Блок поэтика и художественная типология

Часть 3

Александр Блок поэтика и художественная типология

Одним из самых ярких представителей русскоязычной литературы является Александр Блок. Он, пожалуй, самый типичный представитель «передовой» русскоязычной литературы, коя неумолимо весь XIX век, вкатывалась в свое гибельное модернистское «серебреное» ложе начала века XX-го. Блок интересен для Нас с Вами не только и не столько своим поэтическим творчеством, но и своими дневниками. Дневники Блока 1904-1921 годов это не мемуарная беллетристика «свидетеля эпохи», а творческая мастерская Поэта, где, в том числе, наглядно виден творческий и общественный дух  той эпохи. Эта тема будет особенно интересна русскому расовому читателю, так как выражает все тенденции литературного творчества XIX-го века и его предтечи. Что особенно ценно дневники Блока дают творческую картину Русской Жизни начала века XX-го с доминантой ее духа глобальных революционных потрясений. А та в свою очередь наполнена апокалиптическими прозрениями этой мировой системной катастрофы в ипостаси «интернационалистической демократизации» общественного сознания народов России.

Блок типичный представитель псевдорусского кабинетного стиля в литературе и поэтике. Мимо этой русскоязычной касты проскочило практически незамеченным, оставшимся без аналитических комментариев великое расовое русское творчество Ломоносова и Татищева, Хомякова, Тютчева, Леонтьева, Данилевского, Крестовского и иных не упомянутых. Те же Пушкин, Лермонтов, А. Григорьев и иные были отражены политически «правильно», зачастую карикатурно. Поэт Александр Блок выходец из среды «просвещенной» интеллигенции, как естественно сформировавшейся на теле Русского Мiра политизированной касты, идеологической надстройки в духе интернационалистской иудаистики новой эры, «людей свободных профессий», непроизводительной и антислужебно-антигосударственной «общественной» сферы. Родом она проистекала из императорских указов Гогенцолернов, Петра Третьего и Екатерины Великой об отмене обязательной государственной службы дворянства.

Собственно государственные обязанности дворян были отменены, а все права остались и жалованные «крепости» крестьян повисли в воздухе Если раньше дворянин служил Царю и попечительствовал над крестьянином в его крестьянском труде и Бытие, то теперь подобная связка потеряла для русского крестьянина всякий реальный бытийный смысл. Так государственная жизнь Русского Мiра, подорванная бюрократизацией Веры, получила еще один антикультурный, антирасовый удар и стремительно покатилась под откос. А народившаяся либеральная каста «людей свободных профессий», интеллигенции был ее закономерный продукт внедренной системной бюрократической либерал-интернационалистики. Он сопровождался глобальным многовековым процессом подспудного внедрения ветхозаветной идеологии «учения» Закона Божьего в Русскую Веру. Здесь  примитивные материалисты атеисты-разночинцы (тургеньевский Базаров В.М.) были естественным порождением государственной системности интернационалистики. Все эти либеризованные русскоязычные типы великорускую типологическую народность ощущали не в самодеятельном и самодостаточном Бытие Культурологии русского крестьянства, а во всевозможных «интересных» русских типах, городского босячества, наемных «трудящихся», дворни и иных «жертв крепостничества». Деятельной силой России они видели антирасовых «продвинутых людей нового типа» таких, как тот же Левин у Толстого и т. д. Эта «просвещенная» интеллигенция изначально, от природы, не обладала врожденным культурологическим чувством системного формообразующего творчества. И именно поэтому впадала в различные «безформенные» духовные «прелести», типа нижеприведенного Блоком вывода: - «Сколько бы Толстой и Достоевский ни громоздили хаоса на хаос — великий хаос я предпочитаю в природе».

Где уж тут все эти творческие личности, по разному, «видели» тот псевдокультурологический «хаос»?

