Мемуары. Завершение

                О пожитом и прожитом

    Хотел было закончить мемуары, да отклики не дают угомониться. Отзывы читателей идут потоком, которых, правда, нет, но есть, как только я проснусь среди ночи, и, глядя на луну, начинаю отвечать возможным письмам. Тем, кто про свою жизнь пишут, я в ответ свою вспоминаю. На том и сходимся. Жалко про Цицерона они мало знают, но зато Брежнева тепло вспоминают, а Хрущева ругают. В итоге образуется консенсус. Главное, Генералиссимуса не трогать, иначе такой гвалт начинается, будто в сельпо паленую водку привезли под названием «джин». Мужики пробовали его – не одобрили. Оказывается, сами американцы «джин» водой разбавляют. Что значит, не прошли школу политуры! Там даже «шанель» вливают не в себя, а на себя. Шучу. Вливать в себя надо «Тройной одеколон», а «Красную Москву», так и быть, лить на головы женщин. Но сейчас молодежь уже не отличит по вкусу и запаху «Тройной» от «Красной Москвы». В итоге, как грипп – колются, словно наркоманы. Закалки – никакой. Только ветераны помнят, о чем и пишут мне в письмах до востребования:  «на деревню дедушке, который Цицирона видел». Да-а, вот я и дедушкой стал. А давно ли ездил на районные соревнования по прыжкам в ширину? Однако, ничего не поделаешь, пришло время, когда разговоры о женщинах и политике сменяются беседами о политике и болезнях. Так вот о политике.
Одна буква меняет смысл на противоположный. Например, задушевный  - задушенный. Так и в политике. Главное – нюансы.
Недавно возник очередной международный конфликт без нашей вины, но с нашим участием. Суть его – мы правы, а  они - нет. И в этом заключена великая сермяжная правда. Помнится, на ХХ съезде почти родной партии очередной вождь облил предыдущего вождя. Так за бугром возопили: «Мы ж об этом давно вещали!» А им в ответ сурово, но справедливо: «Во-первых, вы говорили без нашей санкции. Во-вторых, клеветали, тогда как только мы можем говорить правду. В-третьих, не ваше собачье дело».
    Ничего не скажешь: все по делу и по существу.
    Ситуации бывают разные, в том числе всякие. Однажды поступила докладная из соседней автономной республики. Там наступили на грабли. Мы комиссией немедля выехали на место события. Подступили и видим, что ситуация простая, но сложная. Простая потому, что на те грабли уже наступали, а сложная оттого, что все равно больно и, главное, непонятно, что делать и как быть с позиций диалектики? Один из главных советников предложил наступить еще раз и по ходу рассчитать амплитуду, чтобы потом принять законодательные меры. Второй главный советник умозаключил: что народ может усомниться в наших умственных способностях, поэтому надо, чтоб удар пришелся по широкому народному лбу – а мы его (лоб) перекрестим. А самый главный советник, как заместитель верховного главного, сказал: «Ну вас всех к лешему, давайте закупим импортную граблю на транзисторах». На том и порешили. Лишь я записал отдельное мнение. Не скажу какое, потому что его сразу засекретили. Но вам расскажу по секрету. Я предложил грабли не бросать на землю зубьями верх, а прислонять к стене зубьями в ту же сторону, где стена расположена. Скажите – простая мысль? Это потому, что ее потом стали повсеместно применять. Люди привыкли, и им стало казаться, что это простое действо. Однако всё когда-то было сложно и лишь после внедрения стало казаться простым. Например, огонь. Чего проще его палить? А питекантропам на выработку методы поддержания огня понадобилось несколько тысяч лет! После чего они стали кроманьонцами. А те уже породили людей как данность. Великое начинается с малого. А малое - с озарения!
    Как-то попал я в академию схоластиков. Интересные они люди, с выдумкой и фантазией. Спорили, в частности, о том, что делал Бог, когда ничего не было. Или: если Адама Бог творил по своему образу и подобию, то кто послужил образцом для Евы? Были и другие интересные темы. Вопрошали: что есть «энергия»? Если энергия есть движущая сила, то кто породил саму энергию и ее силу? Тоже энергия? Круговорот энергии в природе получается, когда первое порождает второе, чтобы последнее породило первое. А на деле - парадокс! То есть, вывод, выводимый из умозаключения, дополняющее первое методом его отрицания. Поняли? Я тоже не понял.
