали умелые руки опытного кожевенника. Невеста Христова вытянула все силы. Сигурд широко зевнул, так что хрустнули крепкие, как у полярного волка, челюсти. При мысли о рыжей женщине в паху сладко заныло, будто у озабоченного подростка. Вспомнил, как забилось в его руках мягкое тело, когда он нашёл в себе силы не остановиться, расширились тёмные глаза, как девка корчилась в сладких муках от всякого его движения, словно её вывернули наизнанку, и кожа снаружи стала такой же чувствительной как внутри.
 Утром женщина надела свою бесформенную одежду, стала похожа на серую мышку и молча прислуживала за столом, ни разу не подняв на него глаз, но Сигурд, когда уходил на корабль, поймал её и крепко на виду у всех поцеловал в солёные губы. Пусть все видят — это его добыча.
 Конунг отогнал посторонние мысли. Его драккары шли против течения, вспенивая вёслами мутную от дождей осеннюю воду. Низкое небо душным одеялом лежало на верхушках деревьев. Здесь на юге привычные ему с детства сосны, дубы и ясени вырастают выше и мощнее. «Дома морозы уже очистили воздух от влаги, сделали его невидимым. С деревьев упала листва, лес стал прозрачным. Наступило время охоты»,- вздохнул Сигурд. Он скучал по осенним забавам и прозрачному небу севера, но приходилось терпеть - самая жирная дичь водилась тут во франкской земле.
 «Надеюсь у старого знакомца важного парижского попа Гослина достанет ума понять, что лучше утратить часть нажитого, чем потерять всё»,- подумал Сигурд. Как ни изворачивался и не скулил о скудости и бедности христианской церкви епископ, деньги, и клянусь Тором хорошие деньги, за собственный выкуп нашёл. Стоит ли теперь епископу рисковать жизнью целого города ради презренных, по мнению христианского бога, денег. Со своей стороны Сигурд не желал разрушать Париж. Чего резать целого барана ради куска мяса, если его каждый год можно стричь. С прошлого набега франки поднакопили добра, от них не убудет, если немного поделятся. В конце концов, серебро - это просто металл. Если бы в кораблях было больше места, Сигурд бы предпочёл набить их полнее вкусной едой, мягкими тканями, покорными рабынями, чем блестящими побрякушками.
 При воспоминании о женщине сладкая волна пробежала по телу конунга от чресел до макушки и затерялась в корнях волос. «Чёртова баба, крепко взяла меня за яйца. Придётся забрать её на корабль,- решил конунг,- пусть всегда под рукой будет».

 Драккары его дружины едва успели миновать селение франков, просторно стоящего на пригорке правого берега, как там зазвонил колокол, потом резко, словно ему отрезали язык, замолк, и сразу от домов повалил дым. Конунг брезгливо поморщился. Эта толпа идиотов, что идёт вслед за его дружиной, всё никак не может понять — если всё разорить и сжечь, земля запустеет, и следующий раз взять с неё будет нечего.
 Город на острове — стены, башни и высокие крыши возникли словно утёсы, возведённые неведомыми великанами посреди воды. С каждым ударом вёсел город рос. При взгляде на вырастающую со дна реки каменную твердыню, в животе конунга сделалось холодно, будто кусок льда проглотил. Нехорошее предчувствие.
 Заходящее солнце поднырнуло под серое одеяло из сплошных облаков, пролив красное на всё небо. Красными сделались стены и башни, ленивая вода за бортом, кроны высоких деревьев на берегу, крыши монастырей.

Отряд конных франков торопился укрыться за стенами. Лошади шли крупной рысью. Пара драккаров попробовала перехватить рыцарей. Напрасные усилия. Не успеть. Слишком быстро франки улепётывают. Пусть. Его овечки со всеми богатствами сами собрались в загоне. Не придётся за ними гоняться по всей земле.