 Этот «хаос, который рождает порядок», в «русском духе» в конечном итоге закономерно далее публицистически узрел и пропагандировал Малеев в его философском манифесте «Россия вечная». У меня эти взгляды и сам философский манифест Мамлеева подробно проанализированы, как  и идеологически показан основной состав почитателей и пропагандистов этой революционной иудаистической идеологии, «пьяно-наркотического кружка» мамлеевщины: - Венедикт Ерофеев, диссидент «марксист» Буковский, художники Полянский и Зверев, «дневно-завтрашний» газетчик Проханов, оккультный «философ», евразиец Дугин, политические националисты Головин и Гейдар Джемаль, «русский националист» Холмогоров и т. д.

Откуда берет начало вся эта идеологическая иудаистская бесовщина, коя обильно проявилась и разцвела пышным «цветами зла» либералистики в Русском Мiре?

А с той давней первоначальной еретической «правки» богослужебных традиций Русской Веры, в частности отмены направления  Крестного хода вокруг Храма с великоруского «правого» на иудаистику «левого», по часовой стрелке. Идеологическое завершение она получила «левым» маршем сатаниста Маяковского: -

Кто там шагает правой
Левой
Левой
Левой

И мамлеещина выступает здесь естественным духовным окормлением «крестного круга» этой дьявольщины!

А в политических обзорах СМИ о сборищах мамлеевщины далее отмечается «такие как Проханов и Дугин вскоре ушли в политику». Да никуда они эти дьяволопоклонники не уходили от своего врожденного человеконенавистнического сатанистского русофобского естества, им жарится на этой идеологической сковородке в их иудаистической компании вечно!      

И так дневники Блока, начиная с 1904 по 1921 год ухода его из жизни: -

«Форма искусства есть образующий дух, творческий порядок. Содержание — мIръ — явления душевные и телесные. (Бесформенного искусства нет, «бессодержательно» — вследствие отсутствия в нём мира душевного и телесного — возможно.) Сколько бы Толстой и Достоевский ни громоздили хаоса на хаос (в иудаистической типологии всего своего творчества В.М.) — великий хаос я предпочитаю в природе (здесь можно наблюдать начало прозрения Блока о Сути русскоязычного творчества; его дегенеративную Сущность он смог ощутить, а вот преодолеть ему этот расовый барьер было не суждено В.М.). Хорошим художником я признаю лишь того, кто из данного хаоса творит (Божественный Типологический В.М.) Космос (Мировой Культурологии В.М.) (а не в нем и не на нем) (данное: - психология — бесконечна, душа — безумна, воздух — чёрный) …»

«Мужайтесь, о други, боритесь прилежно,
Хоть бой и неравен — борьба безнадёжна!
Над вами сверила молчат в вышине,
Под вами могилы, молчат и оне.
Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги!
Бессмертье их чуждо труда и тревоги;
Тревоги и труд лишь для смертных сердец…
Для них нет победы, для них есть конец.
Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
Как бой ни тяжёл, ни упорна борьба!
Над вами безмолвные звёздные круги,
Под вами немые, глухие гроба.
Пускай олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец:
Кто, ратуя, пал, побеждённый лишь роком,
Тот вырвал из рук их победный венец.

Это стихотворение Тютчева я вспоминал ещё в прошлом году»

(как велик и расово точен здесь Федор Иоаннович Тютчев в поэтической образности его максима «сверила»; здесь и алкание Великоруского Типа сверки с Творцом своих прозрений личного и социального народного расового Бытия и сама жажда непосредственной Со-Вести с Божественным Духом Творца Мiра, своей ипостасью воплотившегося в Космос Нашего с Вами Бытия В.М.)

Писал Клюеву (ощущая его природную великорускую нравственную силу духа, коей был обделен сам В.М.): «Моя жизнь во многом темна и запутана, но я ещё не падаю духом».