    Они столько наумничали, что я стал на время той сороконожкой, которая задумалась, как она переставляет свои сорок ножек, после чего не смогла сдвинуться. А на семинарах разбирали всевозможные постулаты, типа: «Я мыслю, значит существую». Хорошо, предположим, говорили они, а в снах человек разве сам мыслит? Он же в отключке! Но продолжает существовать и действовать! Я тоже в долгу не остался и озадачил их вопросом: «Все мы слышали про мушкетеров. Атос-Портос и их друг Арамис дрались на шпагах, и побеждали. Спрашивается: а если б их противники были со щитами, они б их одолели? Вряд ли. Тогда с чего вдруг щит в век колющих предметов вышел из обихода? Если жизнь дорога, то почему б не носить щит с собой, за спиной в качестве ранца? Так нет же, с какого времени люди решили обходиться без защиты, полагаясь лишь на мастерство владения шпагой. Отчего так произошло?» Не нашли, что мне ответить. А я ответил так: «Мода! Мода всесильна. Прошла мода на щиты, и ты хоть убейся, но нельзя защищаться».
Но продолжу о политике, чтобы плавно перейти к литературе.
Однажды я имел счастье беседовать с президентом одной финико-демократической республики. Властитель заинтересовался нашей культурно-литературной жизнью. Я рассказал в деталях. «Надо будет перенять», - произнес он, задумчиво. И через некоторое время объявил мне:
- Ну вот, писатели у меня есть. Теперь надо найти для них читателей.
- А что ваши писатели пишут?
- Как что? О том, какой я хороший!
И широко так, душевно улыбнулся во все два ряда ладно пригнанных железных зубов.
- Ну, на такую тему читатели найдутся, - поддакнул я убежденно.
    И вот что я подумал. Платон уверял, что у всех вещей на земле есть идеальный образец на небе. А раз так, то может быть и романы и прочая литература существуют в небесной библиотеке предвечно? А писатели и также композиторы улавливают исходящую оттуда эманацию, и записывают как умеют улавливанное? А потом им, в зависимости от искажения идеи и идеала, воздается. Так Гоголь точно отобразил небесный образец в первом томе «Мертвых душ». И порадовался тому. Однако посчитал, что у него не получилось со вторым томом. Огорчился, сжег рукопись, и вскоре умер в печали оттого, что потерял способность улавливать струение небесных сфер. Так может зря мы не боимся своего написанного? Гоголь вот боялся ответственности, даже в гробу не находил себе покоя.
Небо и Земля, небесное и земное – сколько вокруг этого надумано. Но я так и не понял, почему античная религия была мирной. Никаких там ересей и костров инквизиции. А как только пришла религия любви, так начались смертоубийства среди верующих за самое правильное толкование Буквы и Духа. Опять налицо необъяснимый парадокс.
    А еще интересно было бы подсчитать, сколько раз за свою жизнь человек сказал «слава Богу!» и сколько «Черт возьми»? В какой пропорции получилось бы соотношение? А если на том свете подсчет ведут? Подсчитает некий серафим на арифмометре со словами: «Ну-ка, ну-ка. Сколько раз вы Бога славили, а сколько темную силу призывали?»  А потом высший судия предъявит итоговый счет. После чего под белы рученьки твою душу препроводят на лунные рудники, торий добывать. Небось, и на том свете топливо для ада требуется. Но сдается, можно возразить судье: мол, сказано: «Не поминай Бога всуе», а черти уж точно всуе поминались, без каббалистики. Черт в мелочах и суете житейской существует. И человек в суете житейской живет, потому много реже приходится славить Бога, а чаще поминать черта, готового послать нам неприятности.
Как думаете: аргумент сей примут во внимание?