 В городе ударили в набат. Звук с колоколен церквей над городом повис словно испуганные крики франкских женщин. С берега потянуло дымом. Сигурд хищно оскалился. Страх ушёл. Зверь в логове. Сердце вождя радостно забилось. Вот такая жизнь по нему. Спасибо Один, что создал меня мужчиной и воином. Клянусь, скоро ты получишь обильную жертву. От пьянящего запаха воды и корабля, ощущения собственной силы нестерпимо захотелось женщину. На соседнем корабле затрубили в рог. Низкий звук, вселяющий ужас в сердца врагов, полился над водой…


 …От закатного солнца вода в реке стала красной. Надсадный звук рога повис над кровавой водой. Ему ответили с других кораблей. Северная, жуткая тоска волчьего воя, таящая угрозу, от которой стынет кровь в жилах, заставила замолчать людей на стене. У графа Парижского засвербил откушенный палец на левой руке. Это всегда сулило большие неприятности.
 Балдуин с Эблем стояли на мосту и глядели на реку. От аббата остро пахло лошадиным потом. Его отряд только вернулся из-за городской стены. Мачтами кораблей и лодок заполнилась вся ширь реки, словно Сена покрылась сухим лесом. Подойдя к острову Сите, корабли разделились подобно волчьей стае, загоняющей жирного оленя, разошлись по рукавам Сены и беспомощно упёрлись в мосты.
- Если тот корабль подойдёт ближе, я смогу достать его дротиком,- сказал рыцарь Эбль,- эй, малый, дай мне свою зубочистку! Рыцарь взял дротик у одного из своих солдат. Метательный снаряд показался игрушечным в огромных ручищах дюжего аббата. Но норманны не стали напрасно рисковать. Их многочисленные корабли стали швартоваться, заполнив частоколом мачт весь берег, докуда достигал взор защитников крепости. Франки со стен беспомощно смотрели, как ненасытная стая саранчи рассыпалась по окрестностям, пожирая плоды их многолетних трудов, всюду сея смерть и разрушение.
 Солнце раненым зверем, медленно уползало в логово на западе, оставляя на серых облаках кровавый след. След остывал, небо наливалось чернотой. Чернота сползала на землю, словно милосердная тьма желала укрыть от скорбных взоров горожан неистовство норманнов. Но тщетно. Скоро тысячи костров покрыли берега Сены. В сыром ночном воздухе звуки далеко разносятся над водой. Пьяно шумит многоголосый лагерь, визжат женщины. Жуткий, полный смертной муки вой на мгновенье перекрывает всё и обрывается. Граф Балдуин перекрестился. Ещё одна невинная, христианская душа отлетела в рай. Балдуин сам расставляет караулы. Наступала длинная ночь 24 дня ноября месяца от рождества Господа нашего Иисуса Христа.
 
 Луны не было. Плотникам пришлось всю ночь работать при свете факелов, но всё же удалось укрепить бревенчатым каркасом одноэтажную башню на левом берегу, защищавшую Малый мост, и возвести над ней второй этаж.


 Серый туман висит над холодной рекой, словно пытаясь спрятать от жадных глаз северных людей мирный город. Серое небо отражается в серой воде, растворив в себе все краски, сделав мир тусклым, бесцветным и унылым. Дым множества костров сливается с туманом, делает его плотнее. Низкий звук рога стелется над водой. Небольшая лодка с четырьмя гребцами и высоким воином в синем плаще подошла к мосту. Пять белых круглых щитов висят на низких бортах. Белый цвет - знак мира. Вновь ревёт рог. «Эй, сони, не стреляйте,- кричит человек с рогом,- скажите своему епископу, что наш конунг Зигфрид Храбрый желает с ним говорить!»
 Человек в лодке говорит по-франкски очень хорошо. Конунга Сигурда называет на франкский манер Зигфридом. Гребцы на лодке, не доверяя воинам на мосту, всё время маневрируют, смещаются, и не напрасно. С моста летит стрела и вонзается в центр белого щита. Высокий норманн от неожиданности приседает.
 На мосту смеются и кричат: «Не бойтесь, датчане, мы парламентёров не трогаем. Просьбу передадим. Но если вы сейчас же от моста не уберётесь, пять стрел найдут ваши сердца!» Лодка быстро уходит. Высокий норманн стоит на корме и грозит кулаком.