(Блок в компании с Белым нравственно ощущал ущербность своих метафизических метаний, в его лжеименной образности «прекрасной незнакомки», как женщины без прошлого, как и увлечением штейнеристикой, с идеями его последователей строительства поэтического дома Гётеанума; Рудольф Штейнер (1861 — 1925) — австрийский доктор философии, педагог, лектор и социальный реформатор; эзотерик, оккультист, ясновидящий и мистик XX века, автор многих сочинений (1883—1925), давший более 6000 лекций по всей Европе (1900—1924); основоположник антропософии и антропософского движения оказал огромное влияние на философские настроения своей эпохи; Штейнер с самого начала своего творческого пути был изследователем духа творчества Гете, как и сделал на основе его поэзии многие свои мистические выводы;  В.М.)

«Чтобы изобразить человека, надо полюбить его — узнать. Грибоедов любил Фамусова, уверен, что временами — больше, чем Чацкого. Гоголь любил Хлестакова и Чичикова, Чичикова — особенно. Пришли Белинские и сказали, что Грибоедов и Гоголь «осмеяли». — Отсюда — начало порчи русского сознания, понятия об искусстве — вплоть до мелочи — полного убийства вкуса.

Они нас похваливают и поругивают, но тем пьют кашу художническую кровь. Они жиреют, мы спиваемся. Всякая шавочка способна превратиться в дракончика. … Они спихивают министров… Это от них — так воняет в литературной среде, что надо бежать вон, без оглядки. Им — игрушки, а нам — слёзки. Вернисажи, бродячие собаки, премьеры — ими существуют. Патронессы, либералки, актриски, прихлебательницы, секретарши, старые девы, мужние жёны, хорошенькие кокоточки — им нет числа. Если бы я был чортом, я бы устроил весёлую литературную кадриль, чтобы закружилась вся «литературная среда» в кровосмесительном плясе и вся бы провалилась прямо ко мне на кулички».

«Мы уже знаем, что значит быть вне политики (и здесь Блок впадает в антирасовую русофобскую идеологическую риторику, не ощущая и не замечая этого; русское расовое природное чувство было ему непостижимо и он «как все» ищет универсальную истину в социальных миражах гоголевщины, достоевщины и т. д. В.М.): это значит — стыдливо закрывать глаза на гоголевскую «Переписку с друзьями», на «Дневник писателя» Достоевского, на борьбу А. Григорьева с либералами, на социалистические взрывы у Гейне, Вагнера, Стриндберга. Перечислить ещё западных и наших. Это значит — «извинить» сконфуженно одних и приветствовать, как должное, политическую размягчённость, конституционную анемичность других — так называемых «чистых художников».

Если я назову при этом для примера имя нашего Тургенева (здесь он точен В.М.), то попаду, кажется, прямо в точку, ибо для наших гуманистов нет, кажется, ничего святее этого имени, в котором так дьявольски соединился большой художник с вялым барствующим либералом-конституционалистом.

Нет, мы должны разоблачить это — не во имя политики сегодняшнего дня, но во имя музыки (прогресса и идей революции В.М.), ибо иначе мы не оценим Тургенева, т. е. не полюбим его по-настоящему.

Нет, мы не можем быть «вне политики», потому что мы предадим этим музыку, которую можно услышать только тогда, когда мы перестанем прятаться, от чего бы то ни было. В частности, секрет некоторой антимузыкальности, неполнозвучности Тургенева, например, лежит в его политической (безрасовой, интернационалистской, этнорусской В.М.) вялости;

(в конце жизни Блок потерпел катастрофическое крушение «музыкально революционных» идеалов своей поэтики и признал, что революция и ее идеи совсем не музыкальны; жить ему стало незачем В.М.)

Сознательное устранение политических оценок есть тот же гуманизм, только наизнанку, дробление того, что недробимо, неделимо; всё равно, что сад без грядок; французский парк, а не русский сад, в котором непременно соединяется всегда приятное с полезным и красивое с некрасивым. Такой сад прекраснее красивого парка; творчество больших художников есть всегда прекрасный сад и с цветами и с репейником, а не красивый парк с утрамбованными дорожками».

«под игом насилия человеческая совесть умолкает; тогда человек замыкается в старом; чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом».