    А вот еще парадокс. Был такой разбойник – Кудеяр. Шалил вовсю на большой дороге. Когда его поймали, стали укорять в злодействах. На что он отвечал: «Раз все вокруг творение божье, значит, и пищевая цепочка – замысел Бога. Так что от меня хотите, если я в нее встроен?» Что на это скажешь? В итоге нарисовалась задачка. И мы стали делить икс-игрек квадрат на тангес прямого угла. Зря что ли столько лет в школе валандались? Но возвели на данном этапе парадокс лишь в степень. Так что придется дальше думать.
Перейдем к житейским мудростям. Помнится, в глубокой юности набрал я в колхозном саду яблок в таком количестве, что понял: не унесу. И что же? Унес! На пару с Жадностью. Вывод? Не имей сто рублей, а имей двух друзей – себя и еще кого производительного. Ну и сто рублей тоже.
А вопросы мне разные от читателей поступают. Спросили однажды
 - Вы со Сталиным беседовали?
- Нет, только со следователем.
- И как?
- Пожелал мне удачи на выселках.
    А что? Чем человек отличается от животного? В случае опасности газель спасается бегством, тигр – нападает, а человек может делать и то и другое. Потому сегодня могу быть хищником, а завтра – стать жертвой. С тем человечество и эволюционирует в отличие от крокодила. Тот уже сто миллионов лет пребывает в одной и той же роли. Застой налицо! А у человека все по Дарвину: меняются обстоятельства, меняется и человек. Не зря кем-то гениально сказано: «Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак». Крокодил так не сможет. Оттого нет динамики. Потому – не царь природы.
Идем дальше. Читатели спрашивают иногда: «Почему у вас так много римлян?» А потому, отвечаю, что имена у греков  и римлян благородные: Александр Македонский… Гомер… Катон… Аристотель… Идешь к такому, а тебя встречает некто пусть и во «вьетнамках» на босу ногу, но в тунике и гордой осанкой. Представляется: «Гай Флавий Сципион». И сразу понимаешь – пред тобой ответственный товарищ, а не некто с рыбного ряда. Имя-фамилия много значит. Все знают поэта Пушкина. Фамилия фактурная, мощная. А замени всего одну букву – «ш» на «п», и получится: «Великий поэт Пупкин!» Люди смеяться будут. А греко-римские имена никогда улыбку не вызывают, ибо звучат весомо! Жалко, теперь таких имен-фамилий нет. Вышли из употребления и тем много благородства потеряно. Пришлось искать «костыли». К фамилиям стали прибавлять все эти «сэр», «фон», «де». Мол, я не просто Синебрюхов, а сэр Блюстаймэк!
    Жизнь постоянно меняется, и не всегда в нужную сторону. Еду как-то своей дорогой, смотрю - название населенного пункта: «Неомихайловка». Автобус проскочил перекресток быстро, и я усомнился: может все же Новомихайловка? Или все-таки наименовано по-современному – в смеси английского с нижегородским? Поэтому иногда в спорах с оппонентами по ту сторону добра и зла, каюсь, не могу найти увесистого аргумента. Один мне так ответил на мой сетования о местных трудностях: «У нас живут по уму, а у вас умно мечтают об умной жизни». Он, кстати, прожил жизнь богатую событиями и деньгами. Слегка даже позавидовал. Ну, мы еще посмотрим, кто кого по уму перешибет. Не зря у нас путеводную сказку про Ивана-дурака придумали. Надежда есть…



                Завершение

    Читаешь, порой, исторический фолиант, и киваешь про себя: «Да, так оно и было». Но к прочитанному хочется добавить свое, увесистое. И озаглавить книгу типа: «Мысли для потомства и потомков  (Из нажитого и прожитого)». Я, правда, не рискну тягаться с Абеляром, Блаженным Августином, Руссо и маршалом Жуковым, но… но все-таки…
    Вы наверняка читали «Науку логики» Гегеля. Кто в юности, кто перед пенсией… Шучу. Я лично остановился на титульном листе. Прочитал «Соцэкиз» год такой-то и задумался. Мы-то не читали, и читать не будем из-за крайней сложности текста (мне так кажется), а ведь некая женщина-корректор читала от первой строки до последней! Расставляя запятые, коих в русском языке больше, чем в остальных языках мира (и они подобно минам-растяжкам для пишущего), она поневоле проштудировала текст великого германца. Любопытно, а как потом она приходила домой, вставала у плиты суп варить? Какие мысли роились в ее голове? Подмечала ли логические ошибки в речах мужа?