 Этот человек был другим. Сигурд помнил раба с суетливыми движениями и испуганными глазами, словно спрятавшимися от страха в глубине глазниц.
Захваченного его людьми франкского священника почти не били и не заставляли заниматься тяжёлой работой, но плен он переносил трудно. Сигурд его жалел. Ему даже нравился этот послушный человек, как барышнику нравится жеребец, который принёс хорошие деньги, или хороший кусок мяса нравится повару. Северянин думал, что легко поладит с епископом, и с прежним сломленным и напуганным Гослином он бы поладил, но не с этим незнакомым фанатиком, сидящем на высоком троне. Сигурд как разумный человек предложил договориться, предостерёг Парижского епископа от ужасов осады, просил одного — дать проход по Сене. Но поп упёрся и высокопарно заявил, что поставлен здесь императором всех франков Карлом, первым после Бога королём и повелителем всех стран на земле, держащим в своей власти почти весь мир, для защиты Отечества, и что его подданные все как один готовы погибнуть на стенах города, голодать, есть кожу своих сапогов, но не пропустить язычников вглубь страны.
 Фанатик — это немного смешно, нелепо и всегда страшно для окружающих. Если франки действительно ценят жизнь - зачем упорствовать? Отдайте деньги, пропустите мои драккары через мосты и живите в своё удовольствие. Нет, этому новому Гослину зачем-то понадобилось проявлять упрямство. Епископу мало было отказать Сигурду, он его публично унизил, заставив стоять перед собой, когда сам сидел на пышном троне в окружении важных попов и знатных франков в драгоценных одеждах. Если всё золото снять с этих надутых спесью гусей, его одного хватит на выкуп Парижа.
 Взбешённый конунг дал шпоры франкскому жеребцу. Он так же взнуздает непокорного епископа, как взнуздал и объездил этого коня. Франки таки будут жрать кожу своих сапогов. Камня на камне не останется от этого города.
 Копыта коня прогремели по дубовым плахам укреплённого моста. Франкские воины стояли сплошным коридором и насмешливо скалились. Выезжая из башенных ворот, молодой конь ярла споткнулся и едва не сбросил седока. На башне обидно засмеялись. Сигурд рванул повод и ударил шпорами в круглые бока жеребца. Конь от неожиданности присел на задние ноги, прижал уши к длинной горбатой морде, потом понёс по мощёной дороге, упруго отталкивая землю кованными копытами.
 Бешеная скачка успокоила ум. Нет, Сигурд не будет безрассудно кидать своих воинов на высокие стены, но ничтожную башню на левом берегу, которая закрыла путь по реке, его парни разберут руками по брёвнышку, а упрямый епископ пусть сидит в городе за стенами, куда сам себя запер, и смотрит, как горит и гибнет его земля, вручённая ему для сохранения, первым после Бога королём и повелителем всех стран на земле, держащим в своей власти почти весь мир.

