Редкая группа. O I Rh

Есть такой сорт истории, которую следовало придумать, хотя бы такого и не было в жизни. А если было?.. Ну, тогда что же, — резон добавить ещё один рассказик в копилку историй про юность, про романтику моря.

«Высокая температура не спадала.  В полузабытьи, в критическом состоянии…
После операции нужно было срочное переливание. Кровь у меня редкая и резус отрицательный. А там, в отдалённом посёлке на беломорском побережьи, где прошли мои школьные годы, где людей раз, два и обчёлся, как найти подходящего донора?
Наркоз отпускал медленно, но мозг проснулся одномоментно. Просто включился. Я хорошо помню, как я пыталась понять, кто я, и где я нахожусь. Потом сделались слышимыми шумы, голоса окружающих людей. Ещё позже открылись глаза. Точнее — они стали видеть. Вернулась способность фокусировать зрение на конкретном объекте, вернулись прочие чудесные приёмы владения глазами, которые мы используем постоянно и даже не задумываемся над этим. Глазомер, способность опознать предмет — то, что обыденно для здорового, но даётся с превеликим трудом больному. Со слухом и зрением осознавать действительность и ориентироваться в ней стало легче.
Первое, что сохранила моя память, первый факт для вернувшегося сознания — это я, 14-летняя, на больничной кровати и совершенно незнакомый молодой парень на кровати рядом. Он был года на три старше меня, в тельняшке и выглядел этаким краснощёким здоровяком, невесть как оказавшимся в больничной палате. По прозрачной трубке тёплая кровь струйкой текла от него ко мне…
Определённо, то переливание крови помогло, стало переломным моментом, я пошла на поправку.
Черноволосый, среднего роста парень смотрел на меня и улыбался. Я чувствовала неловкость под пристальным его взглядом и, к тому же, в тот первый момент ещё не понимала сути процедуры. Рядом находились два врача, они хлопотали над нами. Нашего местного доктора я сразу узнала, второго врача видела впервые. Новые лица моё просыпающееся сознание восприняло как чудо или скорее, как продолжение череды видений, сопровождавших меня в беспамятстве. Но видений новых, уже позитивных и радостных, настраивающих на оптимизм. Отличающихся от предшествующих боли и ужаса.
Когда процедура закончилась, доктора удалились, и мы остались наедине. Он заговорил. Боже, какой у него был голос! Ещё никогда ни один голос за мою ту короткую ещё жизнь не проникал в меня так глубоко. Помнится, он пошутил: “Вот мы по разные стороны границы. Ты в Союзе, я в загранке”. Он сказал и рассмеялся. Я, конечно, не совсем поняла, о какой границе он толкует. Но стало весело от его веселья. Я тоже засмеялась в душе, засмеялась так, как получилось засмеяться в том моём незавидном положении.
Чёрненький, уж позвольте так его называть, потому что совершенно не помню, чтоб мы обменялись именами, сидел и молчал, задумчиво рассматривал меня. Потом он пошутил про свою горячую кровь, дескать я скоро прочувствую эту горячность. И что-то вселилось в него такое, чему не было пока названия. Искры… тёплые и радостные потоки уже струились во мне. Что-то большое и лёгкое зарождалось; величавое, но и горькое. А потом парень просто исчез, исчез, не знаю как и куда, но навсегда.
И был ещё сеанс переливания крови. Я-то была уверена — увижу Чёрненького снова. Но на этот раз был Беленький. Нельзя же два дня подряд сдавать кровь. И также, по окончании процедуры мы остались одни. Беленький оказался весьма разговорчивым. Он тут же выложил все свои карты, всё что его занимало и было важным для него. Что они курсанты-мореходцы из Мурманска. Что они на самой первой своей практике, на самом большом паруснике во всём мире. То ли плывут они, то ли идут из Риги в Архангельск. Что в Архангельске к их приходу будут справлять 400 лет городу. Что на обратном пути обязательно зайдут в иностранный порт и там обязательно отоварятся. Что они здесь на якоре в 12 милях от берега стоят и красят борта белой краской, наводят марафет. Что он лично по-неосторожности пролил уже пару вёдер краски в море, не так-то и просто закатывать борт валиком. Что выпало вот свинтить с кораблика, курсант всегда ведь не прочь свинтить. Что я весьма не дурна собой, не мешало б поддать румянца. Кстати, выяснился смысл шутки Чёрненького про границу. Дескать, есть штамп в паспорте об убытии, и пока нет штампа о прибытии, нельзя ступить даже на землю. А шутить с этим никак нельзя, а то визу закроют. Штамп, пограничный режим — это очень серьёзно. Потому — цыц, что он здесь.
Мне же было важно выкарабкаться из того состояния. Кому я буду нужна больная? Нет ничего гаже собственной беспомощности. Душа замирала от чего-то страшного, тяжелого, готового раздавить мой маленький мир. Беленький ушёл.
А я думала о Чёрненьком. Знала уже, что обязательно поправлюсь. Окрепну. Стану на ноги. Опять буду весёлой и бесшабашной. Молодость, обаяние, задор, красота и смелость – всё это было присуще мне. Знала, что нравлюсь  многим. Так впоследствии и было. И Чёрненький всё реже приходил в мои мысли, потом и совсем забылся. Как будто забылся.
За мной ухаживала мама. Я чувствовала тепло её души, заботу и сердечность. Впоследствии мама мне более понятно рассказала то, что ей удалось узнать о паруснике “Седов”, о курсантах-донорах, о судовом их докторе, который быстро всё организовал, о представительном старпоме, который “взял на себя” пресловутый погран-контроль.
Вскоре моё желание бывать на улице сбылось. Крики чаек, звуки леса, ароматы моря вернулись в мою жизнь. Но пришло и новое: я стала обращать внимание на мелочи, ранее ускользавшие от моего сознания. На то, как осенний ветерок трогает  щёку, или как опавший лист почти неслышно падает на землю.
Я осознала, что душа грубеет всё боле и боле у человека здорового.  Меньше радости. Появляется цинизм. Возможно, вследствие взросления, но, именно выздоравливая, я стала чувствовать простое счастье, которое рядом и во всём: в красоте природы, в очаровании каждого дня, в пении птиц и в каждой улыбке.
Прошли многие годы, в мои мысли вернулся тот Чёрненький, чья сильная кровь до сих пор течёт во мне. Впрочем, как и основательная кровь Беленького. Я благодарна им, ребятам из редкой группы.»

Такую историю рассказала бы мне та юная особа, а на сегодня несомненно бабушка с внучатами. Не встретилась она мне. Не рассказала. Ну, выдумал. Ну, сочинил. Но я же с самого начала предупредил, что подобную историю и придумать не худо. Тем более, что изложенные факты были. Было прямое переливание крови по жизненной необходимости. Были все другие факты. А обстоятельства жизни в сущности всегда субъективны. Они зависят от наблюдателя, от личных качеств души наблюдателя, от его ума, честности, памяти. Да что там обстоятельства! Даже сами факты, упрямые факты жизни каждый видит по-своему.


22 ноября 2025 года. (Архангельску 441 год.)