    Это я к чему? В проповеди Бертольда Регенбургского прихожанам сообщалось, что для осуществления своего призвания в жизни Творец наделил личность пятью дарами - умом, временем, способностью к профессии, собственностью и способностью к общению. Умом, понятно, первоначальным, а дальше надо его развивать. Способностью к профессии – это чтоб прокормиться и развить свои задатки. Собственность – это хотя бы одежда и крыша над головой, пусть попервоначалу и родительская. И так далее. А у меня все это есть! Осталось реализоваться полностью и окончательно, то есть написать о себе и своей путевой жизни, осознавая себя «корректором».
    Не скрою, толчок к написанию сих мемуаров дал император Марк Аврелий. Ныне его все равно не читают, так что я могу пополнить его собрание размышлизмов своими свежими сентенциями, памятуя сказанное мне Марком убеждение, что моральный человек должен испытывать сожаление за сделанное, а особенно не сделанное. За «сделанное» – что можно было сделать еще лучше. За «не сделанное», что мог да не смог и тем не оставил дополнительный след на Земле. Это относится к мемуарам и вообще к письменным источникам. Ведь что не записано – обречено на забвение. А тогда случившегося как бы и не было. Сколько племен жило на Земле, но от них ничего не осталось в памяти человечества. Разве что кто-то из них догадался изваять из камня «бабу», да в могилу положить золотишко или, хотя бы, лук со стрелами. А я о себе память постараюсь оставить этими скрижалями. Хотя «память» - штука капризная в отличие от беспамятства, перед которым все равны. А память избирательна и не всегда справедлива. Можно помнить о других только плохое, и с трудом – только хорошее. Человека можно ограбить физически, а можно памятью о нем. Или наоборот: надавать тому подарков по самую макушку. Папа Иннокентий III историками объявлен великим деятелем, сумевшим склонить перед собой выи гордых королей и прочих курфюрстов, однако после его смерти он был ограблен челядью и тело его оставлено «почти нагим», как сообщает летописец, в церкви города Перуджа. Почти безграничная власть при жизни, жалкая участь при смерти и величавая память в истории римской церкви. Как капризна судьба! И сколько таких среди великих и просто значимых по должности? Что в таком случае делать перед лицом вечности? Писать мемуары, чтоб не остаться «нагим»! Писать - в надежде выправить кривые тропинки на прямые дороги. Раз неизвестно, что о тебе напишут другие (если вообще напишут), уж лучше написать о себе самом, следуя старинной римской максиме: «О себе либо хорошо, либо ничего». При написании можно вспомнить о нужном и предать забвению ненужное, сделать одно важным, а другое несущественным.
    Гай Юльевич Цезарь сказал мне однажды: «Не стоит давать врать о себе другим. Не ленись сделать это сам». И он выполнил свою максиму, написав свои знаменитые «Записки». Цифры побежденных им врагов впечатляют!
    Что еще мне вспоминается о нем?
    Спор хорош, когда в нем рождается… Нет, не истина. Это заблуждение средних умов, уверенных, что способны понять Истину, если кто-то им ее откроет. А рождается – мысль! Вот в спорах с Юльичем мысль рождалась, и нередко! Он же поучал меня, молодого: «Не можешь сам, учи других». Потому я ныне наставляю молодых.
    Вот вам, молодежь, пример самонадеянности. Говорил я Колумбу: «И чего тебе дома не сидится?» Отвечал: «Хочу открыть путь в Индию». Я ему: «А если новый центр империализма откроешь? Выпустишь джина из бутылки». - «Нет, - отвечал, - мои расчеты верные – Земля круглая и стоит на трех китах. Значит, доплыву до Индии!» И что? Доплыл и приплыл одновременно!
Реплика с места: «Зато джинсы привез».