 Сигурд всегда знал, что идиотов на белом свете больше чем разумных людей. Ярл Хрольф со своими людьми упёрся и не желает уходить с богатых предместий на левый берег, боясь остаться без добычи. Брать приступом правобережную башню без осадных орудий безумие, но военный совет поддержал Хрольфа. За то, чтобы остаться на богатом правом берегу высказались даже всегда верные Сигурду ярлы Трада и Ганглен. Мудрый ярл и верный советник Свидур Синеусый нашёл сто причин, чтобы остаться на правом берегу, и столько же, чтобы уйти на левый.
 Нет, конунг должен быть один. Решение должен принимать самый достойный. Нигде в природе не существует советов — в волчьей стае всё решает вожак, даже у безмозглых кур главенствует один петух, почему у людей должно быть иначе? Большинство никогда не примет лучшего решения, потому что большинство людей - дураки. В этом они скоро убедятся на своей шкуре. Сигурд своих ребят попридержит. Северянам нужен один вождь, только тогда они завоюют для своих детей весь мир. Но ему ещё рано тягаться с великаном Хрольфом властью и влиянием. Ярл уродился такой большой, что его не может носить ни одна лошадь и ему приходиться передвигаться пешком или на корабле. Воины прозвали его Пешеходом. Кто станет первым королём северной земли Хрольф Пешеход или Сигурд Отважный решится под стенами этого города.
 Ярл Хрольф со своей дружиной десяток лет мародёрствуют в южных землях и перенял многие привычки франков. Его воины сплошь женаты на франкских женщинах, некоторые крестились. Говорят, что сам ярл подал пример этому и совсем забыл веру предков. Предпочитает себя называть не Хрольфом, а на франкский манер — Роллон.
 Сигурд терпеть не может, когда некоторые льстецы называют его франкским именем Зигфрид. К христианскому богу относится просто — если Христос не может защитить своих людей, значит он не всемогущий, значит он ложный бог. Сигурд забрал у Иисуса женщину, и бог ему ничего не сделал, значит он сильнее бога.
 Когда поп Гослин был в плену, они много говорили о вере. Ярлу многое понравилось в речах священника, но в то, что убитый на земле человек стал богом, поверить не смог. Он столько раз видел убитых священников и жрецов. Ни один человек не может стать богом. Какой ты бог, если тебя к кресту гвоздями прибили обыкновенные солдаты? Если ты не смог защитить свою жизнь, как ты можешь помочь другим? И зачем богу или распятому человеку куча баб на земле, если и при жизни ни одной не надо было? Пусть об этом жрецы со священниками спорят, но свою бабу Иисусу он назад не отдаст. Да и рыжая баба выбрала живого мужика, а не распятого бога.
 Сигурд собирался лечь спать раньше, чтобы хорошо отдохнуть перед битвой, но сон не шёл. Конунг беспокойно ворочался, словно под ним не привычное корабельное ложе, а заросли крапивы, но назойливые мысли были хуже злой травы. Наконец сдался и велел позвать на корабль конопатую монашку. Девка вползла в просторную палатку, где ярл обычно спал. Она по-прежнему была одета в бесформенную одежду Христовой невесты, с головой повязанной уродливой тряпкой, и не смотрела ему в глаза. От одежды пахло чужим. Сигурд велел бабе раздеться, но она ничего не поняла в его речи, тогда он притянул девку к себе, разорвал ветхую ткань от ворота до подола и выкинул тряпку наружу. Баба не противилась. Он дал ей вина и выпил сам. Теперь от них пахло одинаково.
-Как тебя зовут?- спросил конунг,- меня Сигурд, а тебя?
-Фастрада,- едва слышно выдохнула конопатая девка. Больше они не разговаривали.


 Огромный Хрольф беспрестанно жевал и портил воздух. Сигурд брезгливо поморщился. Всё шло не так. Его ребята всю ночь рыли подкоп под правый угол башни, но далеко не продвинулись. Мешает вода.
 Небо на востоке постепенно светлеет. Скоро рассвет. Воины ёжатся от утренней сырости, переминаются с ноги на ногу, пытаясь согреться. «Ничего, сейчас подтащат щиты и согреемся»,- думает конунг.