«Первый созданный Демиургом (богом Адонаи) ангел Денница не желал уступить никому первенства, за что он был свергнут с неба. Правнуком Тувалкуина был Адонирам, строитель Соломонова храма, посланный Соломону добрым царем тирским Хирамом.

Из этой легенды профессор Мишеев сделал драму в 4-х действиях и 12-ти картинах — «Во дни царя Соломона», с эпиграфом «Есть конец страданью, нет конца стремленьям (?)», посвятил Горькому и потрафил моде: «человек» (потомок свободного Денницы) гибнет от царя (остающегося, как и бог, в дураках), но «правда торжествует». Царица Савская Балкис, конечно, влюбилась в Адонирама (хотя Соломон влюбился в нее). Есть ряд эффектных ролей и положений. Нельзя отказать пьесе в интересности, но жаль, что в ней так много для карьеры, для моды и много пошлостей. Карьерист. Горький, читая пьесу, все время поправлял слог, как он делает это всюду.

Вечером в театре. Отвратительная «Синяя птица» Метерлинка»

«Как бы мы ни оценивали Пушкина — человека, Пушкина — общественного деятеля, Пушкина — друга монархии, Пушкина — друга декабристов, Пушкина — мученика страстей, все это бледнеет перед одним: Пушкин — Поэт. Едва ли найдется человек, который не захочет прежде всего связать с именем Пушкина звание Поэта.

Что такое поэт? — Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Поэт, это — это носитель ритма (вневременной расовой культурологической ритмики мироздания В.М.).

В бесконечной глубине человеческого духа, в глубине, недоступной для слишком человеческого, куда не достигают ни мораль, ни право, ни общество, ни государство, — катятся звуковые волны, родные волнам, объемлющим вселенную, происходят ритмические колебания, подобные колебаниям небесных светил, глетчеров, морей, вулканов. Глубина эта обыкновенно закрыта «заботами суетного света»: -

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
 Он <малодушно> погружен.

Когда глубина эта открывается: -

Бежит он, дикий и суровый,
И страхов и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы,

потому что там ему необходимо причаститься родной стихии для того, чтобы напоминать о ней миру Звуком, Словом, Движением — тем, чем владеет Поэт.

Вслед за этим происходит второе действие драмы знаменитое столкновение Поэта с чернью, т. е. с существами человеческой породы, в которых духовная глубина совершенно заслонена «заботами суетного света»; это … люди.

Они никогда не сумеют воспользоваться большим — тем, что предлагает им Поэт.

Третье, и последнее действие, драмы заключается в борьбе (природного Дара В.М.) Поэта с чернью, (и заканчивается либо В.М.) в неизбежном приспособлении Поэта, как несовершенного организма, пригодного только к внутренней мировой жизни, к черни, как организму, пригодному только к жизни внешней. Оно заканчивается всегда (духовной В.М.) гибелью Поэта, как инструмента, который ржавеет и теряет звучность в условиях окружающей внешней жизни (либо реальной, дематериализацией, Поэта; Судьба ухода Блока из Жизни здесь пророчески показательна В.М.). В этом жизнь черни права: ей не надо ничего, кроме пользы…

В этом процессе и нет ровно ничего «очищающего», никакого катарсиса; происходит борьба существ, равно несовершенных, вследствие чего победа не остается ни за кем: ни за погибшим, ни за ее погубившим».

Обратите внимание у тех же Клюева и Есенина в послереволюционные годы русской народной катастрофы резко возрос типологический художественный уровень и изменилась тематика их поэтики, а Блок оставшийся у разбитого корыта своих богоискательств и «прекрасных незнакомок» создал лишь катастрофическую поэму «Двенадцать».

Таков был духовный мир «мастерской духа» Александра Блока. Дневники началом датируются 1904 годом. Это был знаменательный год. Он отмечался разцветом псевдорусской культурологии Серебренного Века, но и в противовес ему происходил иной культурный разцвет возвращение Нам с Вами глубинных смыслов Великоруской расовой Культурологии.