- Это да. Сам в них хожу. Гладить не требуется. Удобно. И чем больше обтерхиваются, тем моднее. Не то, что былая морока с обычными брюками. Но то побочный эффект якобы «верного расчета».
Хотя, без дерзания нет прогресса. А без прогресса нет всего того, что нас окружает. И чтоб он не останавливался, пора на Марс лететь. Даром, что там воздуха нет. В трубочку дышать будем. По очереди. Через одного если что.
 Я что думаю: пусть мы не пришли к коммунизму, но к идиотизму ведь можем прийти? А что, тоже коллективный способ существования мыслящих белковых тел. Причем оригинальный. И нам тогда легче будет правителей понять. И им нас, наверное, тоже.
    Иногда я выдвигал и другие революционные идеи, проверяя их на великих людях. Как-то Цезарь задумчиво сказал:
- Воюя с кельтами, я зрил, как они поклоняются своим богам. Вот я и недоумеваю: это те же боги, что у нас или другие? Если другие, то сколько их там – на Небе? И как они ладят меж собой? А если воюют, то, что делают с побежденными богами?
- А может, Бог один? – ответил я вопросом на вопрос.
Цезарь засмеялся.
- Чепуха. Ну как Он может быть один? А кто у него жена? Неужели Он холостяк и бездетен? Какой же Он бог после этого. Он должен быть животворящим.
- А если у него есть сын, - сделал я уступку.
- Тогда и жена есть. А у жены – родители. Нет, бог не может быть один.
    Я не стал разубеждать, раз время не пришло, чтоб сказать: «Раз правитель в государстве один,  то и Небе должно быть тоже и также». Тем более дело на пиру было и хоть у римлян принято во время трапезы философию обсуждать, но! - как гласит кельтская пословица: «Сначала поесть, а потом уж в тюрьму сесть».
Еще  я, пользуясь случаем, хотел с умным человеком еврейский вопрос поднять. То, как евреи по пути из Египта в США и Россию успели дать толчок христианству и от него же открестились, но проконсул тогда о них не ведал. Что и говорить – заря античности!
- Эх, - говорил меж тем Цезарь, вздыхая, - времени мне не хватает, чтобы свершить все, что я задумал.
А я ему, помнится, по-умному отвечал:
- Ежели они нужные, то другие сделают. Рим еще века простоит – так что время есть. А если суждено ему со временем погибнуть, то уже без разницы будет, что сделано, а что нет. Все песком засыплет.
    Цезарь погрустил-погрустил, а потом согласился. Говорю: умный был человек. Жалко бандиты зарезали. Такой чекист пропал!
    Вот только между дружбой с Цезарем и приятельством с Цицероном Мессалина встряла. Вот злыдня была! Ты ей слово – она в ответ два с половиной, на круг - четыре. Встанет посредине римского Форума, руки в боки и ля-ля-ля-ля. Насилу отравили. Но успела Цезаря и Цицерона поссорить, заодно и меня отвадить. С этого все беды Римской республики начались.
    Люди мне по жизни встречались разные, и очень интересные. Пришлось даже в подкидного с Джордано Бруно играть. Только он уж больно неусидчив был, а подкидной требует сосредоточенности. Вместо того чтобы в карты внимательно смотреть он на карту звездного неба засматривался. «Есть, - говорит, - на звездах другие люди. Не может не быть. Нас должно быть много и разных!» Ему возражали: «Как люди могут на таких махоньких светлячках поместиться? Да если б поместились, то загадили бы и свет померк». А он им в ответ дерзко: «Там луны есть, такие как наша. Там и живут!» А ему возражали: «Да если б там они там были, то мусор бы со звезд на нас падал». А он им: «И падает в виде метеоритов. И мусор тот топится в морях-океанах. Господь все предусмотрел. Только с нашим человечьим умом что-то недоработал. Глупости в головах больно много». И это был ошибочный ход. Говорю же, в подкидного надо осмотрительно ходить. «Ка-ак!?» - закричали ему. – Ты во Вседержителе нашем сомневаешься! И намекаешь не знамо на что». И сволокли его в инквизицию. Нет, не даром Василий Иванович любил повторять: «Всякий Чапай думать должен, а опосля шашкой махать».
