Гл. 8

Гл. 8

 Даны пошли на приступ 31 января всеми силами. Граф парижский стоял утреню в храме девы Марии. Голос епископа Гозлена гремит морским прибоем под священными сводами. Торжественные звуки латыни вселяют надежду в сердца молящихся. Не успел старец произнести заключительные слова молитвы: «Слава Отцу и Сыну и Духу Святому, как было в начале, ныне и всегда и во веки веков. Аминь»,- как всё началось. «Аминь!»- сказал Балдуин торопливо образу Девы Марии, чей писаный облик кротким выражением лица напомнил ему о жене, своей вине перед ней и помчался снаряжаться на битву.
 Когда сумел добраться до башни, там уже был аббат Эбль. «Опять я явился позже толстяка,- с досадой думает граф,- он что, доспехи никогда не снимает? Или мои оруженосцы долго возятся? Ох, задам я им трёпку когда-нибудь!»
 По брёвнам башни гулко бухают тяжёлые камни, градом сыпятся стрелы богопротивных северян. Вся река заполнилась кораблями, словно стая хищных, пёстрых птиц села на воду. Красное, усталое солнце зимы торопится прошмыгнуть вдоль низкого горизонта и уйти за море.
 Несколько камнемётов норманны установили на широкие, грузовые барки, и обстреливают из них мост. Огненными осами летят зажигательные стрелы. «Даны сегодня нам скучать не дадут,- говорит графу весёлый аббат,- а то я думал, так и будем упражняться в перебранке друг с другом через каменные стены. Руки чешутся, давно я никого не убивал!»

 Медленно едут огромные щиты и крытые галереи данов. Скрипят колёса. У стены во главе большого отряда появляется одетый в белую рясу поверх доспеха епископ Гозлен. «Не тратьте стрелы,- командует граф лучникам,- готовьте камни и смолу!» «Дядюшка,- говорит аббат Эбль своему родственнику,- Вам бы стоило одеваться менее заметно. Пожалуйста, оставайтесь в башне с Его Сиятельством, я пойду на мост. Там сейчас начнётся интересное!» Эбль почтительно кланяется епископу. Проходя мимо графа, громко шепчет: «Досмотри за ним. Не дай старому лезть куда не надо». «Ступай с Богом, за епископа не беспокойся. Я присмотрю. Ты на мосту сейчас нужнее»,- отвечает граф.
 Даны под защитой плетёных щитов на колёсах подобрались к стенам, но ничего этим не добились. Чтобы стрелять, им приходится высовываться и подставляться под стрелы франкских лучников. Человек под стеной удобная мишень, пусть он будет самым великим воином, это ему не поможет.

 Хрольф беспомощно смотрит, как гибнут его люди. «Слишком много смертей!»- с досадой думает вождь.
 По грязной дороге гигантской гусеницей ползёт странное сооружение на многих колёсах - штурмовая галерея из толстых плах. От сырых коровьих шкур, которыми обтянуты доски, сама галерея кажется странной, пёстрой коровой. Внутри сооружения пятьдесят лучших воинов. Бессильны против них стрелы и камни из башни, бессильна смола и масло. Всё выдержат крепость на колёсах.
 Подвели галерею беспощадные даны к башне. Бьют тараном по створкам ворот. Слышен грохот окованного железом дубового бревна по дереву. Трещат доски.
 «Сильнее! Навались разом!»- орёт великан конунг. С башни льют масло, пускают стрелы. Напрасный труд! Вязнут стрелы в толстых досках. Скатывается масло по покатым стенкам. Не горят сырые шкуры. Яростный грохот продолжается. «А ну, ребята, приготовиться!»- конунг строит «черепахой» воинов. Ворота сейчас падут. Вперёд, неистовые сыны Тора!


 «Эти придурки думают, что только они умеют строить камнемёты. Простой требушет смастерит даже сельский плотник»,- Эбль выглянул из бойницы. «Как медленно тащится время в минуты опасности,- замечает толстый аббат,- словно странный паук «косиножка», которому оторвали лапы. В далёком детстве они с мальчишками часто это проделывали. Может Бог на земле сейчас играет с ними в такие же жестокие игры, как они с невинным пауком в детстве?»
 В животе урчит от голода. «Лучше бы посетил с утра трапезную, чем церковь,- с досадой думает Эбль,- прости, Господи! Пища духовная плохо насыщает пустое брюхо». Воевать голодным аббат не любил.
 Вся Сена заполнена варварски ярко раскрашенными судами нечестивых язычников. «Какая безвкусица и пошлость,- решает рыцарь-эстет,- этой пестроте лучшее место на дне!» «Закладывай!- даёт аббат команду.- Пускай!» Франки с надсадным: «Ха!» дружно дёргают приводные ремни требушета. Длинное коромысло взлетает к синему небу. Камень падает мимо, хоть, кажется, воды в реке меньше чем судов. Перелёт. «Закладывай! Пускай!»-орёт неутомимый аббат.
 Большую барку с камнемётом они потопили с пяти попаданий.