Великоруская расовая мистика венчала свое триумфальное возрождение своей Типологической Культурологии через гармонию духа и расовые краски «Троицы» Андрея Рублева. Рублёв и его «Троица» были ипостасью Русской образной Иконографии. «Троица была увековечена, как Великоруский Нравственный Канон Домостроя на Стоглавом Соборе 1551 года. Она воссияла в 1904 году после долголетней эпохи Великого Раскола с запретом Домостоя и решений Стоглава эпохи Царя Ивана Грозного в Русскую Культуру. Тогда «Троица» была частично расчищена музейным реставратором Василием Гурьяновым. Гурьянов лишь начал этот процесс, но животворящие краски иконы произвели фуррор. Глава имперессионистов того времени Матисс лично приезжал в Россию лицезреть шедевр Великоруской Культурологии.

 К реставрации шедевра тут же присоединились красные реставраторы под менеджерским руководством Грабаря, ее отреставрированный образ и его консервация были закончены в 1919 году. Собственно от духа образности Рублева там на пространстве иконы не осталось почти ничего, феномен «Троицы» заключен в ином, в ее животворящей Великоруском красочной гамме Мiра Типологической расовой солнечной Мистики. Именно она своим могучим воздействием положила начало процессу Русского Воскресения Народа.

Вот сегодня журналист Илья Переседов статьей «500 лет об истинной цене «Троицы» никто и не подозревал» напоминает своим читателям весьма примечательную историю «Троицы» Рублёва, где крупицы правды подаются вперемешку с типичными русофобскими вымыслами: -

«Напомните, пожалуйста, как именно русский православный люд чтил, хранил и ценил эту икону в своей истории?

Наверное, к ней — центральной святыне русской культуры — часто приезжали помолиться цари и выдающиеся военачальники? А ещё сотни паломников из сословий помельче?

Художники из Академии Художеств учились у неё пропорциям и плавности линий?

Наследие Рублёва столетиями хранилось и осмыслялось Русской Церковью, породив уникальное иконографическое направление?

Увы. Нет, нет и нет.

Рублёвская «Троица» вскоре после создания была замазана Церковью. Закрашена сверху четырьмя «подновлениями», которые практически не оставили на поверхности и следа от первоначального образа. Потом она почернела от времени и храмовой копоти так, что на доске вообще сложно было что-то разглядеть. И в довесок ко всему годами была закована в железный оклад.

(и вот даже сегодня никем и никак не упоминается, что «Троица Андрея Рублева была признана эталонным великоруским шедевром иконописного сюжета. И не просто эталоном, а Нравственным Великоруским Каноном Гармонии Жизни; признана решениями Стоглавого Собора утверившего Великоруский Канон в Домострое; также был наложен запрет на еретическое наименование ангелов в списках с нее; нововеры иудохристиане не только произвели ее «подновления» и заковали ее в плен оклада; сегодня эти еретики гонители Русской Веры снова протянули свои грязные инорасовые руки к ней, перетягивая великоруский шедевр духа из одной камеры плена в иную В.М.)

Ни одного упоминания в церковных документах о том, что Рублёвская «Троица» обладает особой художественной ценностью, у нас нет. Никакой иконописной школы на её основе Русская Церковь из себя не породила (нравственный типологический сюжет и «иконописная школа» разнородные несовместимые понятия В.М.). Верхом культурных амбиций Русской Церкви  XVII-XVIII века были лубочные уже коммерческие иконографии Семёна Ушакова и его учеников.

Профессора Академии Художеств сами в качестве халтуры клепали иконы на продажу (занимался этим, например, Карл Брюллов), а про Рублёва они если и слышали, то краем уха.

Рублёв пришёл в русскую культуру в 1904 году, когда «Троица» была расчищена музейным реставратором Василием Гурьяновым. Вернее, он начал этот процесс. Освобождение иконы, анализ её изначального образа и его консервация были закончены только в 1919 году.