 За рекой голодным волком завыл рог. Яростный звук подхватили. Казалось, воет многоголосая стая. Ей испуганно ответили колокола в городе. «Началось»,- подумал Балдуин.
 Эльфус спросонья перепутал завязки на доспехе и получил затрещину от хозяина. В городе всё пришло в движение. По узкой улице в сторону каменного моста, гулко топая, пробежал отряд солдат. «Скорее, граф!»-окликнул его аббат Эбль. Длинная кольчуга и шлем с плюмажем ловко сидели на исполинской фигуре. «За каким чёртом ему понадобилось принимать церковный сан?- подумал Балдуин,- а впрочем, это не моё дело».
 Граф парижский построил своих ребят в чёрных доспехах, скомандовал: «За мной!» Отряд бодрой рысью припустил на мост. Толстые стены гудели от частых ударов вражеских таранов, когда запыхавшийся и вспотевший рыцарь попал в башню.
 На верхней галерее в неверном свете факелов мечутся фигуры франкских воинов, часто стреляющие из луков, арбалетов, кидающие в головы врагов камни и дротики. Посредине башни с возвышения епископ Гозлен громко читает молитву. Звуки латыни прерываются грохотом от падения огромных камней, которые обрушивают на стены богопротивные язычники. Доски, из которых сооружена галерея второго этажа с хрустом, словно живые кости, ломаются. Дубовые тараны норманнов колеблют ворота и стены.
 Вокруг епископа на коленях стоят франки и истово молятся. «Если бы мне в башне нужна была молитва, вместо воинов монахов позвал!»- с раздражением думает граф парижский.
 Балдуин поднялся на галерею. Здесь светлее. Бледный свет раннего утра проникает в узкие бойницы, проломы от камней в дощатых стенах. Оборону держит караул башни и аббат Эбль со своими людьми. «Ну, хоть этот не сумасшедший»,- с удовольствием обнаружил граф. «А учёный старик что тут делает?- удивляется Балдуин,- ему здесь не место».
 Балдуин выглянул наружу и чуть не получил стрелой в лицо. Норманнские лучники стреляют, укрывшись за изгородью из высоких щитов, стараются сбить франков со стены. Тут же за щитами стоят три камнемёта, похожие на колодезные журавли. Норманны споро закладывают камень в пращу, дёргают по команде за приводные ремни, длинное плечо рычага, ускоряясь, взлетает вверх. Камень устремляется к башне.
 Команды норманнов работают с пугающей быстротой так, что иногда в воздухе оказываются сразу три снаряда. Галерея сотрясается от тяжёлых ударов.
 Но не это беспокоит графа. Прикрывая головы и плечи щитами, подбадривая себя дикими криками, толпа язычников пытается выбить ворота франкской башни, действуя огромным бревном как тараном. Норманны падают от франкских стрел, но на смену убитым и раненым встают новые.
 Часть франкских лучников вступила в перестрелку, пытаясь мешать работе камнемётов, однако изгородь из щитов им изрядно мешает.
 «Требушеты скоро нас без галереи оставят,- думает Балдуин,- но засранцы с бревном опаснее».
 «Не тратьте стрелы на камнемёты. Убивайте всех, кто к башне приблизится. Не дайте сломать ворота»,- приказал Балдуин.
 Укрываясь за зубцами и бойницами, франки пускают стрелу за стрелой.

 Потеряв десятки людей, норманны отказались от попыток сломать стены таранами, и подтащили ещё два камнемёта. Словно пять одноруких великанов без устали машут длинными руками.
 Балдуин смотрит, как огромный камень отделяется от пращи, стремительно летит, вращаясь и увеличиваясь в размерах, со страшным грохотом обрушивается на стены. Огненным дождём падают зажигательные стрелы. Занимается пожар…