Теперь, на пенсии, я уже не работаю, занимаюсь воспитанием молодежи. Мне ей есть что сказать, ей - что возразить. Так и при мне было. Я тоже кому только не возражал. Фома Аквинский лишь руки к небу вздевал: «О, Зевс, о боги!» Я сызмальства был такой. Дед в качестве последнего аргумента, хватался за ремень, отец – давал подзатыльник, а мать – пирожок: «Помолчи хоть немного под руку». Школьные учителя жаловались. Боялись к доске вызывать, когда я руку тянул. Молоденькую учительницу физики до слез довел. Она: «Не может быть вечного двигателя!» Я ей: «А водяное колесо? Колесо крутится без расхода энергии, а воде все равно как течь. То же в космосе. Крутани там веретено – будет миллион лет вращаться. Присобачьте к нему передаточный механизм, вот вам и механическая работа налицо». Даже в Академию Наук писал. Не ответили. Побоялись в дискуссию вступать.
    Семья, кстати, дружная была. Дед пахал вдоль, отец - поперек, я боронил. Мать лишь крестилась, гладя на все это сельское хозяйство. А потом Вторая Пуническая война началась. Попали мы под немецкую бомбежку, и к партизанам подались по грибы. Но об этой главе моей жизни, как я воевал, отдельно расскажу и в свое время. Срок секретности еще не истек. Теперь опять о молодежи… А вы думали, что я сбился и меня понесло? Э нет, мой ум ясен, а разум светел. Так что к молодежи я снисходителен, памятуя о своих неспелых годах.
Теперь об искусстве. Был как-то на встрече с юной порослью. Один из них заверил: «Я люблю композитора Дебюсси. Правда, его музыку не слышал, но фамилия клевая». А другой спросил: «А реперы в Древнем Риме были?» Отвечаю: «А как же. Один Цицерон чего стоил!» После чего уважительно стали меня слушать. А мне есть о чем рассказать, ибо в искусстве я разбираюсь и многих титанов от классики лично знавал. Не скажу, что приятельствовал, врать не буду, но в дискуссию с ними вступал, особенно по вопросам пропорций и перспективы в живописи. Ну и о перспективах литературы тоже. Я с пониманием прослушал поэму Данте, но сказал ему прямо: будущее за «Декамероном». Потому что это беллетристика! Алигьери огорчился. Но я его утешил: «Вы так хорошо расписали Ад, что ваши ужастики наверняка найдут применение в чужом творчестве». И вообще, он хорошо описал два краеугольных камня любой религии – Угрозу и Замануху. Правда, я ему не сказал, насколько меня озаботили его садистические описания пыток грешников, в том силе его недругов. Показано с таким смаком, что я испугался за Беатриче. Маньяки могут залюбить до смерти… Но, кажется, обошлось.
    Тут эпидемия чумы, вариация нынешнего ковида, так усилилась, что я ушел из тех краев. Но по дороге много чего еще видал. Особливо запомнилась встреча с вождем ацтеков Келькоацателхотепом IV. На нем украшения были ярче, чем у павлина, а перьев на голове больше, чем у страуса. Его огненный взгляд черных с перламутровым отливом глаз жгли собеседника как на жаровне. Я долго ему объяснял, что такое снег, зима и Дед Мороз в моей стране. Вождь задумчиво пожевал початок кукурузы и сказал в ответ: «Если бы не подарки Деда Мороза вам бы стало совсем тоскливо. Теперь понимаю, почему бледнолицым не сиделось на печи и они приплыли к нашим берегам». Мне оставалось только пригласить вождя в гости.