Примерно в эти же годы на волне популярности импрессионизма древняя русская живопись стала обращать к себе внимание публики. Павел Флоренский (который современной Церкви не сказать, что б он был сильно нужен) в своём «Иконостасе» ввёл рублёвскую «Троицу» в пространство богословских смыслов.

(«Иконостас» Флоренского это скрытый манифест ереси имясловия на почве иконографии и в духовном восприятии «Троицы» не дает ровным счетом ничего В.М.)

То есть это всё ни разу не история про то, что музейщики когда-то забрали у верующих святыню.

Ровно наоборот: музейщики показали верующим ценность святыни, которой те обладали. Но на которую те не обращали внимания. И ещё сто лет понадобилось на то, чтобы убедить этих верующих и примкнувших к ним захожан в этой ценности».

В 43-й главе постановлений Стоглава соборное определение иконографии трактуется так:

«Да во царствующем же граде Москве и по всем градом по царскому совету Митрополиту и архиепископом и епископом бречи о многоразличных церковных чинех. Паче же о святых иконах и живописцех и о прочих чинех церковных по священным правилом, и каким подобает живописцем быти и тщание имети о начертании плотскаго воображения Господа Бога, и Спаса нашего Иисуса Христа, и Пречистыя Его Матери, и небесных сил, и всех святых иже от века Богови угодивших. Подобает быти живописцу смирену кротку благоговейну непразднословцу несмехотворцу несварливу независтливу непьяницы неграбежнику неубиицы. Наипаче же хранити чистоту душевную и телесную со всяцем опасением, не могущим же до конца тако пребыти по закону женитися и браком сочетатися. И приходити ко отцем духовным начасте и во всем извещатися и по их наказанию и учению жити в посте и в молитве и воздержании со смиренномудрием кроме всякаго зазора и безчинства…. И с превеликим тщанием писати образ Господа нашего Иисуса Христа и Пречистыя Его Богоматери и святых пророк и апостол и священномученик и святых мучениц и преподобных жен и святителей и преподобных отец по образу и по подобию по существу смотря на образа древних живописцев. Да и о том святителем великое попечение и брежение имети комуждо во своей области, чтобы гораздые иконники и их ученики писали с древних образцов… А от самосмышления бы своими догадками Божества не описывали. Христос бо Бог наш описан плотию а Божеством не описан…

Я уже отмечал, что все летописные свидетельства, кои не соответствовали нововерию XVII века системно уничтожались либо тексты их правились. Вот и вышеприведенные выдержки из решений Стоглава, Домостроя явно правились. Канонически русская дораскольная иконопись не практиковала изображений Христа, обычно это были сюжетные сцены из Нового Завета окружающие лик какого либо праведника, либо евангельского сюжета. Лик Бога Христа мог быть работы новгородских и киевских иконописцев, где всегда существовало теократическое поклонение ветхозаветной ереси и догматике соборного «учения святых отцов».

Стоглав же канонизировал этический сюжет Маврикия в Духе Высокой Эстетики Великоруского Типа, так как там передана Суть Великоруской солнечной Мистики и Гармонии ее Культурологического Бытия. Она передана через гамму животворящего красочного солнечного  фона Мiра Русского расового Бытия.

Так что «писати образ Господа нашего Иисуса Христа и Пречистыя Его Богоматери» и «Христос бо Бог наш описан плотию а Божеством не описан…» никак не соответствуют вышеобозначенному великорускому нравственному канону Домостроя: -

«Паче же о святых иконах и живописцех и о прочих чинех церковных по священным правилом, и каким подобает живописцем быти и тщание имети о начертании (плотскаго воображения Господа Бога, и; явная вставка В.М.) Спаса нашего Исуса Христа, и Пречистыя Его Матери, и небесных сил, и всех святых иже от века Богови угодивших»

Богообразность Богочеловечности либо Человекобожия это не Русская Вера, а византийская инорасовая интернационалистская ересь нововерческого иудохристианства.

Процесс Русского Воскресения набирает ход и силу и его не остановить. Да будет так!