 Ворота трещат под яростными ударами безжалостных врагов. Резкие звуки гулко разносятся под каменными сводами, отдаются в ступни ног, бьют по ушам. «Да, не лезьте вы к мастерам со своими советами! Не видите разве: вы только мешаете»,- говорит с досадой граф парижский двоим старикам — епископу и своему учёному мудрецу.
 Эберульф с сынами устанавливает у люка над воротами треногу из крепких брёвен и вешает на неё блок. Мудрец с епископом безуспешно пытаются командовать сборкой вертикального тарана. Получается плохо, советчики больше мешают.
 Почувствовав, что граф на его стороне, Эберульф, которому плешь проел въедливый, как щёлок старикашка, так рявкнул на Мудреца, что тот обиженно замолчал и отошёл в угол. Епископ понял, что только его сан мешает кузнецу наорать и на него, поджимает губы со скорбным видом и отходит к мудрецу.
 «Только бы ворота ещё немного продержались»,- уговаривает граф судьбу, как возничий строптивую ослицу. Хромец закладывает в двойной блок толстый канат. «Тяни!- командует хриплым от волнения голосом кузнец. Если что пойдёт не так, спросят с него, а не с полоумного старикашки, хоть надо признать, идея вертикального тарана хороша.
 Тяжёлое бревно подымается на длинном рычаге, скрипит канат. Острый клюв из крепкого железа смотрит вниз. Чёрная птица изготовилась клюнуть жертву.
 «Назову его «ворон» - хорошее название для этой штуки будет»,- решает Мудрец. Делится мыслями с епископом. Снизу слышны гулкие удары. Стены старой башни трясутся, как от озноба. Даны торопятся.
 Графу стыдно за своё раздражение и несдержанность перед епископом. «Командуйте, Ваше Преосвященство»,- пробует загладить неловкость граф парижский.
 Святой отец ободряется. «Открывай!»- командует епископ громким, хорошо поставленным голосом человека, привычного произносить речи. Тяжёлая крышка люка с противным писком отъезжает в сторону. Звуки и запахи из-за стены врываются в галерею, кажется, что слышно, как громко пыхтят и воняют даны под своими шкурами внизу.
 «Посмотрим, придётся ли по вкусу железный клюв нашего ворона»,- со злорадством думает старый епископ, посвятивший лучшую часть жизни борьбе с язычниками. «Может сила оружия христиан убедит поганых в правоте святой нашей католической церкви действенней чем проповедь о милосердии»,- решает Его Высокопреподобие. «Давай!»- командует он.
 Светлые глаза старика горят яростью, тонкие ноздри хрящеватого носа хищно раздуваются.
 Воины выпускают канат. Ворон летит вниз. Скрежещет и визжит блок. Удар. Внизу крики. «Подымай!-следует команда.- Масло в пролом!» Шипит, стреляет каплями, кипящее масло, распространяя удушливый, горелый запах. Снизу неистовый вой невыносимой боли. Святой отец довольно улыбается графу. Граф отводит глаза…


 Горят погребальные костры над Сеной, где сотни сынов севера нашли свою гибель. Столбы чёрного дыма отражаются в мутном зеркале вод, закрывают красное солнце. Назойливо пахнет горелым мясом. Жёлтый человеческий жир течёт по сырым дровам. Белый пепел падает из низкого, серого неба на грязную землю. Воют бабы, а должны бы радоваться - небесные девы забрали их мужчин в высокий чертог бога. Но без ропота ни одна женщина не позволит увести из семьи своего мужчину ни одной сучке, пусть хоть трижды будет она дочерью Одина в сияющих доспехах. Много дел для настоящих мужчин на земле. Кто возделает поле, кто принесёт в дом богатую добычу, пригонит рабов, кто возляжет холодной ночью с женой, если этот бездельник смылся от супружеских обязанностей на небо? Воют бабы, горькими слезами оплакивают погибших, но больше всего жалеют свою вдовью долю.