Вождь не понял то, чего не уразумел и я, наблюдая быт нанайцев. Я-то думал, что узнав про города с теплым туалетом, они бросятся в эти панельные стойбища. Ничего подобного! Они остались там, где жили! «Но почему?» - спросил я старейшину. Он удивился: «А кто тогда оленей будет пасти?» Надо же, туземец был уверен, что олени сами не найдут пастбище. Но ведь не с момента сотворения мира они тут жили. Говорят, первые хомо сапиенс пришли из Африки. Вот я и представил. Шли они тысячи лет и, наконец, пришли в эти снега. Посмотрели на оленей, почесали место укуса гнуса, и сказал мужчина: «Как тут хорошо, отныне будем здесь жить». А его жена обрадовалась: «Точно! Сделаем из шкур вигвам и заживем как люди. Пусть шумеры нам завидуют. А то нашли себе гибло-жаркое место на берегах Евфрата. Тьфу». Зато мой спутник из Кисловодска, глядя на таежные просторы, обронил: «Ни помолиться, ни поглумиться».
«Каждому пусть свое», - сказал Господь, круша Вавилонскую башню и рассеивая народы. Воистину так! Потому я вернулся, в конце концов, в свою деревню. Почему? Дурак не поймет, глупец не оценит, а умному разжевывать не надо. Но я разжую все-таки. Как там у классиков: бытие определяет сознание? А тогда сознание отражает историю через то бытие, что имеем. В частности – я.
Так-то вот.


                Послесловие

    На том мемуары свои заканчиваю. Решил написать да через внука в ваш Интернет выложить. Все веселее век доживать. Да свое имя упомянуть, чтоб потом помянуть меня можно было.
    Федор меня зовут. А фамилия – нет, не почтальон Печкин, Федотченковы мы. Живем в нашей деревне с 1910 года. Столыпинские переселенцы. Сами – с Полтавской губернии, ныне вражеской стороны. Кто бы мог о таком подумать? Не поверили б. Фантастикой назвали. Вот и представилось мне: в таком случае, я и с Цицероном знаться мог. Почему нет? Мне уже столько лет, что самому не верится. Есть что вспомнить. Только о чем рассказывать? О коллективизации, войне, что на трудодни давали в колхозе, а потом при Горбаче-Ельцине свеклу тоннами по бартеру? Кому это интересно? Все уже рассказано. И многие уже пишут – ничего такого не было. А то б написал, как мать в гражданскую водили на расстрел, чтоб показала, где муж прячется. А она взяла грудного ребенка на руки, сказала: «Стреляйте с ним, все равно без меня не выживет». Или: как при раскулачке посадили семью зимой – родителей с тремя детьми - на телегу и повезли на комсомольскую ударную стройку. Я еще не родился, а сестра рассказывала, что один из активистов указал на ее шитые с узором валеночки, спросил: «Их снимать будем?», а другой ответил: «Ладно тебе, пусть в них едет». Или как первый родительский дом в спецпоселке сгорел, когда все на работе были. Младший решил еду подогреть, да запалил щитовое строение. Спрятался. Уже под ночь его отец нашел. Брат потом вспоминал: отец взял его руки и только повторял: «Ничего-ничего». Так с «ничего, с дюжим» и прожил свой век. Кто поверит в это? Скажут: роман сочинил. Ну раз не было, значит мои приключения вышеописанные могли быть. Внук так и написал: ныне ваше не катит, в ходу фантастика, попаданцы. Вот она – история! Попаданцы в ней! Что ж, все мы, если вдуматься, такие. Залетные. Кто больше, кто меньше…
Деревня наша умирающая, старики остались да библиотека мировой литературы в здании бывшей школы. Книги от Б (букваря) до Э (энциклопедии). Идешь туда, читаешь, представляешь себя в том времени. Возьмешь букварь, посмотришь год издания, и понимаешь, что Маша давно доела кашу и кормит ею внуков, а Тани, плакавшей о своем оброненном мяче, может уже и нет на этом свете. Что делать, время идет медленно да проходит быстро. Лишь Наполеон все штурмует английскую пехоту на холме при Ватерлоо. И будет делать это вечно. И я участвую в атаке, пока читаю его историю. Всё лучше в том времени, чем в этом. Потому и написал свои мемуары, где я там, где могу и хочу быть. И с теми, с кем захочу.
Может улыбнуло кому от тех воспоминаний, и то хорошо. Лучик света не помешает и в светлом дне, не говоря уже о сумерках.
    Так что не забудьте, когда мне… нам… конец придет. Федотченковы мы, русские украинцы.