 Короткий осенний день, кажется, никогда не кончится. Безостановочно работают камнемёты. Тяжёлые камни превратили галерею в подобие дырявой корзины.
 Балдуин беспомощно наблюдает, как рушится деревянная надстройка. Только древнее основание из огромных камней с массивными крепостными зубцами поверху остаётся неповреждённым.
 Франки вывели лишних людей на мост. Башня сотрясается от тяжких ударов. Воздух наполнен летящими в обе стороны камнями и стрелами, словно живым и беспокойным роем злых мух.
 С этим надо кончать, или защитники потеряют башню. Граф Балдуин и аббат Эбль выстраивают своих воинов плотной колонной на мосту. «С Богом!»- командует Балдуин. «Вперёд, сукины дети!»- орёт аббат Эбль. Резко распахиваются высокие створки ворот, так быстро, что даны с тараном в руках проваливаются внутрь, и тут же падают, пронзённые многими стрелами.
 «Это аббат должен кричать — «с Богом», а я «сукины дети»,- думает Балдуин и бежит вперёд в плотном строю своих воинов. Солнце уже коснулось горизонта, подожгло низкие облака. Падают мелкие капли дождя. Франки бегут по дороге скользкой от крови и воды.
 Многие даны разбрелись грабить окрестности. Оставшиеся, выставляют шеренгу за круглыми щитами, трубят в сигнальный рог. Тщетно. Франки сметают всё на своём пути, прорываются к камнемётам, рубят. Падает один однорукий великан, другой, третий.
 От лагеря норманнов галопом несутся всадники. Пришёл черёд франков убегать к своей башне. Даны - за ними, и попадают под дождь из смертоносных стрел. Падают, бьются лошади, падают, бьются всадники. Ржут кони, кричат люди. Усталое солнце, раненой собакой заползает в свою конуру на Западе, волоча по низкому небу кровавый след. Тяжёлые створки ворот захлопываются.
 Франкский воин с длинной стрелой, торчащей из ноги, спешит к воротам. Стрела мешает. Воин отламывает древко и пытается бежать. Спасительные ворота близко. С башни кричат. Откуда-то из-под земли выскакивает огромный датчанин и сносит топором франку голову. С башни летят стрелы. Поздно. Датчанин спрыгивает в ров. Здесь лучникам его не достать.
 «Что они под башней делают,- думает Балдуин,- подкоп?»
 Мимо проносят бледного как полотно епископа Гозлена. Старик беспомощно висит на руках воинов. «Задело стрелой,- говорит Эбль,-жаль молодого Фридриха убили, когда он вытаскивал епископа из-под атаки. Хороший был оруженосец, мир его праху!» Грязный и усталый аббат Эбль искренне перекрестился и забормотал молитву. Это был единственный раз, когда Балдуин видел его молящимся.

 К ночи небо очистилось. Словно тёплое одеяло сдёрнули с остывающей земли. Сразу стало холодно. Норманны ушли спать на корабли. Нескончаемым потоком по мосту тянутся повозки с брёвнами и исчезают в чреве обезглавленной башни. Франки торопятся. К утру работа должна быть закончена.

 В башне многолюдно. Красные отсветы от костров, горящих в железных трёхногих корзинах, пляшут на неровной поверхности стен и высокого потолка. Чадно дымят факелы, оставляя на серых камнях чёрные следы.
 Новую галерею возводят из добрых, дубовых плах и брёвен. Такие камнями не возьмёшь. Брёвна из города идут непрерывным потоком. Пришлось разобрать новое купеческое подворье. Граф Парижский непременно выяснит почему амбары возведены из дуба, а защитная галерея из тонкого тёса!
 «Воруют, мерзавцы, везде воруют,- думает граф,- даже угроза норманнов не останавливает! С казнокрадством разберусь, если жив останусь. Нам бы город отстоять».
 Отправил аббата спать, сам остался управляться делами. Галерея растёт быстро. «Ведь можем когда припрёт,- думает Балдуин,- возможно Бог послал тяжкие испытания за грехи наши, жадность и тщеславие, чтобы проверить нашу стойкость и веру». «Глупости какие,- отвергает Балдуин мысль о Божьем наказании, -в огне войны одинаково гибнут и святые, и грешники».
 Граф ободряет строителей, помогает таскать тяжёлые брёвна.
 После полуночи Балдуина сменил Эбль. Граф заснул быстро и без сновидений.
 К утру башню восстановили. Погиб лишь один рабочий, насмерть придавленный упавшим сверху бревном.